Как Иоанна впала в странное искушение; нежная дерзость ее осла; доблестное сопротивление Девы
Весьма нестойки дамы и мужчины;
Людские добродетели хрупки:
Они сосуды дивные из глины,
Чуть тронь — и треснут. Склеить черепки?
Но склеенные не прочны кувшины.
Заботливо оберегать сосуд,
Хранить его от порчи — тщетный труд.
Порукой этому — пример Адама,
И Лот почтенный, и слепец Самсон,
Святой Давид и мудрый Соломон,
Любая обольстительная дама —
Великолепный перечень имен
Из Старого и Нового завета.
Я нежный пол не осужу за это.
К чему лукавить: сладостны для нас
Капризы, выдумки, игра, отказ;
Но все-таки иные положенья,
Иные вкусы стоят осужденья.
Я видел как-то обезьянку, дрянь,
Рябую, волосатую… И что же:
Красавицы ее ласкала длань,
Как будто это купидон пригожий!
Осел крылатый, может быть, в сто раз
Красивей фата в щегольском мундире,
Но все-таки… Красавицы, для вас,
Для вас одних, бряцаю я на лире;
Послушайте правдивый сей рассказ
О том, как обманул осел красивый
На миг Иоаннин разум горделивый;
Не я, а мудрый и красноречивый
Аббат Тритем вам это говорит.
В аду, где пламя вечное горит,
Ужасный Грибурдон, исполнен гнева
На героиню, не забыл того,
Как голову пробитую его
Однажды палашом срубила Дева.
Он мести, богохульствуя, искал.
«Великий Вельзевул! — он умолял. —
Нельзя ли сделать, чтобы грех нежданный
Бесчувственною овладел Иоанной?
Ведь это чести для тебя вопрос».
Когда он это говорил, принес
Внезапный вихорь в ад Гермафродита.
На роже мерзостной его следы
Еще виднелись от святой воды.
Он тоже к мщению взывал открыто.
Монах, кудесник и отец всех бед,
Сойдясь втроем, устроили совет.
Увы, обильны и разнообразны
Для женщин выдуманные соблазны!
Известно было этой шайке грязной,
Что ключ хранит под юбкою своей
От осаждаемого Орлеана
И от судеб всей Франции Иоанна,
Доверенный святым Денисом ей.
Что во вселенной дьявола хитрей?
Спешит на землю он без промедленья
К своим друзьям британцам, чтоб узнать,
Сильна ли в Девственнице благодать.
В то время, ожидая подкрепленья,
Карл с милой, Дева, духовник, Бонно,
Бастард, осел, лишь сделалось темно,
Вернулись в форт. А городские стены
Чинились день и ночь в четыре смены,
Чтоб в брешь враги проникнуть не могли.
Британцы же пока что отошли.
Карл и Бедфорд, британцы и французы
Поужинали и ложатся спать.
Дрожите, целомудренные Музы,
Узнав, о чем хочу я рассказать.
И вы, друзья, к повествованью барда
Прислушайтесь, полезному для всех,
Благодаря Дениса и бастарда
За то, что не свершился страшный грех.
Вы помните, что обещал я с вами
Рассказом поделиться об осле,
Святом Пегасе с длинными ушами,
Который бился с разными врагами
С бастардом иль Иоанною в седле.
Вы видели, как в синеве небесной
В Ломбардию летел осел чудесный.
Вернулся он, но с ревностью в крови.
Нося Иоанну, он общеизвестный
Почувствовал закон, закон любви,
Живительный огонь, дух и пружину
Всего живущего, первопричину,
Которая в пространстве и волнах
Бездушный одухотворяет прах.
Для мира скудного во мраке ночи
Последние лучи его блестят,
Он в небесах был для Пандоры взят,
Но с той поры светильник стал короче,
Он гаснет. Он не разгорится вновь,
И производит в наши дни Природа
Одну несовершенную любовь.
Вы не найдете на земле народа,
Где б сохранился этот чудный свет
В великолепии минувших лет.
Его искать в подлунной — труд напрасный;
Быть может, он в Аркадии прекрасной.
Вы, Селадоны в рясе и броне,
Все, кто в цветочные запутан сети,
Гуляки и степенные вполне
Полковники, аббаты, старцы, дети,
Во избежание ужасных зол,
Ослу не верьте никогда. Осел
Был у латинян, золотой, чудесный,
Своими превращеньями известный,
Но он был человек, и потому
За нашим не угнаться и ему.
Аббат Тритем, ум сильный и свободный,
Ученей вдвое, чем педант Ларше,
Историк Девственницы благородной,
Испуг сильнейший ощутил в душе,
Когда, векам грядущим в назиданье,
Излишеств этих начал описанье.
