— Форт — убежище короля, куда он скрывается от бюрократического аппарата. Никто из его штата не смеет совать туда свой нос. Поэтому один из моих друзей из Министерства иностранных дел, который когда-то служил в моём полку, подрядил меня съездить туда и посмотреть, не смог бы я вернуть документ, если возможно, подписанный, но в любом случае вернуть назад.

— Чёрт возьми, Питер. Но почему тебе должно удастся то, что не может никто из штата?

— Ну, есть люди, которых я знаю… — задумчиво произнёс Питер.

— Продолжай.

— Когда я добрался до места, меня провели в гостиную. Некоторые из его гостей сидели без дела, играя в карты. Никто не предложил мне сесть, поэтому я стоял в углу, как кухонный лифт. Меня вообще не замечали и уж, конечно, не старались придержать язык. Были высказаны некоторые ужасные вещи. Через некоторое время я отозвал одного из лакеев и спросил, неужели король в церкви. Он ухмыльнулся и ответил, что король молится своим оригинальным способом. Я сказал ему, что приехал, чтобы забрать несколько бумаг, и он ответил: «Почему же вы сразу не сказали, сэр?» — и провёл меня в кабинет короля, где и оставил. Харриет, на моём месте мог быть любой: меня никто не просил доказательств, что я — это я.

— Начинаю понимать причины твоего беспокойства, — сказала Харриет.

— Я не смог найти того, что хотел, — продолжал Питер. — Лежала куча открытых сумок для документов, и бумаги валялись везде, главным образом лицевой стороной вверх. Затем вновь появился лакей и сказал, что мне придётся уехать. Он сказал, что, если того, что я искал, здесь нет, то оно должно находиться в красной коробке, которую Его Величество взял с собой, когда уехал.

— «Уехал куда?» — спросил я. Он не знал, но предполагал, что во Францию. Короче говоря, Его Величество запрыгнул в свой личный самолёт и взлетел с лужайки позади дома, а коробка была с ним.

— Что ты сделал?

— Я не знал, что делать. Всё было достаточно плохо в форте «Бельведер», а уж во Франции стало просто взрывоопасно. Я помчался в Оксфорд, как сумасшедший и вытащил из кровати Джерри. Эта скотинка отсыпалась после субботней вечеринки.

— Питер, я не могу уследить за тобой: какое отношение имеет ко всему этому Джерри?

— Никакого, кроме членства в Лётном клубе Оксфордского университета. Он проявил себя с самой лучшей стороны и достал для меня самолёт и пилота. Помнишь Реджи Помфрета, который так влюбился в тебя? [162] Ну, твой воздыхатель-студент? Ты не поверишь, но у него имеется лицензия пилота, и мы полетели в Булонь. Управление воздушным движением контролировало полёт некоего самолёта до Парижа. Конечно, это мог и не быть самолёт короля, но это был Дрэгонфлай. [163] Тут я задумался. Я сказал себе, что король не мог полететь в Париж, поскольку не мог разгуливать в штатском по городу, где его хорошо знают, и разоблачат в две минуты. Он не мог бы доехать до отеля на такси без того, чтобы его фотография не появилась в каждой газете, и тогда случилось бы непоправимое. Король он или нет, но считается, что он не должен покидать страну, никому не говоря ни слова. Поэтому я подумал, что стоит искать его в «Бретёй».

— Где это?

— Около Парижа. Я вспоминал, что, когда он был принцем Уэльским, давным-давно, его посылали в Бретёй для изучения французского языка. Один из ребят из Бретёй был со мной в школе, и у меня создалось впечатление, что принц был дружен с его семьёй. А граф — очень общительный человек, политический посредник.

— И что ты обнаружил?

— Затруднения. Туман. Сначала Помфрет не мог найти место. Затем, когда туман начал подниматься и потёк, как пар из чайника, мы обнаружили замок и приземлились на поле у домашней фермы. Прекрасное здание, абсолютно простое и симметричное с двумя домиками в форме башенок, оформляющих подход. Заставляет Денвер выглядеть похожим на свалку, устроенную каким-то безумным архитектором. Итак, я поплёлся по дорожке — там имеется сухой ров вокруг дома и в нём паслись белый олень и его самка. Всё как во сне. И только я достиг дома, из дверей появляется Его Величество и направляется к ожидающему его автомобилю. И сам Бретёй выходит из дверей, провожая его. Пришлось мне подойти, перехватить короля и попросить тот документ. А он похлопал себя по карманам, нахмурился, а затем улыбнулся — у него такая обезоруживающая улыбка, Харриет — и сказал: «Чёрт побери! Я оставил его где-нибудь в доме. Но вы же найдёте его, Уимзи?»

— И он действительно оставил его в доме?

— Да, оставил. Бретёй принял меня достаточно гостеприимно, и мы отправились на поиски. Бумаги всё ещё были в сумке для документов; не думаю, что он даже открывал их. Но было большим облегчением не обнаружить их лежащими открыто, где их мог увидеть любой. Так или иначе, я присвоил их, а затем мы обнаружили, что туман сгустился, и мы не смогли взлететь. Нам пришлось разгуливать там весь день и найти отель на ночь. Короче говоря, мы проторчали там три дня.

— Но ведь всё хорошо, что хорошо кончается? — спросила Харриет.

Но Питера что-то продолжало тревожить.

— В отеле, где мы остановились, были и другие люди, которых я знал. Например, один из помощников Риббентропа и Саксен-Кобург-Гота. [164] Герцог мотается туда-сюда между Лондоном и Берлином, торгуя своими связями с английской королевской семьёй, и подозревается в симпатиях к фюреру.

— Это не могло быть совпадением, Питер? В отеле около Парижа?

— Возможно. Среди других гостей в Бретёй была некая миссис Симпсон. Она — нынешняя любовница короля.

Он протянул Харриет через стол французскую газету, на которой была изображена худощавая изящная женщина с довольно угловатым лицом, выходящая из автомобиля. Заголовок гласил: «Elle qui sera la Reine d’Angleterre?» [165]

Харриет посмотрела на фото.

— Питер, такая серьёзность не похожа на тебя, — сказала она. — Разве ты сам никогда не мотался в Париж для встречи с любовницей?

— О, ну, в общем, возможно, ты права, — сказал он. — Старею. Но, если говорить о любовницах, Харриет, у меня есть несколько друзей в Вене, которым может понадобиться помощь.

Несколько мгновений Харриет переваривала услышанное. Она знала о некой оперной певице…

— Какая помощь, Питер?

— Помочь выбраться оттуда, — сказал он. — Потому, как развиваются события, еврейская семья предпочла бы иметь нечто больше, чем символическую границу, между собой и герром Гитлером.

— Конечно, ты должен помочь, если сможешь.

— Не думаю, что она захочет обосноваться в Лондоне, — сказал он глубокомысленно. — Таким образом, тебе не придётся иметь с ней дело. Нью-Йорк ей подойдёт больше. Она любила плакаться, что театр, в котором она пела здесь, полон неприятных запахов и влажных Стигийских миазмов, [166] которые плохо влияют на горло. Все певцы — ужасные ипохондрики.

— Она действительно была такой интересной, Питер?

— Очень. И всё ещё остаётся, не сомневаюсь. Ты должна услышать, как она поёт! Ну, и услышишь, если только…

— Если что?

— Если её появление здесь не вызовет у тебя ревности.

Харриет засмеялась. Глубокий, спонтанный смех, как подземный поток, внезапно вышедший на поверхность.

Питер выглядел потрясённым.

— Моя дорогая, я просто обязан сделать тебя счастливой, — сказал он хрипло.