Но результаты не соответствовали ожиданиям спартан­цев. Перед итомскими скалами оказалось бессильным и про­славленное осадное искусство афинян. Далее, в афинском войске было немало людей, которые разделяли убеждение Эфиальта, что для Афин ничего не может быть выгоднее по­беды мессенцев. Как бы то ни было, в Спарте возникло по­дозрение против афинских союзников, и так как для просто­го оцепления неприятельской позиции было достаточно и пелопоннесской армии, то спартанцы дали знать Кимону, что более не нуждаются в его услугах.

Это оскорбление вызвало полный переворот в полити­ческой жизни Афин. Негодование, охватившее общество, естественно обратилось против виновника итомской экспе­диции и против партии, вождем которой он был. Кимон по­терял свое руководящее положение, которое он занимал со времени изгнания Фемистокла. Союз со Спартой был рас­торгнут, и во главе государства стал Эфиальт.

С тех пор, как — четверть века назад — было введено замещение должности архонтов посредством жребия, демо­кратическое движение в Афинах приостановилось. Народ был пока доволен достигнутым; притом все его внимание было поглощено Персидской войной. Но существующий строй не мог долго держаться. Обширные полномочия, ко­торые Солон предоставил Ареопагу и которых не решился отнять у последнего и Клисфен, оправдывались тем сообра­жением, что эта коллегия состоит из лучших людей государ­ства, — из тех, кто безукоризненно исполнил высшую госу­дарственную должность; но они сделались нелепостью, с тех пор как жребий открыл всем без исключения доступ к зва­нию архонта и сама эта должность потеряла вследствие это­го последние остатки своего прежнего значения. И помимо этого предоставление столь широких полномочий учрежде­нию, члены которого оставались в своем звании всю жизнь и, следовательно, фактически были свободны от всякой от­ветственности, противоречило самому духу конституции. И вот Эфиальт предложил ограничить компетенцию Ареопага уголовной юрисдикцией, которой у него невозможно было отнять из сакральных соображений; все же политические функции Ареопага должны были быть переданы Совету, На­родному собранию и, особенно, суду присяжных (гелиэе), которые, как мы знаем, избирались по жребию из всех афин­ских граждан, достигших 30-летнего возраста. Большое чис­ло судей — в важных случаях до 1500 — и перемена их со­става для каждого нового дела ручались за то, что решение гелиэи будет соответствовать общественному мнению.

Понятно, что Кимон и его приверженцы должны были оказать этим планам сильнейшее противодействие. Их влия­ние все еще было так велико, что дело пришлось решить остракизмом. Народ высказался против Кимона; победитель при Эвримедонте принужден был уйти в изгнание, и пред­ложения Эфиальта получили силу закона (461 г.). Напрасно консерваторы прибегли к последнему средству — к убийст­ву. Правда, Эфиальт пал, запечатлев смертью идею, которой посвятил свою жизнь; но его дело пережило его, и народные суды оставались с тех пор палладиумом афинской свободы.

Руководство партией и вместе с тем управление госу­дарством перешли теперь к Периклу, сыну Ксантиппа из Холарга, победителя при Микале. Он был еще сравнительно молод, лет тридцати или несколько старше, и еще ни разу не имел случая отличиться на войне, да и вообще не обладал выдающимся военным талантом. Можно даже сомневаться в том, был ли он великим государственным человеком; по крайней мере, мы напрасно стали бы искать в его деятельно­сти каких-нибудь действительно творческих идей. Ему не удалось также удержать Афинскую державу на той высоте, на которую возвели ее Фемистокл и Кимон, и, сходя с поли­тической сцены, он оставил в наследство Афинам войну, ко­торая в конце концов привела их к гибели. Но он был, как мы сказали бы теперь, великим парламентским деятелем. Как никто из его современников, он умел силою своей речи руководить массами и увлекать их за собой, и очень тонко чувствовал, чего требует общественное мнение. Фамильные связи открыли ему путь к власти, и они же определили его положение в борьбе партий. Его мать Агариста была пле­мянницей великого Клисфена, основателя афинской народ­ной свободы; таким образом, Перикл был воспитан в тради­циях партии Алкмеонидов и во вражде к Кимону, и это должно было заставить его примкнуть к демократической партии, даже если бы он не понял, что ей принадлежит бу­дущее.

