Шероховатые пальцы деда обхватили его запястье. Они вышли из кабинета, оставив остальных возле карты региона.

На прохладном воздухе Себастьян почувствовал себя лучше, в голове прояснилось. Вот только он готов был руку дать на отсечение, что дедушка начнет его расспрашивать! Нужно было найти способ защитить Белль! И мальчик поспешил задать вопрос равнодушным тоном, словно для него это не имело никакого значения:

— Де, а где вы будете устраивать завтра эту облаву?

Но Сезар не ответил. Он взял внука за руку и повел к церкви. Когда они подошли к паперти, старик поставил мальчика на ступеньку и присел, чтобы их лица оказались на одном уровне. Под его проницательным взглядом Себастьяну пришлось собрать всю свою решимость, чтобы не закрыть глаза. Ему вдруг стало ужасно стыдно из-за того, что приходится так часто врать, но он подумал о Белль и заставил себя улыбнуться. Во рту у него было сухо, как в пустыне.

— Почему тебя это интересует?

— Просто так. Просто хочу знать.

— Зверюга никогда бы не напала на бошей без причины. Ты что-нибудь видел?

— Нет.

— Ты общался с этой собакой?

— Нет, что ты!

— Есть такая поговорка: собака битая — это собака пропащая. Я знал одного парня, решившего спасти сенбернара, хозяин которого недавно умер. В хозяйской семье с ней обращались отвратительно, но собака была крепкая, в расцвете сил, и тот парень подумал, что, если набраться терпения, ее можно обучить всему заново. Он взял сенбернара к себе, вылечил, хорошо кормил, и со временем собака стала его к себе подпускать. Парень решил, будто теперь ее можно не бояться, поэтому начал каждый день водить к стаду и обучать. Пес быстро понял, что от него требовалось, и стал охранять овец, приводить обратно отставших и никогда ни одну не укусил. Вот только летом его новый хозяин заболел, да так, что три дня провалялся в бреду в своем домике на высокогорном пастбище. Когда же он встал на ноги, оказалось, уже поздно: сенбернар решил, будто его покинули или, может, разозлился, или не знаю, что еще на него нашло. Но только он убил дюжину овец. Так что, Себастьян, одичавшую собаку невозможно приручить заново. Это может кончиться не просто плохо, а очень плохо. Поверь, эта собака, Зверюга, очень хитрая!

— Я знаю.

— Ну и хорошо!

Старик встал, отряхнул штаны на коленях и пошел по дороге, которая вела из деревни в горы. Себастьян последовал за ним. Он молчал, хотя на языке крутились десятки вопросов. Проходя мимо последних домов, Сезар заговорил первым:

— Мы пойдем в сторону Глантьер — туда, куда тебе запрещено ходить, и прочешем ближайшие склоны. Думаю, псина бродит именно там. Может, даже нашла в тех местах себе берлогу. Я хочу, чтобы ты пообещал мне, что в это время никуда не пойдешь. Можешь остаться дома, в деревне, или же отправляйся к горе Мейе, там ты будешь в безопасности. Я хочу быть уверен, что ты далеко от тропы Глантьер, ты меня понял?

— Обещаю, де! Я буду возле Мейе и оттуда ни шагу! — Себастьян испытал такое огромное чувство облегчения, что едва не прыгнул деду на шею. Чтобы рассмешить старика, он плюнул на землю и поднял кулак, как это обычно делал сам Сезар. — Слово Сезара!

Но старый пастух не ответил на шутку. Он думал об этом офицере-немце и спрашивал себя, когда тот перейдет к более активным действиям. Как бы то ни было, Сезар обязан защитить своих близких! Внезапно усталость навалилась на плечи, и старику пришлось опереться на плечо мальчика, чтобы перевести дух. Себастьян, даже не подозревавший об опасности, лучезарно ему улыбнулся.

