— Пока еще Советская власть наберется сил… — заметил Семенов. — До того, времени мы все ноги протянем.

— Очень даже вы ошибаетесь, Лаврентий Максимович, — живо отозвался Крупович. — Советская власть семимильными шагами распространяется по стране. Киев в руках Советской власти. Рада бежала. На Дону сорок шесть казачьих полков восстали против Каледина, и его песенка спета. В Оренбурге победила Советская власть. Главарь уральских белоказаков Дутов разбит и бежал. В соседней Финляндии положение рабочего правительства быстро укрепляется. Белая гвардия бежит на север. За границей тоже дела идут на подъем: в Германии правительство дышит на ладан, в Берлине забастовки и создан Совет рабочих депутатов. Не сегодня завтра Карл Либкнехт выйдет из тюрьмы и станет во главе революционного правительства Германии. В Вене тоже образованы Советы рабочих депутатов.

— Так-то оно так, но мы по-прежнему сидим на четвертушке хлеба в день, — вздохнула Марфа Силовна.

— К нам в Питер прибыло несколько эшелонов с хлебом, — выкладывал свои новости Прахов.

— Хорошо, если так, но пока мы этого не видим, — с сомнением проговорил Семенов. — Где он, тот хлеб?

— У нас в Союзе социалистической молодежи выступали делегаты, приехавшие из Бреста. По их словам, как только узнают немецкие солдаты, что мы войны не ведем, сами перестанут воевать, — горячо проговорила Рая.

— Здорово вам мозги закрутили! — Блохин прищурил глаза. — Не пойдут, воевать не станут! А немец взял да и пошел забирать наши города и села!.. Немцы еще вполне боеспособны, я был в Бресте на переговорах, знаю.

— Как вы думаете, товарищ Петров, смогут наши рабочие красногвардейцы воевать с немцами? — спросил Прахов.

Инженер задумчиво провел рукой по безусому лицу.

— Я полагаю, что отряд Стального завода сумеет дать отпор даже регулярной части немцев, — ответил он. — Военная подготовка рабочих шла довольно успешно, пока не появился этот демагог — матрос Фомин. О боевой подготовке он имеет смутное представление, а шуметь горазд, — с раздражением продолжал Петров.

— Откуда к нам попал этот Фомин, Маркел Яковлевич? — спросил Крупович.

— Прислан из районного штаба Красной гвардии на должность инструктора по военному обучению.

— Тоже из «леваков», агитирует против «позорного» мира и за «революционную» войну. Голыми руками зовет бить вооруженного до зубов немца, — возмущенно проговорил Крупович.

— Надо будет приглядеться, что за птица к нам залетела, — пометил что-то себе в записной книжечке Прахов.

За разговором гости незаметно покончили с ухой и жареной рыбой. Марфа Силовна подала морковный чай. Прахов с удовольствием отхлебнул из стакана.

— Зашел я вчера к себе, а там грязно, темно и холодно, — снова заговорил он. — Дочка-то с мужем уехали в деревню спасаться от голодухи, сын где-то пропадает, дом совсем заброшен. А я оказался бобылем, в полном одиночестве. Сплю где попало, когда ем, а когда и вовсе не ем по нескольку дней. Одна забота — как бы выполнить все поручения Смольного.

— Жениться вам надо, Маркел Яковлевич. Человек вы не старый, из себя видный… С покойницей своей четверть века прожили душа в душу, значит, человек вы семейный, а не ветрогон какой, — заговорила Марфа Силовна.

— Кто же за такого непоседу, как я, замуж пойдет? — засмеялся Прахов. — Особенно сейчас. Женщины любят, чтобы мужья и дети были при них…

В передней раздался резкий звонок.

— Кого это еще бог послал? — забеспокоилась Марфа Силовна.

Рая поспешила открыть дверь.

— Прахов здесь? — спросил охрипший мужской голос.

— Здесь. А вы откуда узнали? — удивилась Рая.

— Соседи видели, как он с Круповичем к вам зашел.

— Никак, Орехов с Войковым вернулись из Смольного? — догадался Прахов.

В комнату вошли двое молодых людей в длинных, до пят, кавалерийских шинелях, подпоясанных ремнями с подсумками для патронов. У обоих в руках кавалерийские карабины.

