Имби К. просила непременно выяснить, утонула или нет ее соперница.

Нельзя сказать, что это первое описание детолюбивой плакуши блистает красочностью, скорее оно источает стилистическую лапидарность и сдержанный аскетизм. В этом изложенном телеграфным стилем сообщении имеется, однако, два существенных момента: во-первых, детолюбивая плакуша выступает соло со своим плачем и зимой, под Рождество; во-вторых, ее часто видят вместе с малюткой.

Наконец-то мы можем информировать читателя о благородстве и человеколюбии русалок — ведь требуется немалая самоотверженность, чтобы, дрожа от холода, сидеть в Рождественскую ночь на льду, предостерегая неразумных, рискующих жизнью.

Но как можно объяснить то, что иногда русалку видят с маленьким ребенком? О подобных случаях в «Книге о русалках» имеются и другие сообщения. Поскольку наядологические изыскания показали, что русалки не размножаются амфимиксически (половым путем), то у них, разумеется, не может быть детей. Очевидно, в этих случаях фигурировали человеческие дети, которых эти русалки, настоящие добрые самаритянки, спасли от утопления или от какой-то другой беды, и теперь они не знали, что с бедняжками делать. Поскольку в прежние времена люди в паническом страхе убегали от русалок, это, несомненно, представляло собой весьма серьезную проблему; не совсем ясно, конечно, как поступили бы крестьяне с ребенком, полученным из рук русалки. Вполне возможно, бросили бы обратно в реку… Обстоятельства, в которых находились детолюбивые плакуши, таковы, что в самом деле заплачешь.

Теория перевоплощения русалок предлагает еще одно, фантастическое, однако теоретически вполне правдоподобное объяснение. Некоторые русалки — среди них и детолюбивые плакуши — могут при желании превратиться в ребенка. Если вдруг какая-то русалка почувствует непреодолимое желание проявить материнский, детолюбивый инстинкт, она может договориться с товаркой по виду, которая даст согласие пойти ей в этом вопросе навстречу. Вообразить себя хотя бы на время счастливой матерью — эта мечта и в самом деле, наверное, столь соблазнительна для плакуш, что они во имя удовольствия потетешкать дитятю заключают между собой такие союзы.

Однако следует заметить, что научно это положение пока еще не доказано, в данном случае имеет место смелая гипотеза.

Самоотверженное поведение при предостережении людей о неблагоприятной ледовой обстановке и безграничная любовь к детям — две прекрасные черты, которыми уместно закончить рассмотрение детолюбивых плакуш.

Несколько слов о творческих и вокальных возможностях этих русалок.

Надо сразу признать, что добросердечность детолюбивых плакуш значительно превосходит их музыкальные (как и другие) таланты, то же явление часто наблюдается и у людей. Но мы все же не должны проявлять отрицательное отношение к существам, которые из-за своей добросердечности могут производить впечатление несколько глуповатых и часто льют слезы, оплакивая несовершенство мира. Лев Толстой, великий моралист и зеркало русской революции, сказал об одном крестьянине, что тот был «великолепный, просто святой человек — мало ли что немножко тронутый…». И эта оценка дана в одобрительном тоне.

Практика показывает, что детолюбивые плакуши в вокальном мастерстве уступают не только писклявым нимфоманкам, но и плакушам-лесбиюшкам. Честно говоря, они не слишком придерживаются мотива. Об этом есть сообщение в «Книге о русалках» (см. № 32):

«Однажды в летний день живущие близ одной реки крестьяне услышали, что у реки кто-то плачет странным голосом. По сведениям жителей, никто туда сроду не ходил. Подошли на голос поближе — голос изменился. Когда совсем приблизились, услышали плеск воды, и потом все стало тихо и спокойно».

В приведенном сообщении говорится, что голос упомянутой плакуши несколько «странный» и «изменился». В соответствии с музыкальной терминологией это свидетельствует о неспособности певицы долго «держаться в одной тональности». Народ же говорит проще и жестче: «Небось ей еще в детстве медведь на ухо наступил». Наверное, и среди наших читателей есть люди, которым, как и русалке, из-за этого дефекта приходилось в школьные годы проливать слезы. А ведь, сказать по чести, правильное ведение мотива — отнюдь не самое важное в жизни!

Однако неверно было бы утверждать, что плакуши совершенно немузыкальны; короткие фразы, особенно в форме хроматической гаммы, они иногда вполне способны пропеть. И история показала, что в общем этого достаточно. Приятно сознавать, что именно не слишком музыкальные плакуши нашей Республики, кажется, оставили в мировой музыкальной культуре более глубокий след, чем любой из наших профессиональных композиторов. Чтобы убедиться в этом, следует съездить не далее чем в Хаапсалу. А там постоять возле мемориальной скамьи великого русского композитора Чайковского и прочитать выбитые на камне ноты.

Не нужно быть музыкантом, чтобы распознать в этих нотных знаках одну из важных тем всемирно известной Шестой симфонии. Композитор нашел эту тему в Хаапсалу, и мы с полным основанием можем утверждать: слушая русалок. В наших фондах есть записанная до приезда Чайковского в Хаапсалу песня русалок на слова: «Милый Юри, ты далеко…» Комментатор отмечает, что голос певицы слегка детонировал и она немного фальшивила. Однако здесь налицо, нота в ноту, тот же мотив. (Много позже эту мелодию записали также собиратели народной музыки. Текст к тому времени несколько изменился и звучит у них так: «Милая Мари, ты далеко…»)

Факт не требует комментариев.

Этим приятным и, возможно, сенсационным экскурсом мы хотели бы закончить рассмотрение добросердечных и гуманных детолюбивых плакуш. Чувствуется, что заключительный аккорд получился торжественный и мажорный!

Далее следует подробное описание того, как мужики скопом стали ловить крошечную деву-русалку, но не поймали. Русалка будто бы убежала и бросилась в воду. Мужики остановились на берегу, почесали в затылке и «поклялись ни в жисть больше такими делами не заниматься». Но это обещание было запоздалым, ибо после того девушку больше не видел ни один смертный.