– Я вижу их! – наперебой восклицали путешественники. – Взгляните: они перетаскивают тяжести, наклоняются, опять выпрямляются!

Руки у них дрожали от радости, что им удалось обнаружить эти диковинные существа, и от страха потерять их. Сатурнианец, который из слишком неверующего мигом обратился в верующего чрезмерно, решил, что существа занимаются размножением.

– Ура! – воскликнул он. – Я поймал природу с поличным![171]

Но он просто ложно истолковал увиденное; увы, это случается весьма часто и при наблюдении в лупу, и при наблюдении невооруженным глазом.

Микромегас, оказавшийся гораздо лучшим наблюдателем, чем карлик, обнаружил, что атомы разговаривают между собой, и обратил на это внимание своего товарища. Однако тот, устыдясь, что так ошибся с размножением, никак не хотел поверить, будто эти козявки могут обмениваться мыслями. Способности к языкам у него были ничуть не хуже, чем у обитателя Сириуса, но он не слышал голосов атомов и потому заключил, что они не говорят. Да и где у этих неразличимых козявок может быть орган речи? Что они могут сообщить друг другу? Чтобы говорить, надо хоть чуть-чуть мыслить, а чтобы мыслить, они должны иметь нечто, равнозначащее душе. Но абсурдно же предполагать, будто у этих существ может быть что-то, хотя бы отдаленно напоминающее душу!

– Тем не менее совсем недавно вы были уверены, что они занимаются любовью, – заметил Микромегас. – Значит, вы считаете, что любовью можно заниматься, не думая и не произнося ни слова или хотя бы не попытавшись понять друг друга? Иначе говоря, вы полагаете, что придумать довод куда труднее, чем родить ребенка? Мне же и то и другое представляется величайшим таинством.

– Я не смею больше ни утверждать, ни отрицать, – отвечал карлик. – У меня нет никакого мнения. Попытаемся исследовать этих насекомых, судить же будем после.

– Весьма разумно, – согласился Микромегас.

Он извлек ножницы и принялся стричь себе ногти; ноготь, обстриженный с большого пальца, он свернул воронкой, соорудив нечто наподобие слуховой трубки, каковую вставил себе в ухо. Широкой же стороной воронки он накрыл корабль вместе с командой и философами. Круговые волокна ногтя проводили даже самые слабые звуки, и таким образом великан-философ благодаря своей изобретательности прекрасно слышал жужжание крохотных насекомых. Часа через два-три он уже различал слова и в конце концов стал понимать по-французски. Карлик достиг того же, правда, с большим трудом. Изумление путешественников возрастало с каждой секундой. Они убедились, что речь козявок вполне осмысленна, хотя никак не могли объяснить подобную игру природы. Надеюсь, вы не усомнитесь, что оба они сгорали от нетерпения завязать разговор с атомами, однако сатурнианец опасался, как бы его громоподобный голос, а тем паче голос Микромегаса, не оглушил их, после чего, разумеется, ни о каком взаимопонимании не будет и речи. Путешественники взяли в рот по небольшой зубочистке, а острые их концы приблизили к кораблю. Микромегас на коленях держал карлика, а на ногте корабль с командой и пассажирами. И вот, наконец, наклонив голову и соблюдая тысячи всевозможных предосторожностей, он тихо произнес:

– О невидимые насекомые, которых Творец соблаговолил создать в безднах бесконечно малого, я возношу ему благодарения за то, что он сподобил меня открыть тайны, казавшиеся непостижимыми. У нас при дворе вас, вероятно, не удостоили бы и взглядом, но я не презираю никого и предлагаю вам свое покровительство.

