— Я перешла! Теперь ты, мамочка! Это легко!

Луиза шла решительным шагом, не глядя под ноги, чтобы забыть, что умирает от страха. Со времени их отъезда из Парижа, в самые ужасные моменты, страх смерти был для нее стимулом. На сей раз он снова помог ей совершить невозможное. Как только под ногами оказалась твердая почва, она упала на колени. Ее тело сотрясала неконтролируемая дрожь.

Пришел черед Себастьяна. Мальчик перешел через ледяной мост за девять шагов. Он очень устал. Когда был уже на середине моста, у него вдруг все поплыло перед глазами, и он чуть было не остановился. Ему ужасно захотелось свернуться клубком в тепле, где не дует ветер, и отдохнуть. А еще у него сосало под ложечкой от голода.

Жюль намотал веревку на запястье и шагнул вперед. Жена и дети стояли рядом с Анжелиной, по-прежнему крепко держась за свой конец веревки. Ветер никак не хотел успокаиваться. Когда Целлер оказался над пропастью, у него мелькнула мысль, что можно просто соскользнуть вниз и этот ад закончится. Это было бы так легко, принесло бы такое облегчение… К реальности он вернулся, когда жена и дочь уже обнимали его. Он так и не понял, как сделал эти несколько последних шагов. Анжелина воскликнула дрожащим от волнения голосом:

— У нас получилось!

Себастьян подбежал к Белль и обнял ее. А потом с нетерпением закричал:

— А боши? Ты забыла про них?

— О нет! Луиза, вы не могли бы подать мне мой ледоруб?

Анжелина взяла орудие и вернулась к мосту. Лицо ее светилось злой радостью.

— Что ты делаешь?

— Выигрываю для нас время, Тину!

Девушка собралась с силами и ударила ледорубом по ледяной дорожке. Кусок льда откололся и полетел в пропасть. Лицо ее покраснело от усилия, но она все била и била — с размаху, яростно, отчаянно. Страх смерти, холод, ужасное чувство, что на тебя охотятся, как на дикого зверя, — все это вырвалось наружу, передалось рукам и сделало их силу поистине титанической. Хватило нескольких хороших точных ударов, и лед, трескаясь, начал обваливаться, кусок за куском. Жюль взял второй ледоруб, присел на краю пропасти и тоже принялся наносить удары, вкладывая в них свою горечь и побежденный страх. По его лицу текли слезы. И вдруг трещина пробежала по ледяному полотну моста, чтобы вскоре расшириться под их удвоенными усилиями. С сухим щелчком лед поддался, и половина моста полетела вниз. Анжелина издала торжествующий вопль. Там, где минуту назад был мост, теперь торчал маленький обледеневший трамплин, обрывавшийся в пустоту.

— Вы слышали?

— Что?

— Крик. Кричала женщина. Они там, впереди!

— Может, это зверь?

— Козел? Или, может, мне просто показалось? Или это ветер кричит голосом беглой еврейки? Знаете, где я был в прошлом году, унтер-офицер? Под Сталинградом! Это вам о чем-нибудь говорит? Если я сказал, кричала женщина, значит, кричала женщина!

— Приказывайте, штурмбанфюрер!

Мужчины стояли лицом друг к другу чуть поодаль от колонны. Остальные воспользовались этой минутной передышкой, чтобы сгрудиться и согреться. Силы у всех были на исходе, и каждый надеялся, что сосед найдет в себе мужество обратиться к командиру. Но никто не решался стать тем безумцем, который бросит вызов штурмбанфюреру Виллему Штраубу.

Ханс еле стоял на ногах. Он не спал больше сорока часов и переживал самый страшный кошмар в своей жизни. Эти проклятые горы всерьез вознамерились его прикончить. Он умрет здесь с отмороженными ногами и носом! Он слышал, будто холод еще хуже чумы. И только уверенность, что его бросят, если он поддастся слабости, заставляла Ханса передвигать ноги. Он уже успел, сам того не замечая, оставить на тропе свои лыжи, которые только мешали карабкаться вверх по склону. Никто на это не обратил внимания, кроме Краусса, но и у него уже не было сил бороться.

— Не думаю, что меня хватит надолго, — сказал он зло.

— У нас нет выбора. И все это твоя дурацкая идея, Ханс!

— Это не я, это все Браун виноват! А ты еще его уговаривал! Я был пьяный как свинья, он бы меня не послушался, если бы не ты!

— Может, и так, но вот что мы имеем в результате!