Была только половина восьмого, но все мужчины деревни и несколько пастухов из окрестных поселков уже собрались на рыночной площади. Конфискованное оружие доставили в Сен-Мартен по эстафете, и теперь оно кучами лежало на полу в мэрии, которая сразу превратилась в некое подобие оружейного склада. Комбаз никого не взял в помощники, даже своего заместителя и бухгалтера Фабиана. Каждый, кто изъявил желание поучаствовать в облаве, получал свое оружие назад, но только при условии, что подпишет особый документ. Обер-лейтенант Браун пообещал: в случае успеха подумает, не оставить ли все эти ружья и карабины их владельцам, однако если охотники сегодня вернутся ни с чем, оружие отправят назад на склад бошей. Это было лучше, чем ничего, и Марсель Комбаз гордился тем, что так ловко провернул дело.

Он в третий раз пересчитал охотников в гетрах. Большинство прихватило с собой охотничьи рожки, у многих имелись ягдташи, из которых торчали горлышки бутылок — значит, будет, чем подкрепиться, если охота затянется. Полчаса назад, видя, что пятидесяти человек не набралось, мэр попросил женщин проявить инициативу. Сюзанна Дорше и две юные девушки — ее племянница Люсиль с подружкой Колетт — присоединились к группе. Гийом оказался единственным мужчиной подходящего возраста, который остался в стороне. Но поскольку он был доктором (слабая отговорка!), его пришлось оставить в покое. Да и вообще, о докторе ходило столько разных слухов, что Марсель старался по возможности с ним не связываться. Он чувствовал: доктор Фабр — не тот человек, которого легко запугать или к чему-то принудить.

Волнение витало в воздухе. Туман уже начал рассеиваться, и погода обещала быть отличной. Было прохладно, однако никто не жаловался. Все понимали: чем скорее с этим будет покончено, тем лучше. Пока охотники весело переговаривались, старики и те, кто не смог поучаствовать в облаве из-за недомогания, собрались возле церкви поглазеть на происходящее. Кюре благословил собравшихся, хотя и не совсем понимал цель этой организованной в угоду немцам охоты.

Те, у кого были трудности с провизией, рассчитывали при случае подстрелить дичь, некоторые уже представляли, как обманут бошей, подсунув вместо своего карабина какое-нибудь старое, ни на что не годное ружьишко. Немцы в облаве участия не принимали, в деревне их не было, поэтому многие радовались пусть временной, но свободе.

Анжелина подошла к Гийому и, кивнув, поздоровалась. Она знала: местные кумушки следят за каждым ее жестом, особенно после того дня, когда они с доктором вместе вернулись с пастбища. Одного взгляда в сторону «представителей власти», стоявших на пороге мэрии, оказалось достаточно для смутного разочарования: тот, кто организовал эту облаву, не приехал. Анжелина попыталась убедить себя, что ничего личного в этом нет, ей просто интересно побольше узнать о враге и его повадках. Здесь, в толпе, у нее был бы шанс посмотреть на обер-лейтенанта со стороны, не испытывая замешательства и необходимости следить за каждым своим словом, каждым жестом и даже выражением лица. Девушка попыталась отогнать воспоминание о том, как он на нее смотрит и сколько тепла временами бывает во взгляде его голубых глаз… Она поежилась, обхватила себя за плечи и рассеянно спросила вполголоса:

— Ты не идешь с остальными?

— У меня есть дела поважнее. И вообще, это не мое. Ненавижу облавы. Удивляюсь, что Сезар решил идти.

— У него со Зверюгой свои счеты.

— А у меня с ней никаких счетов нет. И мне было бы неприятно думать, что я исполняю приказ боша.

— Гийом, говори тише!

— Они слишком заняты, чтобы обращать на нас внимание! Кстати, а Себастьян останется в булочной, с тобой?

— Он пообещал, что будет сидеть тихо.

— Вот как?

Гийом не успел закончить свою мысль. Мэр, приложив ладони к губам словно рупор, призвал охотников к порядку. По толпе волной прокатился ропот, и стало тихо. Марсель, раздуваясь от сознания собственной важности, посмотрел на свои часы с компасом. Без четверти восемь… Обер-лейтенант сказал «в восемь, и по немецкому времени». Он не приехал проверить, но Марселю хотелось доказать, что французы тоже умеют быть пунктуальными. И потом, кто знает, может, у фрицев в деревне есть свои информаторы?

Без пяти восемь в толпе началось движение. Марсель вдруг почувствовал себя генералом, которому предстоит вести армию на приступ. В прошлой войне он участвовал, но в качестве конторского служащего, на что была уважительная причина — плоскостопие.