— А что смеетесь? Я серьезно говорю!

— Так она же баба! — удивился Блохин.

— Ну и что ж такого! Она стоит любого мужика, нас в обиду не даст, — настаивал предложивший.

— Что это за Повалиха? — заинтересовался Еремин.

Блохин почесал затылок и пояснил.

— Может, и подойдет, раз она женщина энергичная и толковая, — решил Еремин.

— Повалихин-то сам тут? — справился Блохин, открыв дверь в приемную.

— Здесь, — поднялся из угла низенький, сутуловатый человек с густыми длинными усами и большим синяком под глазом.

— Жинка твоя дома?

— А где ж ей быть на ночь глядя, да еще в такой мороз? — отозвался мастер, прикладывая руку к синяку.

— Позови-ка ее сюда!

Лицо мастера передернулось.

— Зови ее сам, а я не ходок! Видишь, как ухватом огрела, — ткнул он пальцем в синяк.

Присутствующие в кабинете зашумели, засыпая шутками незадачливого супруга.

— Я схожу! У меня с женской нацией обхождение тонкое. Только пусть меня проводят: не знаю я, где эта гражданочка живет, — вызвался Фомин.

— Ну пошли, что ли? — вздохнул Повалихин.

— Ай да герой! К своей жинке и то только с охраной решается идти! — засмеялся Еремин. — А кто у вас ведает санитарной частью?

— Фельдшер наш, Лаврентий Максимович Семенов! — ответил Прахов.

Эта кандидатура не вызвала никаких возражений.

Лаврентий Максимович проработал на заводе больше сорока лет. Он был человек верующий, богомольный, что, однако, не мешало ему в бурный 1905 год прятать у себя за образами прокламации и тайно лечить забастовщиков, раненных в стычках с полицейскими. Накануне 9 января 1905 года Семенов уговаривал рабочих «не делать шуму и царя по пустякам не беспокоить», но в день расстрела он был на Дворцовой площади и перевязывал раненых рабочих.

Ворчал он и в октябрьские дни, что не мешало ему, однако, добровольно отправиться с рабочим отрядом против войск Керенского.

Узнав от дочери, что отряд собирается на фронт, он поспешил на завод.

— Какая уж война с немцами! У них все, а у нас голые кулаки да необученные солдаты, солоно придется! — разглагольствовал он в кругу рабочих, когда его позвали в кабинет директора.

— Ничего, Максимыч, справились мы со своими генералами, справимся и с немецкими. Не сомневайся в этом! — крикнул кто-то вслед фельдшеру.

— Чем могу быть вам полезен? — спросил Семенов у Еремина.

— Вот что, товарищ Семенов! Ваш отряд отправляется на фронт защищать Петроград от немцев. А вам думаем поручить медицинскую часть, — проговорил Еремин, разглядывая стоящего перед ним хмурого, усатого, еще крепкого старика.

— Всю жизнь провел с рабочими, привык к их кумпании. Куда они, туда и я. Раз надо, то я всегда готов! Разрешите идти, подобрать нужный персонал, медикаменты и инструментарий, — просто ответил фельдшер, поправляя у себя на плече санитарную сумку.

— Действуйте! — одобрительно кивнул Еремин.

В кабинет с шумом ввалились несколько человек. Впереди шла высокая, еще не старая женщина в кожухе и валенках, повязанная теплым платком. За ней двигались Фомин, мрачный Повалихин и молодая девушка с живыми, веселыми глазами.

— Честь имею представить эту сердитую гражданку Повалихину! — отрапортовал матрос.

— Зачем звали? — низким голосом спросила Повалихина, сумрачно глядя на Еремина.

— Как ты есть женщина бездетная… — начал было Блохин.

— Так ты хочешь подарить мне ребеночка, что ли? — озорно метнула на Блохина глазами Повалихина.

Раздались дружный хохот и выкрики:

— Ай да Повалиха! За словом в карман не полезет.

— Не робей, поддержим!

— Ну и чертова баба! — возмутился. Блохин. — Ты ей с делом, а она озорничает.

— Ишь каким постником стал! — не унималась Повалихина.

Блохин возмущенно засопел.

— Прекратите пререкания! — постучал по столу карандашом Еремин. — Отряд Стального завода отправляется на войну…

— Война — это дело не женское! — перебила его Повалихина.

— Ты-то всю жизнь воюешь! — поддел ее Блохин.

