— В самом деле? Полагаю, ты это проверил?

— Там всё подтверждается. Мерзкое дело: мужчина ворвался в дом и напал на пожилую женщину, живущую одиноко. Забрал немного денег и какие-то драгоценности.

— Но пока мистер Харвелл не опомнился, ты не можешь спросить, пропали ли какие-либо драгоценности здесь.

— Нет. Не думаю, что здесь есть связь. Но всё равно, это могло быть причиной, по которой Харвелл приехал сюда.

— Конечно могло. А другие проблемы?

— Какие именно другие проблемы? — осторожно спросил Чарльз.

— Ну, начнём с разбитой стеклянной секции во французском окне, которая, тем не менее, не позволила войти в дом. Кто бы ни разбил её, он смог бы лишь дотянуться до ручки окна, но, очевидно, открыть его не смог бы.

— Ну, он же не мог знать, что у двери имеется замок и ключ, а не только ручка, пока не разбил стекло, вот он и попытался. Не каждое действие преступника успешно.

— Конечно. Но как в таком случае преступник вошёл?

— Возможно, его впустила сама миссис Харвелл.

— После того, как он разбил окно или до? Затем имеется ещё дверь спальни. Почему она заперта?

— Ну, когда женщина в доме одна, она вполне может запереть дверь спальни, когда ложится спать.

— Может. Но она не легла спать — возможно, только собиралась. Она была полностью одета, даже обувь всё ещё на ней и этот смешной воротничок.

— Итак, полагаю, убийца проник в дом пока что неизвестным нам способом, когда она только что заперла дверь.

— Что даёт нам очень тесные временные рамки, если бы мы смогли установить, когда она ложилась спать.

— Патологоанатом сообщит нам более точное время смерти, как только сможет. Его приблизительная оценка — вскоре после полуночи.

— А причина смерти?

— Асфиксия. Удушение — вокруг полно этих подушек.

— Не думаю, Чарльз. Боюсь, что-то более жестокое. Этот прикус и потемнение лица… — простое удушение оставляет меньше следов. И на подушке около головы имеется вмятина.

— Из-за давления вниз при удушении?

— Около головы. Не под ней. Так или иначе, возникает вопрос…

— Если это удушение, то где та подушка, которая была сверху?

— Точно. Ну, Бантер всё для нас сфотографирует. И будут отметки на теле, когда убитую разденут.

— Да. Ну…

— Чарльз, дружище, почему ты не переходишь прямо к тому, что у тебя на уме, а продолжаешь пялиться на меня, как испуганная лошадь?

— Я задавался вопросом, сможешь ли ты присутствовать при разговоре с Харвеллом?

— А зачем тебе моё присутствие? — спросил Уимзи. — Ужасно нелогично, не так ли? Ты считаешь, что мои развязные манеры убаюкает подозреваемого и заставят сделать полное признание?

— На данный момент он не подозреваемый.

— Муж — всегда подозреваемый, если убита жена, — беззаботно сказал Уимзи, — хотя из того, что я знаю об этом парне, в данном случае это очень маловероятно.

— Этим утром он был абсолютно обезумевшим, — сказал Чарльз. — Присутствие друга могло бы помочь.

— Удивительное открытие! — сказал Питер. — В хэмптонском пабе обнаружен чувствительный полицейский… Что такое, Бантер?

Появился Бантер и встал около скамьи.

— Прошу прощения, милорд, но я не смогу проявить пластины немедленно, как вы просили, потому что раковина в посудомоечной в «Розовом коттедже» забита. Я получил разрешение воспользоваться раковиной в буфетной в ближайшем бунгало, милорд, владельцы которого отсутствуют и не ожидаются сегодня, а домоправительница — разумная женщина по имени миссис Чантер. Если я вам понадоблюсь в течение следующего часа, милорд, я буду в «Монрепо».

— Прекрасно. Очень оперативно, Бантер. И пока пользуешься чистой раковиной в «Монрепо», ты сможешь почерпнуть что-нибудь из того, что достойная миссис Чантер видела, слышала или знает о соседях.

— Эта мысль пришла и мне в голову, милорд.

— Бантер, тебе удалось поесть?

— Благодарю вас, милорд. Миссис Чантер упоминала о только что сделанной запеканке из мяса с картофелем и яблочной шарлотке.

— Превосходно. Беги скорей туда. Мы со старшим инспектором собираемся побеседовать с мистером Харвеллом.

