После рождения сына мой аппетит к «любви» возрос и, не желая сделать больно моему любимому Жюльену, я стала приглядываться к другим мужчинам в поисках нового любовника. Об одном юном конюшем его величества рассказывали настоящие чудеса — я имею в виду, что он мог осчастливить любую женщину.

Мне удалось без труда привлечь его внимание. Материнство сделало меня привлекательнее. Молодой человек, его звали Гастон, принципиально совершал совокупление а tergo, так, как это происходит у животных.

Это казалось несколько странно, но в том имелись и свои преимущества. Лицом он был отнюдь не Аполлон, но если не видеть этого и получать неземное удовольствие, можно представить, будто ты предаешься любви со своим любимым.

Мы всегда договаривались о встречах в потаенных местах; мой любимый Жюльен не должен был пострадать ни в коем случае — я ведь только хотела утолить плотское желание.

И это было истинное наслаждение.

— Каждый может видеть, о чем ты сейчас думаешь, — восхищенно хихикала я, когда он хватал меня за руку и прижимал к себе. То, что скрывала грубая ткань его брюк, казалось многообещающим, и я едва могла дождаться, когда почувствую Гастона в себе. Он и в самом деле был сложен как бог и когда он проникал в меня, у меня перехватывало дух.

Любое его прикосновение распаляло во мне желание.

Одна служанка постарше говорила, что после ночи любви с Гастоном ее уже ничем не удивишь.

После каждого свидания с ним я пребывала на седьмом небе от счастья и уже страстно ждала следующей встречи, которая, как правило, не заставляла себя долго ждать. У каждой женщины хоть раз в жизни должен быть такой любовник.

Монархия переживала кризис, и король был не в состоянии противиться этому. Людовик выглядел как кролик перед змеей: онемевший от страха, нерешительный более чем когда-либо. Потом он обратился к своей супруге за советом и помощью.

Но сейчас необходимо было другое. С недавних пор снова хлынул настоящий поток памфлетов. Мадам Аделаида, злобная старая дева, которая тем временем удалилась со своей сестрой Викторией в замок Бельвью, получала особое удовольствие, собирая все оскорбления в адрес Марии-Антуанетты, чтобы потом распространять их при дворе. Аделаида лицемерно утверждала:

— Я считаю своим христианским долгом информировать королеву обо всех слухах. Она имеет право знать.

Брата Людовика, графа де Прованса, это также развлекало. С неимоверной помпой он проделал путешествие через всю Францию и велел подданным своего брата-короля приветствовать его так, будто он был монархом.

Сгоряча моя госпожа швырнула в угол парчовую подушку.

— Эти паразиты теперь вспоминают королеве фривольные праздники, на которых, впрочем, господин де Прованс сам часто присутствовал. Миленькие родственники, ничего не скажешь.

Королева уволила больше половины своих слуг; теперь их осталось около двухсот. Продала еще два замка: замок ла Мюэт и замок Шуази. Уже давно при дворе не устраивали балов и азартных игр.

Несмотря на это, граф Мерси вынужден был докладывать своему императору:

— Их королевские величества уже не знают, как им покрывать даже самые маленькие расходы.

— При всем желании, — жаловалась королева, — я не знаю, от чего еще отказаться. Неужели король должен жить скромнее, чем его подданные?

Когда я была дома в Планси, перед родами, я, конечно, спросила об отпрыске Дантона Жорже.

— Его дед, Пьер Дантон, действительно еще раз женился, старый дурак, — рассказал мой отчим Эмиль, насмешливо улыбаясь. — Ему уже за восемьдесят, а его новой жене около сорока. Он уже почти ничего не видит и еле ходит, а во всем остальном, кажется, у него все еще в порядке.

И Бабетта, с недавних пор ставшая благодаря мне бабушкой, хихикая, добавила:

— Дантон все еще чувствует себя как молодой бычок. Так он сам говорит. Замечает ли это его жена, я не знаю, но от старого козла всего можно ждать.

— А что слышно о Жаке-Жорже, его внуке? — полюбопытствовала я.

