— А, все-таки жарковато...

— Перестань со своей жарой,- огрызнулся сосед по койке. — Когда о ней не говорят — легче.

Борису понравился этот паренек. Внешне вроде бы неуклюжий, а на деле — ловкий, движения быстрые, руки сильные. Сергей Панов — так он назвал себя — хорошо бегал стометровку, лучше других играл в волейбол, умел ладить со всеми, не отказываясь от своих принципов. Главным из них он считал честность во всем и никогда не врал. При нем не решался «темнить» и «вилять» никто из ребят.

Школа росла на глазах. Появился свой аэродром, свои мастерские, свои самолеты. Приехал и новый инструктор — старший лейтенант Григорий Шилов. При первом знакомстве, как говорили ребята, себя «не показал», старался быть строгим, грозился: «Семь потов сгоню!» А на деле оказался добродушным и мягким. Ругаться не умел. Тряхнет густым непослушным чубом, поведет остреньким носом, подмигнет задорно: «Слетаем?» Казалось, дай ему волю, будет летать и день и ночь без устали. Позавтракает прямо в кабине, пожует бутерброд — и опять в небо.

У инструктора не было любимчиков, ко всем он относился ровно. Бориса приметил в первый же день, подошел, оглядел с головы до ног оценивающим взглядом, потрогал за плечи, похлопал по спине: «Вынослив? Ну, ну! С тебя спросу больше». И спрашивал. А у Бориса, как назло, не получалась посадка: нет-нет да и «даст козла». Самолет прыгает, как на ухабах. При каждом ударе шасси о землю Шилов приговаривал: «Не рви, не рви...» А потом грозно: «Еще раз взлетай!» И тут же снова заставлял идти на посадку: «Смотри, до земли один метр. Смотри и учись». Казалось, машина уже касается колесами полосы, а инструктор в этот момент даст газ, уйдет на второй круг и все повторяет: «До земли один метр. Один! Заруби себе на носу этот рубеж. Зарубил? Теперь делай сам».

Инструктор и впрямь сгонял с него семь потов, зато «козлов» больше не было. Отучил. Через год написал в характеристике курсанта Вольтова: «Летное дело любит. Материальную часть самолета и мотор знает хорошо, эксплуатирует грамотно. Трудолюбив. Пилотаж в зоне освоил. Перегрузки переносит хорошо...»

Пролетела осень, за ней зима. Серые дни с холодными ветрами сменились солнечными, по-весеннему светлыми. Снег почернел, стал ноздреватым, низины досиня набухли водой. День и ночь летели над степью журавли, гуси, утки, и казалось, никогда не кончится этот перелет с радостно возбужденным криком и гомоном.

А в Прокопьевск пришло письмо:

«Вот и мы, мама, как перелетные птицы. Скоро разлетимся по строевым частям, кто куда...»

...В полку новое пополнение встретили приветливо. Дали время устроиться, осмотреться. Подробных расспросов поначалу не вели, но к прибывшим присматривались.

Широкоплечий, мускулистый, с тонким волевым лицом, лейтенант Волынов производил впечатление сильного и мужественного человека. Сказывалась закалка шахтерского детства. В полку все были уверены, что он станет неплохим летчиком. Но командир, подполковник Федорец, не привык судить о людях по первому впечатлению. Каждому из вновь прибывших он устраивал экзамен в воздухе. Наступила очередь и Бориса. Спарка вырулила на старт, раскатисто взревела двигателем и, промелькнув над взлетной полосой, решительно полезла вверх. Федорец сидел, откинувшись к спинке, не спуская взгляда с приборов. Волынов пилотировал уверенно, реагировал на малейшее отклонение заданного режима и вел машину строго по маршруту. За облаками Федорец несколько раз давал молодому летчику сложные вводные, по тот по терялся, действовал спокойно и хладнокровно, старательно демонстрировал свое умение, все, что познал и приобрел в училище. Весь полет командир молчал. Когда самолет зарулил на стоянку, удовлетворенно заметил:

— Неплохо. Учил вас в училище опытный инструктор. Так?

— Верно,- удивился Борис. — Вы знаете Шилова и Решетова?

— Нет. Не знаком с ними. Но почерк их чувствую.

Полеты, полеты, полеты... Учился Борис в небе, учился на земле, Комсомольцы части избрали его своим секретарем. Появились новые хлопоты, новые заботы. Днем — аэродром, занятия в классах, физподготовка. Вечером — университет марксизма-ленинизма, репетиции в клубе... Каждая минута на счету. Всюду успевать нужно. И он успевал.