— Разумеется, милорд, — сказал Бантер серьёзно.

— Старший инспектор сообщил, — продолжал Уимзи, — что присутствие знакомого могло бы успокоить и привести этого человека в чувство, но я не могу отделаться от мысли, что в действительности он думает вот что: у Харвелла есть друзья в высоких сферах, и поэтому разумно заручиться свидетелем, что с ним обращались исключительно мягко и все законы были соблюдены. Боже мой, Чарльз, да не красней ты так! Бантер подумает, что я тебя уличил в каком-нибудь грешке.

Харвелл находился в комнате местного отеля, снаружи стоял полицейский. Когда вошёл старший инспектор с Уимзи, держащимся немного позади, Харвелл сидел на краю кровати, руки сжаты между коленями, и смотрел в окно. Там виднелись холодные, голые деревья и коричневая вода, разлившаяся из реки на поля, вода была неподвижна, лишь по поверхности тихо скользила пара лебедей.

Харвелл вскочил и повернулся к двери с выражением безумного отчаяния и вместе с тем внутреннего напряжения, как будто он всё-таки надеялся, что может услышать добрые вести. Затем осталось только страдание.

— Садитесь, мистер Харвелл, — сказал Чарльз. — Я поставлен перед необходимостью задать вам несколько вопросов. Боюсь, они могут показаться неприятными, но…

— Я расскажу всё, что вы хотите, — уныло произнёс Харвелл.

— Я привёл с собой лорда Уимзи, — продолжал Чарльз, — в расчёте, что он сможет помочь. Если у вас есть возражение…

— Нет, с чего бы?

— Ужасное дело, Харвелл, — тихо сказал Уимзи. — Примите самые искренние соболезнования.

На глазах Харвелла выступили слёзы. Он повернулся к Уимзи и сказал:

— Я любил её.

— Первейшая необходимость, сэр, — сказал Чарльз, — состоит в том, чтобы найти и арестовать её убийцу. Ясно — он очень опасный человек. Нужно посадить его под замок.

— Что? Конечно, конечно. Что вы хотите знать?

— Ну, во-первых, сэр, могли бы вы рассказать нам о передвижениях своей жены в день её смерти?

— Нет, — задумчиво произнёс Харвелл, — не могу. Накануне она отправилась в бунгало.

— Это была среда, не так ли? 26-ое?

— Да. А я остался в Лондоне. Не знаю, как она провела следующий день. Она позвонила в квартиру днём и оставила сообщение, что чувствует себя лучше и возвратится в город в пятницу. Это — последнее, что я узнал о ней, прежде чем…

— В бунгало нет телефона?

— Нет. Мы подумывали установить его, но само место было выбрано как тихое убежище вдали от постоянных просьб. В Лондоне телефон трезвонит весь день и полночи. Театральные люди очень назойливы. На крайний случай, когда нужно позвонить, имеется очень удобная телефонная будка, немного дальше по переулку напротив коттеджей фермы. Она позвонила оттуда, когда гуляла с собакой.

— Но не вы ответили на звонок?

— Нет, я был в своём клубе. Сообщение принял швейцар из обслуживания.

— Хорошо. Мы сможем уточнить время у него. В сообщении сказано, что она чувствует себя лучше, — она была нездорова?

— Не совсем. Она была очень напряжённой. Очень капризной, инспектор. Очень нервной. Ну, вы знаете, лорд Питер, у неё была нелёгкая жизнь.

— Она часто ездила в Хэмптон одна? — спросил Чарльз.

— Нет. Это был первый раз. Впервые, когда мы были не вместе со дня свадьбы. Мне было очень не по себе, но не мог же я запретить ей, правда?

— Харвелл, мы должны спросить вас напрямую, была ли какая-либо особая причина, почему она уехала? — вступил Уимзи. — Может быть, например, вы, поссорились?

— Нет, — сказал Харвелл. — Мы не ссорились. Мы никогда не ссорились, с чего бы? Я всегда даю ей — о Боже! — давал всё, что она просила.

— Но тем не менее, она впервые провела три дня без вас? — настаивал Чарльз.

— Да. Она подумала, что немного свежего воздуха, смена обстановки поднимут ей настроение. Думаю, ей было скучно в квартире на Парк-лейн, когда я пропадал на работе. А последнее время я был очень занят.