Едва пером он действовал. Оно
Дрожало, ужасом напоено,
И выпало из рук. Успокоенье
Нашел он, погрузившись в размышленье
О Сатане и о его делах.
Всех смертных злобный и преступный враг
Понаторелый соблазнитель этот,
Один и тот же применяет метод
Для уловления людских сердец.
Коварный преступления отец,
Соперник бога и всего, что свято,
Мою праматерь соблазнил когда-то
В ее саду. Лукавый этот змей
Дал яблоко отравленное ей
И даже, уверяют, много хуже
С ней поступил по подлости своей,
И вечно ловит на приманку ту же
Он наших жен и наших дочерей.
Тритем достопочтенный понимает,
Как слабы мы и как наш враг хитер.
Послушайте, как он изображает
Осла святого дерзость и позор.
Иоанна, вся горя румянцем алым,
Здоровым отдыхом освежена,
Спокойно нежилась под одеялом,
II вспоминала жизнь свою она.
Казалось ей: возвысилась так чудно
Она своими силами. (Нетрудно
В душе тщеславья прорасти зерну.)
Денис тотчас же, в справедливом гневе,
Решил оставить, в наказанье Деве,
Ее с своими чувствами одну:
Таким путем гордячка поняла бы,
Как женщины в борьбе с природой слабы,
Коль силам предоставлены своим,
И как необходим, как нужен им
Наставник опытный и покровитель.
И вот уже к нечистому во власть
Она готова навсегда попасть.
Принялся тотчас за свои дела.
Он вездесущ. Вселился он в осла,
Смягчил его ужасную октаву,
Его рассудок темный изощрил
И в тонкости искусства посвятил,
Исследованьем коего по праву
Овидий и Бернар стяжали славу.
Святой осел забыл тотчас же стыд:
Из стойла прямо в спальню он спешит,
К постели, где, пленившись сладкой ложью,
Иоанна сердце слушала свое,
И здесь, смиренно опустясь к подножью,
Прекрасным стилем стал хвалить ее,
Твердя, как героиня горделива,
Умна, сильна, а главное — красива.
Так в оно время соблазнитель-змей
Смутил Праматерь сладостью речей.
Известно, что всегда гуляют вместе
С искусством нравиться искусство лести.
«Что это? — вскрикнула Иоанна д'Арк. —
Святой Иоанн, Матвей, Лука и Марк!
Ужели это мой осел? Вот чудо!
Он говорит, и говорит не худо!»
Осел ответил на ее слова:
«Но в этом нет чудес и колдовства;
Я тот осел, что, волей божества,
Воскормлен у седого Валаама, —
Он был жрецом языческого храма,
А я еврей, и если бы не я,
Израиль был бы проклят Валаамом,
Что угрожало бы бедой и срамом.
Заслуга не забылася моя,
И я Еноху отдан был в подарок.
Енох бессмертной жизнью обладал.
Я стал как он; хозяин приказал,
Чтоб злые ножницы жестоких Нарок
Моих судеб не пресекали нить,
И припеваючи я мог бы жить,
Когда бы целомудрие хранить
Не приказал мне мой хозяин честный, —
Вещь, неприятнейшая для осла.
Помимо этого во всем была
Дана свобода мне. В стране чудесной
Я жил, и жизнь моя была легка.
Сперва меня томило вожделенье,
Но был я осторожней дурака,
Героя первого грехопаденья.
Умолкла плоть. Я слабостей не знал,
Свой темперамент бурный обуздал.
Мне в воздержанье помогло немало
То, что ослиц там вовсе не бывало.
И так я прожил в радостях простых
Лет тысячу, приятно холостых.
Когда румяный Вакх из рощ Эллады
Принес свой тирс и резвые услады
В долины Ганга, я носился вскачь
И был героя этого трубач;
До сей поры индусы вспомнить рады
Победы наши, пораженье их.
Из всех, кем славны Вакховы отряды,
Силен и я — известней остальных.
Впоследствии — о чем и не жалею —
Я создал знаменитость Апулею.
И, наконец, в небесной вышине,
Когда Георгий, вечный друг войне,
Желая смять французскую лилею,
На английском стал ездить скакуне,
Когда Мартин, своим плащом известный,
Стал на коне красивом гарцевать,
Тогда и Франции патрон чудесный
Не захотел от прочих отставать.
Он счел за лучшее меня избрать;
Он подарил мне пару легких крылий,
И в небеса вспарил я без усилий.
