Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Судьи склонялись в пользу воина. Царь взял слово и сказал:

– И он, и двое других поступили прекрасно, но их поступки не удивляют меня. А вот вчера Задиг совершил нечто поистине удивительное. Я разжаловал несколько дней назад моего министра и фаворита Кареба. Я с негодованием говорил о нем, и все придворные уверяли меня, что я еще слишком кроток, все наперебой старались очернить Кареба. Я спросил Задига, что он думает о бывшем министре, и он осмелился хорошо о нем отозваться. Я встречал в нашей истории примеры, когда люди имуществом платили за свои ошибки, уступали невест и предпочитали матерей возлюбленным, но, признаюсь, никогда не приходилось мне слышать, чтобы придворный одобрительно отозвался о разжалованном министре, на которого разгневался его государь. Я дарю двадцать тысяч золотых каждому из тех, о чьих великодушных поступках здесь было доложено, но чашу отдаю Задигу.

– Ваше величество, – сказал Задиг парю, – вы один заслуживаете чаши, ибо совершили самый неслыханный поступок: будучи царем, не рассердились на своего раба, когда он осмелился противоречить вам в минуту вашего раздражения.

Все восторгались царем и Задигом. Судья, отдавший свое имущество, влюбленный, уступивший невесту другому, воин, спасший мать, а не невесту, получили подарки монарха, и имена их были записаны в книгу великодушных, но чаша досталась Задигу. Царь приобрел славу доброго государя, которой он, однако, пользовался недолго. День этот был ознаменован празднествами, продолжавшимися дольше, чем предписывалось законом. Память об этом дне еще сохраняется в Азии. Задиг говорил: «Я наконец счастлив!» Но он ошибался.

Министр

Царь, лишившись своего первого министра, назначил на его место Задига. Все вавилонские красавицы одобрили этот выбор, потому что с самого основания государства не бывало еще такого молодого министра. Все придворные злились; Завистник стал даже харкать кровью, и нос у него чудовищно распух. Задиг, поблагодарив царя и царицу, пошел также поблагодарить и попугая.

– Прекрасная птица, – сказал он, – ты спасла мне жизнь и сделала меня первым министром; собака и лошадь их величеств причинили мне много зла, а ты сделала добро. Вот от чего иногда зависят судьбы людей! Но, – прибавил он, – такое необыкновенное счастье, быть может, недолговечно.

Попугай ответил: «Да». Это слово поразило Задига, но, будучи хорошим натуралистом и не веря в пророческие способности попугаев, он вскоре успокоился и начал самым усердным образом заниматься своими обязанностями министра.

Он дал почувствовать всю священную власть законов, не выставляя на вид важности своего сана. Он не стеснял членов Дивана, и каждый визирь мог высказывать свое мнение, не навлекая на себя его немилости. Когда ему приходилось решать какое-нибудь дело, судьей был закон, а не его личная воля. Когда закон был слишком строг, он смягчал его, а если соответствующего закона вообще не было, он сам создавал новые законы, не менее справедливые, чем Зороастровы.

Это от него унаследовали народы великое правило, что лучше рискнуть и оправдать виновного, нежели осудить невинного. Он считал, что законы нужны не только для того, чтобы устрашать граждан, но и для того, чтобы помогать им. Его отличительная способность состояла в том, что он легко раскрывал истину, тогда как обычно люди стараются ее затемнить.

С первых же дней своего управления он стал применять эту способность. В Индии умер известный вавилонский купец; состояние свое он разделил поровну между двумя сыновьями, предварительно выдав замуж дочь. Кроме того, он назначил тридцать тысяч золотых тому из сыновей, о ком станет известно, что он больше другого любит отца. Старший сын поставил ему памятник, а младший частью своего наследства увеличил приданое сестры. Все говорили: «Старший больше любит отца, а младший – сестру, старшему и должны достаться тридцать тысяч».

Задиг призвал обоих сыновей, одного за другим. Он сказал старшему:

– Ваш отец вовсе не умер, он выздоровел и возвращается в Вавилон.

– Слава богу, – ответил молодой человек, – только напрасно я так потратился на памятник.

Задиг сказал то же самое младшему.

– Слава богу, – отвечал тот, – я отдам моему отцу все, что получил в наследство, но желал бы, чтобы он не отбирал у сестры того, что я ей выделил.

– Вы не отдадите ничего, – сказал Задиг, – а получите еще тридцать тысяч золотых, вы больше любите своего отца, чем ваш брат [121].

