— Очень хорошо, я буду молчать. Но в таком случае я сделаю собственные выводы о том, как далеко ты можешь зайти, говоря от имени других.

— Ты очень жестокая женщина, — сказала Хелен. — Наверное, этого и следовало ожидать.

— Послушай, Хелен, — сказала Харриет, — похоже, перспективы нашего взаимопонимания весьма плачевны, не говоря о взаимной симпатии. Но мы не можем совершенно игнорировать друг друга, ведь так? Что же нам делать? Самое простое, оставить друг друга в покое.

— Ты имеешь в виду, мне не следовало приезжать?

— Тебе всегда рады здесь, — сказала Харриет. — Мы можем разговаривать о погоде. Смотри, сегодня утром принесли экземпляры американского издания «Смерти между ветром и водой». Хочешь?

Она позволила себе усмехнуться в спину герцогине, которая торопливо шла к выходу с новой книгой Харриет Вейн в руке.

Голос Питера был слабым, и его нарушали помехи с другой линии, поэтому в его речь периодически вторгались французские слова.

— Я всё ещё скитаюсь, Харриет. И всё ещё не знаю, как долго. У тебя всё хорошо?

— Питер, независимо от того, о чём тебе приходиться беспокоиться, нет никакой необходимости волноваться и обо мне. Почему я не должна быть в порядке? Я просто сижу в подлунной середине, как неподвижная ножка циркуля, и лишь немножко склоняюсь и внимаю.

— А я сейчас, конечно, кружусь, кружусь, [137] — сказал он. Именно это она так нежно любила в нём, — манеру, в которой он ловил и возвращал намёки. — Что-нибудь прояснилось?

— Чарльз ничего мне не говорил, — сказала она, — если ты это имеешь в виду. Но до меня дошёл небольшой слух, что Лоуренсу Харвеллу могли понадобиться деньги. Скорее всего, это ничего не значит.

— Наверное нет, — сказал он. — Но, слушай, Харриет, свяжись с Фредди Арбутнотом, и спроси его под большим секретом, что он сможет выяснить.

— Да, конечно.

— Это была лживая зима, — добавил он. — Слушай, мне пора бежать. Я позвоню снова, когда смогу.

В обострённой тишине и одиночестве, которые последовали за окончанием телефонного разговора, Харриет пошла в библиотеку, чтобы просмотреть «Песни и Сонеты» Джона Донна. «Прощание, возбраняющее печаль» оказалось найти легко: книга открылась прямо на этой странице. Харриет взяла томик с собою в кровать, но заснула прежде, чем нашла то, что Питер подразумевал под «лживой зимой».

Достопочтенный Фредди Арбутнот, услышав, что Питер за границей и что требуется помощь, стал настойчиво приглашать Харриет на ланч. Харриет согласилась, и вот уже лакей сопровождает её от дверей клуба «Беллона» [139] через дорогу, за угол и по боковой улочке в небольшой застеклённый павильон, который, возможно, когда-то служил оранжереей и, естественно, имел другой адрес, нежели клуб. Скромная латунная табличка информировала, что это «Флигель для леди». Лакей открыл дверь, и она оказалась в помещении, заставленном небольшими круглыми столиками и кадками с папоротниками, среди которых сияла улыбка её кавалера.

— Мне очень жаль, — сказал он, — но леди могут находиться только здесь, но никак не ближе к священным залам.

— Не переживайте, Фредди, — успокоила его Харриет. — Если бы я собиралась обидеться, то не приехала бы.

— Тем не менее, леди действительно иногда обижаются, — сказал он, следуя за метрдотелем, который подвёл их к столику в самом тёмном углу зала. — Была тут одна на днях — подняла такой шум.

— Молодец, — бодро ответила Харриет.

— Что? О да, я понимаю, что вы имеете в виду. Ну, я полагаю, что в один прекрасный день правила изменятся. Теперь скажите, что желаете из еды, а я закажу немного вина.

— Питер считает, что вы знаете, — сказала Харриет, когда они, наконец, сделали заказ и она повторила слух о Лоуренсе Харвелле.

— Боюсь, что нет, — задумался Фредди. — Но могу поразнюхивать. Дайте мне денёк или два.

— Спасибо. А вы можете удовлетворить моё любопытство и рассказать, как «разнюхиваются» такие вещи?

— Ну, — с жаром заговорил Фредди, — всегда есть кто-то, кто что-то знает. И, понимаете, кто-то учился с кем-то в одной школе, или кто-то кому-то чем-то обязан и рад вернуть долг, — вот картина и проясняется. Проблема с Харвеллом в том, что он — одиночка. Его отец, как вы знаете, заработал огромные деньги на судебных тяжбах и немного на осторожных инвестициях. В результате сын может делать, что пожелает. У него нет ни совета директоров, с которыми нужно что-то согласовывать, ни опекунов и тому подобного. Он может заработать деньги или потерять их, и никто ничего не узнает.

— Но должно же быть хорошо известно, стала ли пьеса финансово успешной или провалилась.

— О, да. Но, видите ли, театр — довольно дикий вид бизнеса. Не то, что акции железных дорог, или уголь, или судовые перевозки, где люди очень хорошо понимают, что такое финансовая отдача. Пьесы скорее напоминают ставку на лошадей — довольно скользкое дело.

— Но если он занимал деньги?

— Может ничего не означать. Во всяком случае, не значит, что он потерял своё состояние, если вы это имеете в виду. Фактически, если бы он потерял всё до последней рубашки, он не мог бы ничего занять. Ибо кто имеет, тому дано будет и приумножится, — это девиз банкира.

— А кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет, [140] — сказала Харриет. — Мои родители потеряли всё до последнего пенса в рискованных инвестициях.

— Грустно это слышать. Но, знаете ли, не все разорялись даже в 1929 году. Можно делать деньги на падающем рынке с тем же успехом, что и на поднимающемся, если у вас есть нужная информация. Теперь вот что: скорее всего, дело в том, что вашему человеку временно потребовались средства до следующего платежа или что-то в этом роде. И он протянул руку за краткосрочной помощью. Если он действительно занимал, я смогу это выяснить. Вот в общих чертах и всё. Не зачем или сколько, а только факт, что что-то было взято и, возможно, у кого. Скажите старине Питеру, что я буду держать ухо к земле.

— Он будет очень благодарен.

— Его самого много за что следует благодарить, даже если придётся потрудиться, — сказал Фредди.

— Спасибо.

— Я… я очень рад, что он сделал решительный шаг, — сказал Фредди, немного краснея, но мужественно продолжил, — лучшее из того, что я сам сделал в жизни.

— Расскажите о Рэйчел и детях, — предложила Харриет, и беседа перешла на приятные личные темы.

Харриет вышла из дома прекрасным днём, нежно-тёплым для этого времени года. Казалось, погода достала из рукава весну, как тщательно скрываемый секрет. В парке ивы начали менять цвет с мертвенно-коричневого на потемневшую бронзу. Суматоха улиц подействовала на неё освежающе, и она решила прогуляться.

— «Звезда», «Новости» и «Стандарт!» «Звезда», «Новости и «Стандарт!» — кричал разносчик газет. — Пропавшая актриса! Читайте подробности!

Харриет остановилась и купила газету.