Любим был псом святого Роха я,
Дружна со мной Антоньева свинья
[86],
Монашества эмблема. Я вращался
В прекрасном обществе и, как святой,
Нектаром и амброзией питался.
Но ах, Иоанна! эта жизнь ничто
В сравненье с вами. Ни на что на свете
Я прелести не променяю эти.
Все райские святые и скоты
Не стоят вашей чудной красоты.
Носить вас, ваши созерцать черты —
Из всех моих обязанностей эта
Особенно приятна и мила.
Улыбкой вашею душа согрета,
Ваш взор ее пронзает, как стрела.
С тех пор, как я расстался с небесами,
Моя судьба была прекрасна вами.
Нет, не покинул райских я лучей:
Они из ваших светят мне очей».
При речи этой дерзкой и нежданной
Гнев справедливый овладел Иоанной.
Отдать невинность, полюбив осла,
Невинность, что родной страны защита,
Которую господня власть спасла
От Дюнуа и от Гермафродита,
При помощи которой сам Шандос
Такое посрамление понес?
Но как, однако же, разнообразны
Достоинства осла! Как он умен,
Как много жил, как много видел он!
«Нет… Ни за что… Прочь адские соблазны!»
Такие размышленья, точно шквал,
Летят в ее душе, друг с другом споря.
Так иногда в просторе бурном моря
Сшибается со встречным валом вал:
Несется бешеный порыв циклона
К Венгалу, к Яве, к берегам Цейлона,
Другой же мчится к северу, туда,
Где море сковано горами льда;
Гонимый волнами, корабль усталый
То, к небу вознесен, летит на скалы,
То вдруг исчезнет в мрачной бездне вод
И снова, как из ада, восстает.
Проказник, людям и богам желанный,
Которому противиться нельзя,
Уже парил с улыбкой над Иоанной,
Отравленной стрелою ей грозя.
Иоанна д'Арк, терзаема сомненьем,
Конечно, втайне польщена была
Таинственным и сильным впечатленьем,
Произведенным ею на осла.
Иоанна протянула руку даже
К нему, не размышляя. Но сейчас же
Отдергивает, покраснев, как мак;
Потом, подумав, начинает так:
«О мой осел, ведь я стою на страже
Прекрасной Франции: повсюду — враг;
Вам строгость нрава моего известна.
Оставьте! Ваша нежность неуместна!
Я не хочу вас слушать! Это грех!»
Осел ответил ей: «Равняет всех
Любовь. Пусть — Франция, война, победа;
Однако лебедя любила Леда,
Однако дочь Миноса-старика
Всем паладинам предпочла быка,
Орел унес, лаская, Ганимеда,
И бог морей, во образе коня
Филиру пышнокудрую пленя,
Был вряд ли обольстительней меня».
Он продолжает речь свою. И демон
Примеры новые исподтишка
Ему внушает; ведь известен всем он
Как автор многих выдумок. Пока
Лилась пропитанная сладким ядом
Речь, славный Дюнуа, дремавший рядом,
Прислушивается. И, поражен
Таким отменным красноречьем, он
Узнать желает, что за Селадон
Пробрался в спальню, запертую худо.
Он входит и (о волшебство, о чудо!)
С ушами поразительной длины
Неистового видит кавалера.
Так некогда поражена Венера
Была в объятьях божества войны,
Когда, по приглашению Вулкана,
Бессмертные на них глядеть сошлись.
Но не была покорена Иоанна,
Не отступился от нее Денис,
Диавольское он разрушил дело:
Собою Девственница овладела.
Так задремавший на посту солдат,
Услышав выстрелы или набат,
Мгновенно просыпается и смело
Бросается наперерез врагу,
Кафтан застегивая на бегу.
Копье Деборы, смоченное кровью,
Испытанное на полях войны,
Стояло прислоненным к изголовью.
Она берет его. Мощь Сатаны
Оружием божественным заране
Посрамлена. Спасаясь, бес бежит.
От яростного рева все дрожит
И в Нанте, и в Блуа, и в Орлеане,
И вскормленные в Пуату ослы
Свой голос тоже подают из мглы.
Нечистый убегает, злобы полон;
Но на бегу план мести изобрел он.
Он в Орлеан, быстрей, чем мышь в траве,
Бежит к жилищу самого Луве,
И там он входит в тело к президентше.
У Сатаны был правильный расчет:
Она любила бритта, и не меньше
Был в госпожу Луве влюблен Тальбот.
И бес за дело принялся. Короче,
Внушил он даме с наступленьем ночи
Впустить Тальбота и его друзей
В ограду Орлеана. Хитрый змей
Прекрасно знал, что, ворожа Тальботу,
Себе на пользу делает работу.
