Сколько можно судить, первые попытки не были на­правлены против царской власти как таковой, а имели целью только замещение царствующей династии другою. В таком смысле „Одиссея" представляет отношение женихов к Теле­маху; и то же самое, как мы видели, произошло, вероятно, в Спарте. Если такая попытка удавалась, то она наносила тя­желый удар существованию монархии, потому что новая династия была лишена той крепкой опоры, какую представ­ляет только законное престолонаследие. В большинстве слу­чаев, однако, упразднение царской власти достигалось не путем революции, а посредством мирных реформ. Начина­лось с того, что в помощь царям давали выборных чиновни­ков; ближайшим поводом к этому служило расширение го­сударственных функций, обусловленное в VII, а отчасти, может быть, уже в VIII веке экономическим прогрессом на­ции. Так, в Спарте была учреждена должность эфоров, пер­воначальное назначение которых состояло в том, чтобы по­могать царям в гражданском судопроизводстве; в Афинах учреждены были, для замещения царя в гражданском управ­лении, должность архонта, а в начальствовании на войне — должность военачальника (полемарха). Власть царя в уго­ловном судопроизводстве также все более ограничивалась советом старейшин. Уже в сцене суда, изображенной на щи­те Ахилла у Гомера, речь идет только о геронтах; в Спарте уголовное судопроизводство также находилось в руках герусии, и хотя цари принимали участие и пользовались правом голоса в этой коллегии, однако их компетенция ни в каком отношении не была выше компетенции всякого другого чле­на. В Афинах коллегия эфетов, вероятно, уже рано забрала в свои руки уголовное судопроизводство, предоставив царю только председательство, которое и впоследствии принад­лежало выборным царям. Таким образом, в большинстве го­сударств деятельность царя была постепенно сведена к ис­полнению связанных с его саном жреческих обязанностей, пока, наконец, и последние не были возложены на выборных должностных лиц. Там, где царский род численностью и бо­гатством превосходил все остальные аристократические фа­милии, управление государством переходило ко всему этому роду таким образом, что все должности замещались членами его. Так, Бакхиады даже после упразднения царской власти правили Коринфом, Пенфелеиды — Митиленой, Басилеиды — Эфесом, Алевады — многими городами Фессалии; еще во время Пелопоннесской войны существовал подобный образ правления у хаонян в Эпире. Но в громадном большинстве греческих государств царским фамилиям не удалось удер­жать в своих руках власть; здесь монархия была упразднена в интересах всего сословия благородных.

В остальном прежнее государственное устройство с уп­разднением царской власти не потерпело существенных из­менений. Совет продолжал существовать, но его значение должно было возрасти, так как он имел теперь дело не с ца­рем, правящим по праву наследия и пожизненно, а с долж­ностными лицами, избираемыми на определенный срок — обыкновенно на год — и обязанными отдавать отчет в своей деятельности. Разделение обязанностей, которому было по­ложено начало еще во время царей и которое теперь про­должалось, также должно было содействовать ослаблению власти должностных лиц. Вскоре затем стали заменять от­дельных должностных лиц коллегиями, каковы например, пять эфоров в Спарте[86], или назначать такие коллегии им в помощь. Так, в Афинах, наряду с архонтом, полемархом и заменившим наследственного царя выборным царем, учреж­дена была для судопроизводства коллегия из шести фесмофетов. В союзных государствах, как, например, в Беотии, высшее правительственное учреждение составлялось, есте­ственно, из известного числа равноправных членов, изби­раемых отдельными государствами.

Но общий характер государственного устройства был теперь совершенно иной, чем в царский период. Царь в сво­их собственных интересах должен был оказывать всем час­тям населения одинаковое покровительство; как раз посто­янно возраставшее могущество знати побуждало царей ис­кать поддержки у простого народа. Сословие, достигшее господства в государстве, редко заботится о чем-нибудь дру­гом, кроме своей временной выгоды; и греческая аристокра­тия того времени, „добрые" и „славные" господа, как они себя называли, не составляли исключения из этого правила. Уже в последние времена царского периода значение На­родного собрания было довольно ничтожно (см. выше, с.116 и след.); теперь же оно окончательно потеряло свое влияние. Жреческие должности и соединенные с ними крупные дохо­ды были монополизированы аристократией и сделались на­следственными в знатных фамилиях; точно так же знать за­брала в свои руки и судопроизводство, потому что только господствующий класс знал обычное право. При этом судьи бессовестно нарушали право в интересах своего сословия, и подкупы были в порядке вещей. Басня о соловье и ястребе, которую Гесиод применяет к отношениям между народом и знатью, верно рисует действительность. Мы видели выше (с.206), как беспощадно пользовались благородные своим экономическим превосходством для угнетения бедного класса, как им удалось в Фессалии низвести земледельческое население на степень крепостных и как Аттика перед ре­формами Солона была недалека от того, чтобы впасть в по­добное же состояние.

Прошедшее обыкновенно представляется нам в лучшем свете; неудивительно поэтому, что греческий народ огляды­вался на период царской власти как на золотое время, кото­рое теперь сменил железный век. Если дух гомеровского эпоса в IX и VIII веках был решительно монархический, то эпос Гесиода в VII веке не в меньшей степени проникнут антиаристократической тенденцией. По мере того, как бла­госостояние и образование распространялись и в низших слоях общества, все громче раздавались голоса, требовавшие реформ. Эта оппозиция была тем опаснее, что знать теперь все более теряла свое прежнее превосходство в военном отношении. Тогда как в гомеровское время участь сражений решалась почти исключительно передними рядами тяжело­вооруженных, в сравнении с которыми масса легковоору­женного и плохо дисциплинированного народа не имела почти никакого значения,— теперь успехи металлургии дали возможность и среднему классу приобретать себе металли­ческое вооружение. Это произвело совершенный переворот в тактике; с тех пор, как греческие государства получили возможность выставлять сотни и тысячи закованных в ме­талл воинов, способ сражения врассыпную, употреблявший­ся в героическое время, был оставлен, и тяжеловооруженные шли на врага сомкнутыми фалангами, которые действовали всею тяжестью своей массы. Против этой железной стены боевая колесница оказывалась бесполезной; она вышла из употребления, и ею пользовались еще только для состяза­ний. Место воинов, сражавшихся на колесницах, заняла те­перь конница, которою, однако, на гористом греческом по­луострове можно было пользоваться только в очень ограни­ченных размерах, вследствие чего она в древнейшее время имела значение только в Фессалии, Беотии и Эвбее. Таким образом, господствующее влияние в Греции должно было перейти к среднему сословию.

Первое требование, предъявленное правящей аристо­кратии, касалось кодификации господствующего права, шаткость которого составляла в то время самое вопиющее зло во всем государственном строе. Реформа в этой области была тем более необходима, что государство именно в ту эпоху начало отнимать у родов древнее право кровной мести и передавать уголовные преступления публичным судам, а несколько позже — и приводить в исполнение приговоры через посредство собственных должностных лиц. Родствен­ники убитого сохраняли только право и обязанность под­держивать обвинение. Благодаря этой реформе в руках судей сосредоточилась такая страшная власть, что даже в интере­сах самого господствующего сословия чувствовалась необ­ходимость ограничить судопроизводство точно формулиро­ванными законодательными постановлениями. Все более распространявшееся знакомство с письменностью дало воз­можность собрать в один свод правовые нормы, освященные обычаем или законодательными актами, и таким образом охранить их от искажений и довести до сведения всех.