На полках в холостяцкой комнатке теснились книги. На письменном столе фотография — улыбающееся девичье лицо. С Тамарой Савиной, дочерью шахтера, вместе учились в школе. Тогда и подружились. Потом она приехала к нему, стала его женой. Маленькая комнатка почти под крышей старого купеческого дома преобразилась — заиграла чистотой, согрелась уютом.

Однажды в Прокопьевск пришла телеграмма:

«Мама, Тамара уехала домой, береги ее. Ты скоро будешь бабушкой. Если родится сын, назовите Андреем. Я по-прежнему летаю. Все хорошо».

В тот год Борис Волынов вместе с первой группой будущих космонавтов приехал в Звездный. Начался новый этап и его жизни, жизни необычной, трудной, наполненной особым содержанием.

В дневнике Бориса есть такие строки:

«Почему мы стремимся в космос? В авиацию нас привело неудержимое желание летать, штурмовать скорости и высоты пятого океана. Если ты летчик, то небо и полеты для тебя главное, если хотите, вся жизнь. Небо... Оно бесконечно, как будущее. На него нельзя смотреть как на потолок планетария. Настоящий летчик все воспринимает гораздо глубже и тоньше.

А самолет... Теперь он пронизывает небо, словно артиллерийский снаряд. Крылья? Их нет. Маленький треугольник — вот и все. Огромнейшие высоты и скорости. Летчики знают небо от голубого до фиолетового. И как бы ни была сложна техника, она послушно подчиняется человеку.

Все мы немножко романтики, влюбленные в летное дело и небо, стремящиеся увидеть в труде поэзию жизни, ее смысл. Каждый из нас может припомнить свои промахи и горькие неудачи. Но если ты по-настоящему любил небо, то не отступал перед трудностями, шагал напрямую, а если и падал, то поднимался и снова шагал. А не мог шагать сам, опирался на руку товарищей и всеми силами, всей волей стремился в небо...

Те, кто собрался в нашей группе, пройдя через все преграды многочисленных отборочных комиссий, решили посвятить свою жизнь освоению космоса, стать «человеком, штурмующим черное небо». Нет, не ради простого любопытства. И честное слово, ни у одного из моих друзей — я-то их хорошо знаю — даже в самых отдаленных уголках души не таится жажда легкой жизни, стремление к славе. Таких людей космос к себе не подпускает...

Иногда я мысленно прослеживаю все наши тренировки и задаю себе вопрос: что же было самым трудным? Может быть, бешеное вращение центрифуги, когда на тебя наваливается жуткая тяжесть, глаза заволакивает туманом, а кровь пульсирует в висках? Или изнуряющая жара термокамеры, когда, облизывая языком пересохшие губы, чувствуешь всю соленость своего пота? Или тягостное одиночество первого пребывания в камере тишины? Проигрывание всего полета на корабле-тренажере или сдача государственных экзаменов?

Вспоминая пройденное, я останавливаюсь на том, что самое трудное — ждать возвращения из космоса своих товарищей».

«Союз-5» стартовал с Байконура морозным январским утром 1969 года. На борту космического корабля находились трое: командир, бортинженер и инженер-исследователь. Возглавлял экипаж Борис Волынов. Накануне на околоземную орбиту вышел космический корабль «Союз-4». Космонавты установили между собой прямую радиосвязь. Они управляли кораблями подобно тому, как управляют самолетами. Казалось бы, привычная для авиационных асов задача. Но как непривычны были условия ее выполнения! Невесомость, контраст света и тени, очень своеобразное ощущение скорости...

На 18-м витке «Союзы» сблизились. Штанга активного корабля зашла в приемный конус пассивного. Сработали автоматические устройства, которые самортизировали удар и произвели сцепку и «стягивание» кораблей. То, что произошло на орбите, чем-то напоминало сцепку пассажирских вагонов на железнодорожной сортировочной горке. Однако в космосе все было намного сложнее. Шутка ли, соединить корабли, летящие со скоростью 28 тысяч километров в час? Но стыковка была произведена безукоризненно. Корабли-спутники слились в одно целое, соединили свои штепсельные разъемы, объединив бортовые электрические цепи. Сигналы, вырабатываемые одним кораблем, стали проходить в аппаратуру другого. Два космических объекта превратились в единую систему. На орбите вокруг Земли стала функционировать первая экспериментальная космическая станция. Е. Хрупов и А. Елисеев перешли через; открытый космос из корабля в корабль.