— Медали нам точно не получить! Мы находим ему его жидов, и вот что получаем в благодарность! Я никогда ничего такого не хотел! Мы здесь все передохнем!

— Заткнись, Ханс!

Краусс кивком указал на штурмбанфюрера, который направился к ним. Странно, но Штрауб улыбался. Солдаты даже не попытались встать по стойке «смирно», однако он этого и не заметил. Обычно он наказывал и за куда меньшие оплошности. В голосе его звучали победные интонации:

— Они в наших руках! Они прямо перед нами, на расстоянии менее двухсот метров. Будем действовать наверняка: всем перестроиться в шеренгу и двигаться вперед. Мы возьмем их в тиски. Расстояние между людьми — от трех до пяти метров, но вы должны видеть друг друга. Сейчас не время теряться! Выполняйте приказ!

Неожиданная удача вернула солдатам силы. Если командир окажется прав, они наконец-то смогут вернуться в долину и забыть про этот белый ад!

Виллем Штрауб пошел впереди, влекомый нетерпением, а также инстинктом охотника. Видимость была практически нулевая, но теперь это не имело значения: беглецы совсем близко, он, казалось, чувствовал запах их страха. Он доверял своему чутью. Наверное, стоит пристрелить проводника и оставить его труп на леднике, чтобы напугать остальных. Штрауб нервно засмеялся. То была радость безумца, к которой примешивались удовлетворение и жажда крови. Кто-то должен заплатить за эту изнурительную прогулку…

Эйфория командира передалась солдатам. Они шли за ним, выстроившись в шеренгу. Охота на людей… Всем хотелось побыстрее с этим покончить.

А ветер все бесновался, швырял им в лицо ледяную крупу, мешал дышать, кусал за руки. Он нападал словно бы со всех сторон одновременно — с неба и со стороны промерзшего склона, разгонялся и ударялся о людей — жалкие препятствия перед лицом его безграничной мощи. Парадоксально, но это бесконечное кружение создавало иллюзию абсолютной неподвижности или ходьбы на месте. Однако солдаты упрямо шли вперед, повторяя про себя слова Штрауба.

Внезапно снежную бурю пронзил крик испуга и тут же оборвался, а следом за ним и второй. Солдаты замерли на месте, начав инстинктивно искать глазами командира. Штрауб застыл как вкопанный. Когда же он обернулся, лицо его было бледным, словно снега вокруг.

— Перекличка! Быстро!

— Эберхард!

— Дитрих!

— Фойербах!

— Краусс!

— Шульц!

— Вебер!

— Брюннер!

— Кеслер!

— Фукс… Штурмбанфюрер, по-моему, не хватает Глааса и Фогеля! — Голос унтер-офицера Фукса дрожал.

— Это невозможно! Они тут! Черт, ищите их!

Штрауб нашел глазами проводника. Тот стоял в двадцати метрах от него и махал рукой.

— Командир! Они упали! — И баварец указал на мостик над пропастью.

Когда они подошли ближе, стало видно то, что от них скрывал туман: зияющая пропасть, колоссальная черная черта на белоснежном фоне. На свежевыпавшем снегу две параллельных цепочки следов обрывались в эту пустоту. Чуть подальше они увидели другие следы — там прошла группа беглецов. А еще дальше — ледяной выступ, похожий на испорченный зуб.

Штрауб, упав на колени, издал жуткий вопль, который все никак не кончался. Шульц у него за спиной потерял сознание.

Как только они прошли через ущелье Бау, буря угомонилась.

Это было похоже на чудо. Полоска молочно-белого света вдруг появилась над тучами, и через них пробился первый луч солнца. Мало-помалу небо прояснялось, стихал ветер. Белль остановилась. Она часто дышала, опустив хвост. Впервые с тех пор, как они отправились в путь, собака подала признаки усталости. Себастьян встал на колени рядом с ней и отвязал веревку.

— Она тебе больше не нужна.

Окинув взглядом окрестности, он увидел камень, о котором говорил Сезар. Глыба напоминала оленя, только надо лбом у него торчали два странных камня, похожих на сосиски. Себастьян с криком сорвался с места, и Эстер, заразившись его энтузиазмом, побежала следом. Взрослые с удивлением смотрели, как дети спускаются по заснеженному склону. Белль весело скакала вокруг мальчика и лаяла. Они переглянулись — усталые, бледные, в присыпанной снегом одежде. Им до сих пор не верилось, что страшное позади. Анжелина нервным смехом прервала это состояние оцепенения: