– Правой! Правой! Ать, два, три…

Зауряд-прапорщик с нашивкой пятого сверхсрока рывком приставил руку к козырьку и громогласно скомандовал:

– Взвоооод!!! Равнение НА! Право!

Авестьянов отдал воинское приветствие, рассматривая лица драгун. Большинству по 20-25 лет, все с усами, кое-кто и с бородкой. Идут чётко, даже карабины и шашки отмахивают почти синхронно.

Вдруг резко ударил порыв ветра, всколыхнув набухшие почками ветви тополя. Авестьянов поёжился, в открытом поле ветер – хозяин и самодур, из-за него тепла весеннего солнышка почти не ощущалось. Григорий ковырнул землю носком и вдохнул полной грудью. Пахло грозой.

– А знаете, – обернувшись сказал он наштадиву Рытникову, – всё-таки шельма этот ваш Сахно.

– Почему же он наш? – наигранно возмутился Рытников. – Он птица вольная.

– Вольная… Хм! Вы мне, Афанасий Андреич, с самого утра про чудесные кирасы восторгались. Демонстрацию перед учением обещали… Ну и где эта вольная птица?

Полковник нахмурился. Вины за собой он не ощущал, ведь прибывший вчера вечером инженер Сахно не был да и не мог быть в его подчинении. Сахно был инженером статской службы и являлся представителем Ижевского завода, прибыл сюда под Плоцично с серийной партией кирас нового поколения. Служил Сахно в Корпусе Оружейных Инженеров, подчинённом министерству вооружений.

– Мне доложили, он об заклад побился, – сообщил Рытников, – что на себе испытает все "прелести" новой кирасы.

– О как… Это кто ж его подбил на такое?

– Да есть тут у нас… штаб-майор Тиверцев, начальник службы вооружения сорокового кирасирского полка.

– Орёл, смотрю, этот ваш оружейник. На что хоть заклад? позвольте полюбопытствовать.

– Этого, уж простите, я не знаю. Не удосужился выяснить.

– А где сам оружейник?

– С инженером на броске. Они вместе с эскадроном затемно вышли.

Авестьянов покачал головой, мол, хорош штаб-майор – дурной прыти как у юнкера. Затем скользнул глазами по курящим вдалеке у НП штабным офицерам кавбригады, отыскал Колохватова. Тот что-то обсуждал с командиром 40-го кирасирского полка полковником фон Шейдеманном. "Фон, фон… фон-барон", – вспомнилось Григорию присловье из юности. Шейдеманн Павел Оттович был курляндским немцем, предки его лет наверное как двести обрусели. Однако за своё фонство-баронство держится. И правильно делает, это простое уважение к своему роду.

– Ну те в блиндаж, – предложил Авестьянов. – Чаю горячего страсть как охота. Подожду-ка я там эту вольную птицу. А вы мне компанию составите, хочу посмотреть ваши наброски.

– Наброски, Григорий Александрович?

– Ну вы же набросали в записнике корректировки по плану учений? По глазам вижу, набросали. Смотрю, теперь очередь кавбригады настала весёлый денёк пожинать.

Рытников улыбнулся, тронувшись медленным шагом к НП вслед за командиром корпуса.

– Уж я заготовил фунт неожиданностей…

– Не сомневаюсь, Афанасий Андреич, не сомневаюсь.

НП начальника 30-й конно-механизированной дивизии генерал-лейтенанта Комелева располагался в просторном блиндаже с настилом в шесть накатов. Помимо связистов и порученцев с адъютантами, здесь присутствовало почти всё дивизионное командование.

Авестьянов с Рытниковым засели в отдельном кубрике, куда вскоре адъютант начдива принёс две кружки заваренного на походной печке чая. Намётки на вторую фазу учений Григорий изучал минут двадцать, не по разу переворачивая туда-сюда странички, медленно потягивая чай и одновременно куря папиросу. Рытников тоже пил чай и молчал, казалось его не волновало внимание командира корпуса к его блокноту.

– Ну что же… – наконец оторвался от записей Авестьянов. – Весьма неожиданно. Будь я на месте комбрига… Одно только смущает: вы ставите кирасир в условия обыкновенной пехоты. Конница, она ведь для оперативных прорывов предназначена.

– На это у меня, Григорий Александрович, имеется встречный вопрос: всегда ли обстановка позволяет действовать по шаблонам?

