— Себастьян, поди сюда!

Голос деда отвлек мальчика от размышлений. Он вскочил на ноги, еще раз погладил козленка и побежал на другой конец луга. Сезар сидел на корточках, и, только подойдя совсем близко, мальчик понял, что именно дед намеревался ему показать.

Капкан! Страшные железные челюсти с блестящими от жира зубами.

— Это еще зачем, де?

Он заранее знал ответ, но когда услышал его, едва успел прикусить язык, чтобы не выдать свое волнение.

— Это волчий капкан, на Зверюгу. Можешь мне поверить, попади она в эту штуку, мало не покажется! Такие зубья в два счета раздробят любую лапу. Я поставлю еще три вокруг пастбища, и если она подойдет — клик!

— Но ведь стадо никто не тронул!

— Наше — нет. Но в соседней долине вчера задрали овцу.

— А что, если это не Зверюга убивает ваших овец?

— Не Зверюга? А кто же? Может, боши? Это она, я точно знаю! И даже догадываюсь, откуда она тут взялась. Один пастух из долины Верпей раздобыл себе собаку, чтобы она защищала его стадо от волков. Там у них, говорят, бродит две или три стаи волков. Вот только этот тип никогда не умел ладить с собаками, да и не хотел.

— И что?

— Не знаю точно, но рассказывали, будто он бил своего пса посохом и однажды тот сбежал. Сбежал и одичал, причем настолько, что стал резать овец.

— Кто тебе это рассказал?

— Андре. Он знает того пастуха из Верпея.

— Андре? Но он тоже злой, поэтому собака на него и напала!

— Конечно, охотник из него никудышный, но это же не значит, что ему совсем нельзя верить!

Мальчик повернулся, намереваясь уйти, и старый пастух с удивлением спросил:

— Как, ты не хочешь мне помочь поставить остальные три? Я тебе покажу, это просто!

Себастьян подумал немного, потом кивнул, однако лицо у него было сердитым. Сезар же так спешил объяснить и показать, как обращаться с капканами, что не обратил на это внимания. По своему обыкновению, он самыми простыми словами разъяснил внуку, как капкан приходит в действие, как следует его прятать и в каких местах предпочтительнее устанавливать. Они обошли пастбище по кругу, располагая капканы так, чтобы покрыть максимальную площадь. Каждый раз, устанавливая ловушку, пастух объяснял свой выбор:

— Видишь, я перекрыл как минимум три возможных подхода к овцам. Ты, конечно, можешь возразить, что если Зверюга хитрая и смелая, то пойдет напрямик, но вдруг удача окажется на нашей стороне. Так что, если она еще раз захочет похозяйничать на пастбище, на этот раз может оставить тут свою шкуру!

— Капканы — это жестоко! Ты ведь сам так говорил.

— Это правда, и я до сих пор так думаю. Такие капканы, как эти, обычно ставят на волков. Но пойми, Себастьян, иногда, чтобы защитить себя, приходится делать то, что обычно не делаешь.

— Как на войне?

— Почему ты так сказал?

— Так, просто. Ты говоришь про Зверюгу, как будто она враг, а она ведь собака!

— Да, это собака, однако она убивает наших овец!

Они молча вернулись к овчарне, и когда Себастьян попросил отпустить его в деревню, Сезар даже не удивился. С некоторых пор внук стал от него отдаляться, и у него не получалось заинтересовать его своими историями, как в былые времена.

— Разве ты не обещал, что поможешь мне вечером с дойкой?

— Обещал, но лучше я помогу Анжелине в булочной. Она говорит, у них много работы из-за этих немцев.

— А ты не собираешься случайно улизнуть на прогулку?

— Нет, де, чтоб мне лопнуть!

— Ладно, можешь не клясться. Беги уж!

Сезар смотрел мальчику вслед, пока тот не скрылся, потом пожал плечами. Нет, он зря беспокоится… Ведь Себастьяну всего лишь восемь!

Свернув на ту тропинку, что шла вокруг леса, мальчик прямиком побежал к тропе Глантьер и остановился только на том пляжике, где нашел собачьи следы. От страха и волнения перехватывало дух. Теперь, когда Сезар расставил вокруг пастбища капканы, он не испытывал ни малейших угрызений совести из-за того, что сказал неправду. Ему обязательно нужно предупредить пса! Вот только как? Себастьян надеялся, что собака вернется к реке, но на пляже по-прежнему было пусто. Разочарование оказалось горьким.