— Его почти не видно; он теперь такой занятой человек, — возразил Эмиль. — Его дед с гордостью рассказывал, что он получил диплом Licence en Droit[41] в Париже. Но этого ему показалось мало. Он посещал университет в Реймсе, а теперь стал настоящим адвокатом, одним из шестисот в Париже.

«Ага. Значит, теологию он бросил».

— У него уже есть своя контора, — вмешалась присутствовавшая при этом разговоре соседка, которая пришла, чтобы поздравить меня с рождением сына, — в узком переулке в старом и мрачном квартале на правом берегу Сены. Но для начинающего адвоката и это хорошо, ведь ему нужно сначала зарекомендовать себя.

— Со своим первым делом он блестяще справился, — добавила моя мать. — Это был спор бедного овчара с землевладельцем его деревни. Молодой Дантон помог бедняге одержать победу над бароном. Но все равно клиенты пока не выстраиваются к нему в очередь. По слухам, живет очень скромно.

Я задумала во время одной из моих ближайших прогулок в Париж проведать «маленького Жоржа».

Всегда находилась возможность съездить с кем-нибудь из Версаля в столицу и вернуться. Непрерывный поток экипажей, берлин, колясок, дилижансов, нарядных карет и грузовых повозок постоянно курсировал туда и обратно. Мне всегда удавалось найти место то рядом с кучером на облучке, то в повозке, перевозившей вино или древесину, то в экипаже, где я помогала какой-нибудь придворной даме убить время, пересказывая ей всякие сплетни.

Большинство из них меня знали, также они знали, что я служу у графини дю Плесси, гувернантки королевских детей и доверенного лица королевы. Все ждали от меня интимных подробностей из жизни Марии-Антуанетты, но я остерегалась рассказывать что-нибудь о семье короля. Во-первых, я не знала ничего, задевающего честь королевы, и говорила об этом вслух. А людям хотелось, конечно, услышать от меня не это. А во-вторых, я не относилась к числу тех, кто кусает руку, которая их кормит.

Я ведь жила благодаря щедрости Марии-Антуанетты по отношению к моей госпоже.

Я предпочитала развлекать всех пикантными историйками о благородных дамах и господах. Тут я не чувствовала угрызений совести и несла, что попало.

— Расскажите, моя дорогая, что там нового? — просила меня мадам де Тамбур и в ожидании откидывалась на подушки своей элегантной коляски. Она ехала в Париж к своему парикмахеру и охотно взяла меня с собой. Не успела коляска тронуться, как я принялась рассказывать.

— У маркизы де Вольдю любовная связь с ее сводным братом шевалье де Принтемпом. Мы все об этом знаем, за исключением ее супруга, который хотя и считает ее способной на все что угодно, но только не на инцест. Но эта дама и перед своими гостями не стесняется обмениваться с молодым человеком отнюдь не родственными нежностями — я сама была тому свидетелем в прошлый вторник. Рука мадам де Вольдю под скатертью блуждала по штанине ее возлюбленного.

Весь последующий вечер в салоне маркиза обычно проводит, сидя на коленях у шевалье, ласкается к нему и томно произносит то «милый брат, то милый братец». А ее супруг смотрит на это с добродушной улыбкой.

Недавно она взяла своего любимого в длительное путешествие. Слуга потом сообщил своему господину, что госпожа маркиза на постоялых дворах по дороге всегда требовала только одну комнату с одной кроватью. Ее муж вынужден был призвать жену к ответу. Кажется, его это все-таки немного рассердило.

Но мадам де Вольдю, прекрасно знающая своего мужа-осла, вопрошала: «Но, месье, за что вы корите меня? Я хорошая хозяйка и только хотела сэкономить на пансионе и постельном белье. Вам нужно было бы меня похвалить за то, что я терпела неудобства, ночуя в одной постели с таким беспокойным человеком, как мой брат».

И хотите верьте, хотите нет, — прибавила я, — маркиз де Вольдю поверил бессовестной лгунье. И с тех пор он превозносит ее, считая образцом добродетели.