— А как с такими дурнями, как ты, не воевать? — не осталась в долгу Повалихина.

Еремин поморщился и снова резко постучал карандашом по столу.

— Вас, гражданка, вызвали сюда, чтобы предложить вам взять на себя заведование продовольственной частью рабочего отряда, — пояснил он. — Если вы согласны ведать продовольствием отряда, то немедленно приступайте к работе!

На грубоватом энергичном лице Повалихиной появилось выражение удивления и смущения.

— Это меня-то, значит, заведовать продовольствие ем? — в замешательстве спросила она.

— Да, да! Вас, гражданка Повалихина, — улыбнулся Еремин. — И продовольствием, и фуражом для лошадей.

Уже давно работая в заводской столовой, сначала судомойкой, а в последнее время поваром, Повалихина не сомневалась, что справится с порученным ей делом. Конечно, готовить пищу в боевой обстановке было несравненно труднее, чем на кухне, но Повалихина пережила в жизни столько разных трудных моментов, что это ее не пугало. Но фураж явно смущал ее. Сколько его надо — сена и овса на одну лошадь, — этого Повалихина не знала. Сам факт назначения ее заведующей продовольствием и фуражом поразил и взволновал эту своенравную женщину. Сколько лет прожила Повалихина на свете, и всегда ею кто-то командовал и распоряжался, а она подчинялась чужой воле, правда, только после брани и ожесточенного сопротивления. А теперь она сама становилась начальником и кем-то должна была распоряжаться и командовать.

— А что мне придется делать? — неуверенно справилась она.

— Будете заботиться о довольствии людей, о фураже для лошадей. Будете получать со складов продукты питания, овес, сено, — пояснил Еремин.

— Я не очень грамотная, боюсь, как бы не сбиться в счете, — призналась Повалихина. — Разве племянницу с собой взять? Пойдем, что ли, воевать, Саня? — обернулась Повалихина к девушке, которая с большим интересом смотрела на окружающих.

— Можно и пойти! — мягко ответила девушка, разглядывая Еремина. — Не одним же мужчинам Россию оборонять. Надо и нам, девушкам, принять посильное участие. Я — телефонистка с заводского коммутатора, может, и пригожусь на войне?

— Знаю я тебя! Лишь бы парней вокруг поболе было. Ветер один в голове, а тут дело сурьезное: воевать — не то что хороводы водить! — нахмурилась Повалихина. — Ну, ладно, у меня не побалуешь! — Она обернулась к Еремину: — А кто надо мной началить будет?

— Вы будете подчиняться командиру отряда товарищу Блохину или кому-либо из его помощников — Фомину или товарищу Петрову, — пояснил Еремин.

Повалихина взглянула на Петрова и вдруг улыбнулась:

— Личность их мне известна! Помню их еще студентом, как они ухлестывали за Райкой, Лаврентия Максимовича дочкой…

Петров покраснел и опустил глаза.

— Ох и вредная же ты, Повалиха! — покачал головой Блохин. — Никого ты в покое не оставишь.

Когда обязанности были распределены, Петров прошел в помещение конторы. Оно было пусто. Только в углу, словно пулемет, трещала пишущая машинка. Здесь работала немолодая, худощавая женщина.

— Здравствуйте, Валентина Ивановна! — поздоровался с нею Петров. — А вы почему не дома? Ведь уже поздно.

Женщина подняла от машинки усталые, но очень ясные глаза, освещавшие все ее бледное лицо, и ответила:

— Здравствуйте, Аркадий Васильевич! Вот. Блохин вызвал меня… Надо срочно перепечатать списки отряда…

— А мне, Валентина Ивановна, нужно напечатать проект приказа по нашему рабочему отряду, который сейчас отправляется на фронт.

— Сейчас закончу списки, фамилий десять осталось… — И тонкие пальцы машинистки быстро забегали по клавишам.

Закончив печатать, Валентина Ивановна спросила:

— А вам, видно, еще не надоело воевать?

— Немцы наступают на Петроград, а я не хочу жить под немецким сапогом, — резко проговорил Петров. — Не хочу, чтобы на Невском стоял немецкий шуцман!

— Я вполне понимаю вас. Будь я мужчиной — тоже немедленно отправилась бы с вами против немцев. — Машинистка вздохнула. — Как вы думаете, меня в отряд возьмут? Только вот о детях беспокоюсь, как они останутся без меня.