Он взобрался на камень, нависавший над водой, и крикнул, обращаясь к горам:

— Я знаю, что ты там! Почему ты прячешься? Я не злой! Выходи! Ну пожалуйста…

Мальчик чувствовал себя глупым и беспомощным. Полдень выдался спокойным — ни ветра, ни шелеста травы. Себастьян набрал в грудь воздуха и закричал еще громче:

— Сезар расставил вокруг овчарни капканы! Тебе нельзя туда ходить! Волки отгрызают себе лапы, чтобы вырваться на волю из этой мерзости, а я не хочу, чтобы ты поранилась!

Полная тишина была ему ответом. Солнце жарко пекло в затылок. Но Себастьян не обращал на это внимания. Он присел на камень, положил руки на колени и решил ждать. А чтобы подбодрить себя, прошептал:

— Как хочешь, но я буду сидеть тут, пока ты не придешь. Я не хочу, чтобы ты погибла!

Он закрыл глаза и медленно сосчитал до двадцати. Дальше он считать просто не умел. Конечно, когда-нибудь он тоже пойдет в школу, как другие дети, и научится считать и до сотни, и даже до тысячи! Он начал заново. А потом еще раз и еще. Временами мальчик прерывал счет и кричал, повернувшись лицом к горам: «Ну же, выходи!», но пес так и не показался.

Он просидел на камне долго, пока голова не разболелась так, что уже не получалось ни считать, ни даже думать. Наконец он сдался, слез с камня и спустился к реке напиться.

Вода была приятно холодной, и напился Себастьян не скоро. А когда встал на ноги, вынул из кармана кусок сыра, весь в капельках жира. Он спрятал его в карман за завтраком, еще до того, как они с Сезаром пошли расставлять капканы. Подарок для собаки Себастьян оставил на песке, в том месте, где утром нашел следы.

Притаившись в кустах, в тридцати метрах выше по склону, огромный серый пес следил за каждым движением мальчика. Стоило ему унюхать острый сырный запах, как изо рта потекли слюни, но он даже не шевельнулся. Еще много минут лежал затаившись и после того, как ребенок ушел.

Когда солнце начало клониться к закату, он, прижимаясь к земле всем телом, осторожно пробрался на пляж. Мгновение — и оставленный Себастьяном кусок сыра исчез в его клыкастой пасти.

То был пятый по счету понедельник, их пятая встреча. Он появлялся всегда в одно и то же время, когда она закрывала лавку, и он знал, что никто не будет путаться под ногами.

И каждая встреча подразумевала молчаливое противостояние между ним, немецким офицером, и ею, молодой француженкой. Все было ясно без слов. Анжелина вела себя осмотрительно, однако даже речи не могло быть о том, чтобы она перед ним лебезила. Если их взгляды встречались, то девушка всегда смотрела на немца с вызовом.

Для маленькой пекарни тридцать килограммов хлеба — огромное количество, и Жермену приходилось работать вдвое больше обычного. К счастью, за последние месяцы он приобрел сноровку настоящего хлебопека. Как и Жермен, Анжелина не выбирала для себя этой работы: война все решила за них. В 1940-м сен-мартенский булочник не вернулся из Арденнов, а его супруга, едва узнав о смерти мужа, переехала жить к своим родителям. Нужно было срочно найти подмастерье, который бы возился с тестом и у печей, а также продавца, чтобы продавать готовый хлеб и вести дела с поставщиками. Желающих не нашлось, поэтому Анжелина взяла обязанности продавца на себя. Что до подмастерьев, то первый проработал год и подался в маки,[5] другой очень скоро сбежал в город, потом на это место пришел Жермен.

Во второй понедельник она пожаловалась Брауну, что удалось найти только пшеничную муку с примесью ячменя и ржи, и тот сунул ей в руку несколько продовольственных карточек. Она уже готова была сказать ему «спасибо», но в последний момент опомнилась. За что, собственно, его благодарить? За оккупацию? Девушка понимала: обер-лейтенант ее испытывает. И догадывалась, что с другими булочниками вряд ли обходятся так мягко, как с ней, не говоря уже о карточках, дающих право на получение нескольких дополнительных килограммов муки… То был их с ним секрет, больше похожий на спекулятивную сделку. Но, с другой стороны, глупо отказываться от этих карточек и кормить немецких солдат за счет своих односельчан!