– Нда, тут правда ваша. Боевые реалии могут принимать порой самые фантастичные окрасы… Постойте, вы часом не последователь идей генерала Ланского?

– Разве что отчасти. Здравое зерно у него есть. Я считаю, кавалерия доживает своё последнее время в военной истории. Но списывать её подчистую, как ратует Ланской, я бы не стал.

– Точку в борьбе доктрин окончательно поставит грядущая война. Тогда и посмотрим кто над кем смеяться будет. Плутократы или мы.

– Вы считаете расформирование кавалерии в армиях Антанты ошибкой?

– Да. И она нам на руку. Помните, как лондонские и парижские газеты смеялись в тридцать шестом?

Рытников кивнул. Прессу стран Антанты, когда в Испании началась гражданская война, он изучал самым внимательным образом. Сколько спеси и издёвки во французских и английских газетах было по поводу прибытия в Испанию драгунских и уланских полков в составе 1-го Русского Добровольческого корпуса. И вот на дворе 1938-й и пыл иностранных писак давно остыл.

– Помню, Григорий Александрович. Но я думаю, в генштабе чрезмерно увлекаются кавалерией.

– Да не скажите. В ущерб моторизации армии ничего не идёт. Даже казачьи войска моторизовываются.

– Это лишь моё мнение, – пожал плечами полковник, – основанное на уровне моей информированности.

– Дозвольте, господин генерал! – заявился в кубрик рядовой из штабной команды. – Начальник дивизии господина полковника требует.

– Ступайте, Афанасий Андреич.

Оставшись в одиночестве, Авестьянов прикрыл глаза и облокотился спиной о бревенчатую стену. Минуты через три резко встал, решив понаблюдать за работой офицеров дивизии. Первыми по пути попались "пушкари", к ним он и завернул.

Начарт 30-й КМД полковник Андриянов наблюдал за ходом артиллерийских стрельб из собственной стереотрубы, он по обыкновению горячился, периодически хватал трубку полевого телефона и хвалил либо крыл матом артиллерийских командиров. Рядом с ним за ходом стрельб наблюдал полковник Вышинский, командир 252-го артполка, входящего в состав 30-й КМД. Его полк в полном составе прибыл на полигон до рассвета. На НП Вышинского вызвал начарт для разбора утренних стрельб.

– А хорошо стреляют дивизионцы, – отметил Авестьянов, подойдя к Андриянову. – Не правда ли, Борис Александрович?

– Так точно! – оторвался от панорамы начарт. – Дивизион выполняет стрельбы с открытой огневой побатарейно. Поражение целей по нормативам.

– Кто комдив? – Авестьянов приник к нарамнику панорамы, заняв уступленное Андрияновым место.

– Дивизионом командует подполковник Эшшольц…

– Николай Карлович? Наслышан, наслышан…

– Он самый, господин генерал-лейтенант. Эшшольц – один из лучших артиллеристов нашей второй армии. На последних армейских соревнованиях занял первое место среди комдивов.

– Остзеец? – поинтересовался Авестьянов. Про артиллерийские соревнования, прошедшие в середине марта он уже знал от Колохватова. Интересно, как пишется фамилия Эшшольц на немецком? Eschscholtz? Фамилии, как известно, под правила не всегда подпадают.

– Никак нет, не остзеец, – ответил Андриянов. – До гражданской жил в немецкой колонии в Таврии.

Местность в панораме выглядела как лунный пейзаж. Земля ещё не покрылась травяным ковром, ни деревьев, ни других ориентиров. Все холмы и неровности давно срыты и перепаханы снарядами. Ориентирами при корректировке огня служили реперные разрывы старых шрапнелей. В километре левее от дивизиона мелькали ало-красные трассеры 37-мм зениток, батареи зенитной роты упражнялись в настильной стрельбе по движущимся мишеням. Артполк в это время очередной раз менял позиции.

– Передайте Эшшольцу мою похвалу, Борис Александрович.

– Есть, передать похвалу! – щёлкнул каблуками Андриянов и вновь занял место у стереотрубы.

Авестьянов покинул артиллеристов и едва не столкнулся с Колохватовым, обменявшись с ним междометьями и улыбками.

– Прибыл эскадрон, господа! – возбуждённо объявил ввалившийся на НП адъютант Комелева.