Невозможно описать, как были поражены люди, услыхав это обращение. Они не понимали, кто с ними говорит. Судовой кэпеллан принялся читать молитвы, дабы изгнать диавола, матросы – изрыгать проклятия, философы – строить философские системы, но ни одна из них не смогла объяснить, кто произнес эти слова. Карлик-сатурниансц, чей голос был мелодичнее, чем у Микромегаса, в нескольких словах растолковал им, с существами какого рода довелось им иметь дело. Он рассказал людям про путешествие с Сатурна, сообщил, кто такой господин Микромегас, и, выразив соболезнование по поводу их крохотности, поинтересовался, всегда ли они пребывали в столь ничтожном состоянии, граничащем уже с небытием; что они делают на планете, хозяевами которой, по всем признакам, являются киты; счастливы ли они, способны ли размножаться, есть ли у них душа, и задал еще множество вопросов в том же духе.

Некий мыслитель, бывший посмелее прочих и притом возмущенный высказанным сомнением в наличии у него души, навел на сатурнианца квадрант, снял, глядя через диоптры, два отсчета, а после третьего изрек:

– Милостивый государь, вы, очевидно, полагаете, что если в вас от макушки до пят тысяча туазов, то вам позволительно…

– Тысяча туазов! – вскричал карлик. – Праведное небо! Откуда он знает, что мой рост тысяча туазов? Он ни на дюйм не ошибся! Выходит, этот атом меня измерил. Он геометр и знает мой рост, а я вижу его только в лупу и не способен определить, каких он размеров!

– Да, сударь, я измерил вас, – подтвердил физик, – и могу измерить вашего сотоварища-великана.

Предложение было принято, и его превосходительство растянулся на земле, потому что, стоя, он уходил головою за облака. Сначала философы установили на нем высокий шест в том месте, которое доктор Свифт[172] несомненно назвал бы, но о котором я из глубочайшего почтения к дамам умолчу. Затем, пользуясь системой соединенных между собой треугольников, они пришли к выводу, что наблюдаемый ими предмет в действительности является молодым человеком ростом в сто двадцать тысяч футов.

И тогда Микромегас произнес следующую тираду:

– Теперь я более, чем когда-либо, убежден, что ни о чем нельзя судить по его размерам. Господи, ты даровал разум столь неприметным, крохотным существам! Для тебя сотворить бесконечно малое так же просто, как бесконечно большое, и если возможны существа еще меньше этих, то они вполне могут разумом превосходить те величественные твои создания, которых я встречал на далеких звездах и которые способны своей ступней накрыть эту планету.

На это один из философов сказал ему, что он может не сомневаться в существовании разумных тварей, которые гораздо меньше человека. Он поведал Микромегасу про пчел, но отнюдь не мифические истории Вергилия[173], а то, что открыл Сваммердам [174] и подтвердил анатомическими исследованиями Реомюр [175]. А под конец добавил, что имеются животные, которые по размерам соотносятся с пчелами так же, как пчелы с человеком или уроженец Сириуса с теми гигантскими созданиями, о которых он только что упомянул, а они, в свой черед, с другими существами, по сравнению с которыми кажутся атомами. Беседа мало-помалу становилась все интересней, и Микромегас сказал:

– О разумные атомы, в которых Вечное Существо являет свое безграничное всемогущество, вы на своей планете, несомненно, должны вкушать одни только чистые радости. В вас столь мало материи, вы кажетесь воплощением духовного и жизнь свою, видимо, проводите в наслаждениях и размышлениях, ибо в этом и состоит истинная жизнь духа. Я нигде не видел подлинного счастья, но здесь, вне всякого сомнения, встретил его.

После этих его слов философы смущенно потупились, а самый откровенный из них честно признался, что все человечество, за очень небольшим исключением, отношение к которому, кстати, весьма пренебрежительное, – это свора безумцев, злодеев и несчастных.

– Материального в нас, – добавил он, – вполне достаточно, чтобы беспрерывно творить зло, если принять, что оно – порождение материи; но если зло – порождение духа, то и духовного в нас хватает с избытком. Знайте, что сейчас, пока мы с вами разговариваем, сто тысяч безумцев, принадлежащих к человеческому роду[176] и носящих шляпы, и сто тысяч безумцев той же разновидности, но носящих чалмы, яростно убивают друг друга.