Итак, Перикл продолжал дело, начатое Эфиальтом. Что­бы демократизация народных судов не осталась мертвой бу­квой, надо было дать беднейшим классам населения матери­альную возможность принимать участие в заседаниях гелиэи. По предложению Перикла было решено выдавать при­сяжным жалованье в размере двух оболов за каждое заседа­ние — вознаграждение, приблизительно равное низшему дневному заработку афинянина в V столетии. Эта мера была тем более необходима, что иначе было бы невозможно со­брать нужное число судей, которое сильно возросло с тех пор, как в афинских судах стали разбираться и важнейшие процессы союзников. Результатом было то, что значительная часть афинского населения скоро отвыкла от всякого произ­водительного труда и начала смотреть на судейское жалова­нье как на свой главный источник пропитания.

Отсюда было уже недалеко до мысли, что государство вообще должно заботиться о пропитании своих граждан. Громадные общественные постройки, возведенные в Аттике в правление Перикла (см. выше, с.346), были предприняты отчасти именно с целью дать заработок беднейшему классу. Нередко также гражданам раздавали хлеб. Но что важнее всего, — политическое положение Афин давало возмож­ность наделять землею за пределами Аттики тысячи афин­ских граждан. Если некоторые из этих так называемых клерухий были основаны главным образом с целью обеспечить надежными гарнизонами важные стратегические пункты, то большею частью при устройстве колоний на первом плане стояли социально-политические интересы, как, например, при нарезке земельных участков афинским гражданам в Халкиде и Эретрии после усмирения Эвбеи в 446 г., или на Лесбосе в 427 г., потому что большинство граждан, полу­чивших эти наделы, оставались жить в Афинах, отдавая свои участки в аренду туземцам. Далее, неспособные к работе граждане получали из казны пенсию, правда, очень скудную, — всего по оболу в день, т.е. ровно столько, сколько было необходимо для покрытия самых насущных потребностей[93]Дети павших на войне граждан также до совершеннолетия содержались на счет государства.

Но этого мало. Уже тираны считали своим долгом уве­селять народ роскошными зрелищами, и в этом отношении демократия не отставала от них. Празднества, которые уст­раивались в Афинах во время правления Перикла, по коли­честву и великолепию обстановки оставляли за собой все, что до тех пор видели греки.

Насколько остальные современные демократы следова­ли в этом отношении примеру Афин, мы не знаем, как не знаем и того, не подражал ли сам Перикл в своей политике другим городам. Во всяком случае можно думать, что ос­тальные государства, ввиду ограниченности своих финансо­вых средств, тратили гораздо меньше на помощь „обездо­ленному" классу. Не следует также забывать, что и в самих Афинах правительство заботилось только о гражданах, т.е. о сравнительно небольшой части населения Аттики, причем средства для этих расходов доставлялись союзниками. Сле­довательно, и эта радикальная демократия фактически сво­дилась к эксплуатации большинства меньшинством.

Но все-таки демократическая идея была достаточно сильна, чтобы отразиться и на положении неполноправной и даже юридически бесправной части населения. Мы видели, что в общем чужеземцы пользовались в Афинах той же за­щитой законов и такой же свободой, как и граждане, и что они даже без большого труда могли приобретать право гра­жданства, пока, около середины века, величина материаль­ных выгод, связанных с правом аттического гражданства, не заставила положить конец расширению привилегированного класса. Даже рабы пользовались в Афинах свободой, кото­рой могли позавидовать небогатые граждане многих олигар­хических государств. Никто не имел права обидеть чужого раба, раб не должен был избегать гражданина на улице, и в одежде не было никакой разницы между свободным рабо­чим и рабом. Раб, с которым его господин дурно обращался, находил убежище в Тесейоне и других храмах и мог требо­вать, чтобы его продали другому господину. Что могли по­зволять себе рабы в доме, показывает комедия. Затем, рабы, знавшие какое-нибудь ремесло, обыкновенно получали пра­во работать самостоятельно под условием уплаты господину умеренной подати; такие рабы фактически пользовались свободой и при некоторой бережливости легко могли до­биться полного освобождения. Тем не менее, положение ра­бов в Афинах было, разумеется, очень печально; их участь все-таки была в руках господина, а перед судом можно было вынуждать у них показания пыткою.