— Здравствуйте, — кивнул Орехов — высокий шатен, с умным волевым лицом. — Мы прямо из Смольного к вам, товарищ Прахов. Есть секретное дело!

— Раз дело секретное, значит, надо идти на завод. Того и гляди, из Смольного позвонят. Пошли, Яков Станиславович. Благодарим хозяев за хлеб да соль, — поднялся из-за стола Прахов.

За ним встал и Блохин.

— Мне тоже надо к себе. Под Нарвой встретимся.

Поднялся и Крупович. Через минуту в передней хлопнула дверь.

— Большие, видно, дела затеваются вокруг Петрограда, коль из Смольного прямо на завод распоряжения присылают, — заметил Семенов.

Откуда-то издалека донесся прерывистый унылый рев заводского гудка. К нему присоединился второй, третий. Резко загудели паровозы.

— Раиса, выйди во двор, послушай, где гудят, — произнес Семенов.

Девушка бросила взгляд на Петрова и торопливо накинула шубку. Инженер схватил шинель и выбежал из комнаты вслед за Раей.

— Тревожно у меня на сердце. Вдруг немец заберет Петроград! — вздохнула Марфа Силовна, прижимаясь плечом к мужу.

— Того быть не может, мать, чтобы немцу отдали Питер, — уверенно ответил старый фельдшер.

Совсем близко раздался знакомый резкий гудок.

— Наш, Стальной! — тревожно выкрикнул Семенов, вскакивая со стула.

Когда Рая и Петров вышли на улицу, мглистый морозный воздух, казалось, дрожал от тревожных гудков. Они доносились сначала откуда-то издалека, затем были подхвачены ближними заводами. Гудел «Треугольник» на Обводном канале, за ним паровозы Балтийской и Варшавской железных дорог. Затем тревожные гудки перебросились на Нарвскую заставу, на Охту, Выборгскую и Петроградскую стороны, Васильевский остров, в Гавань. Весь огромный город наполнился тревожным гулом. На улицы выбегали встревоженные люди, с минуту прислушивались к гудкам и скрывались в домах. Хлопали двери, форточки, трещали телефоны… Город зашевелился, как встревоженный муравейник.

— Мне даже жутко, Аркаша! Случилось что-нибудь очень страшное, коль так встревожились все заводы, — зябко передернув плечами, проговорила Рая.

— Что именно произошло, сказать трудно, но надо быть готовым ко всему. Смотри, как забеспокоился народ, — со сдержанной тревогой ответил инженер.

По тротуарам торопливо бежали к трамвайным остановкам рабочие с винтовками за плечами, перепоясанные пулеметными лентами. Их напутствовали взволнованные жены, совали в руки кульки с продовольствием, свертки с бельем, сдерживая слезы, спрашивали отцов, мужей, братьев, когда они вернутся. Мужчины пожимали плечами.

До отказа переполненные трамваи, скрипя и скрежеща на поворотах, усиленно звоня, мчались по рельсам.

— Надо и нам торопиться, — проговорила Рая. — Ты ведь отправишься на фронт вместе с рабочими, Аркаша?

— Конечно, если только они примут меня в свой отряд. Возможно, мне не доверяют, как бывшему офицеру…

— Тебе об этом беспокоиться незачем. На заводе тебя знают не первый день, — ответила Рая.

— Хорошо, если так, — взволнованно вздохнул Петров и обнял за плечи девушку.

Ворота Стального завода были широко открыты. Со всех сторон к ним стекались люди в шинелях и папахах, в пальто и полушубках. Сплошным потоком двигались рабочие и к площадке перед зданием заводоуправления, на балконе которого стояла группа людей. На площади вновь прибывающие сразу же начинали искать товарищей по цеху.

— Мартенщики где?

— Прокатчики, сюда!

— Новомеханический, к нам!

Толпа оживленно гудела, переговаривалась, стараясь выяснить, что случилось. По какому поводу объявлена тревога? Кто-то уверял, что опять восстали юнкера.

— Не в том дело! — сказал высокий, сухой рабочий в папахе. — Слыхал я, будто немцы заняли Псков. Но так ли, не знаю.

— Да мы ж им объявили, что войны больше не ведем! — развел руками широкоплечий литейщик. — Чего же они лезут?

— Войны-то не ведем, но и мира не заключаем. Они и посчитали, что раз мира нет, то, значит, война продолжается, можно кое-чем поживиться…