Одна очень богатая девица одновременно дала согласие выйти замуж за двух магов и после нескольких месяцев их поучений забеременела. И тот и другой хотели на ней жениться.

– Моим мужем станет тот из вас, – сказала она, – кто дал мне возможность подарить государству гражданина.

– Я совершил это благое дело, – сказал один.

– Эта заслуга принадлежит мне, – возразил другой.

– Хорошо, – сказала она, – я признаю отцом моего ребенка того из вас, кто сможет ему дать лучшее воспитание.

Она родила сына. Каждый из магов хотел его воспитывать. Дело дошло до Задига. Он призвал обоих магов.

– Чему ты будешь учить своего воспитанника? – спросил он у первого.

– Я научу его, – отвечал ученый, – восьми частям речи, диалектике, астрологии, демономании, я разъясню ему, что такое субстанция и акциденция [122], абстрактное и конкретное, монады и предустановленная гармония [123].

– Я, – сказал второй, – постараюсь сделать его справедливым и достойным дружбы.

Задиг произнес:

– Отец ты ему или нет, но ты женишься на его матери [124].

Диспуты и аудиенции

Так Задиг ежедневно выказывал тонкий ум и добрую душу. Им восторгались и тем не менее его любили Его считали счастливейшим из людей. Имя его гремело по всему государству, все женщины на него заглядывалисъ, все мужчины восхваляли его справедливость, ученые считали Задига своим оракулом, и даже жрецы признавали, что он знает больше архимага Иебора. Никому не приходило в голову спорить теперь с ним о грифах. Верили только тому, что он считал достойным веры.

Полторы тысячи лет длился в Вавилоне великий спор, разделивший всех граждан на две непримиримые секты. Члены одной утверждали, что в храм Митры [125] должно вступать непременно с левой ноги, а члены другой считали этот обычай гнусным и входили туда только с правой ноги. Все ждали торжественного праздника священного огня, дабы узнать наконец, какой секте покровительствует Задиг. Взоры граждан были прикованы к его ногам, люди замерли от волнения и тревоги. Сжав пятки, Задиг не вошел, а прыгнул в храм, после чего красноречиво доказал собравшимся, что бог неба и земли чужд пристрастия и равно относится и к правой ноге и к левой. Завистник и его жена утверждали, что речь Задига была бедна образами и что он не заставил пуститься в пляс горы и холмы [126].

– Он слишком сух и лишен воображения, – говорили они. – У него и море не отступает от берегов [127], и звезды не падают [128], и солнце не тает, как воск [129]. Ему недостает хорошего восточного слога.

Задиг довольствовался тем, что обладал разумным слогом. Все были на его стороне, но не потому, что он был прав, не потому, что был разумен, не потому, что был любезен, а лишь потому, что он был первым визирем.

Так же удачно закончил он великую распрю между белыми и черными магами. Белые утверждали, что нечестиво, молясь богу, обращаться на северо-восток; черные уверяли, что бог гнушается молитвами людей, обращающихся к юго-западу. Задиг приказал обращаться в ту сторону, в какую каждый хочет.

вернуться

121

В издании 1747 г. следом за этой фразой шел отрывок, затем снятый Вольтером (см. «Приложения»).

вернуться

122

Акциденция – термин средневековой схоластики, обозначающий преходящее, изменчивое, в противоположность субстанции – неизменной сущности вещей.

вернуться

123

Насмешка над теориями немецкого философа Вильгельма Лейбница (1646 – 1716). Эти строки были внесены в текст повести после 1752 г., когда Вольтер пересмотрел свое отношение к взглядам Лейбница. В философии последнего монадами называются составляющие мир самостоятельные духовные сущности, которые обладают способностью движения. Связь монад между собой является результатом якобы предустановленной богом гармонии.

вернуться

124

Далее в издании 1748 г. следовал большой эпизод, снятый автором в 1756 г. (см. «Приложения»).

вернуться

125

Митра – в древнеперсидской мифологии – бог священного огня и солнца.

вернуться

126

Здесь и далее Вольтер пародирует стиль Ветхого Завета; ср.: «Горы прыгали, как овцы, и холмы, как агнцы» («Псалтырь», CXIII, 4).

вернуться

127

Ср. в Библии: «Море увидело и побежало» («Псалтырь», CXIII, 3).

вернуться

128

Ср.: «Как упал ты с неба, денница, сын зари!» («Исайя», XVI, 12).

вернуться

129

Ср. в Библии: «Горы с водами подвигнутся с оснований, и камни, как воск, растают от лица твоего» («Иудифь», XIV, 15).

45
{"b":"244342","o":1}