Однако на этот раз усталый мозг подвёл своего хозяина. Как ни напрягался Вильгельм, спасительное решение не приходило. Тогда герцог воззвал к небу.

«Господи, на тебя единого уповаю, — взмолился он про себя. — Помоги своему рабу! Подскажи, что предпринять, чтоб одолеть клятвопреступника? »

Вильгельм прислушался, но ответа не было.

   — Монсеньор! — прервал его молитву лорд Фитц-Осберн. — Погода ухудшается. Может пойти дождь. А это нам совсем ни к чему!

   — Ты прав... — задумчиво кивнул Вильгельм. — Дождь, говоришь? — вдруг переспросил он.

«А что, если стрелять навесом?» — сверкнула в его мозгу спасительная мысль.

В тот же миг над головой что-то зашумело. Он поднял взор и увидел, как затрепетало на ветру знамя. Золотые норманнские львы пришли в движение, будто пытались что-то сказать.

   — Будем стрелять вверх! — облегчённо вскричал Вильгельм. — Ральф, Сивард, капитанов лучников ко мне!

Командиры стрелковых подразделений прискакали на взмыленных лошадях.

   — Стреляйте вверх! Навесом! Вы поняли меня?

   — Поняли, монсеньор!

   — Тогда вперёд! Идём на врага!

Стрелковые дружины взошли на холм и, остановившись на безопасном расстоянии, начали стрельбу навесом. Саксы не могли на таком расстоянии достать их камнями или дротиками, да и метательные снаряды у них практически подошли к концу. Им ничего не оставалось, как молча взирать на тучи стрел, сыпавшихся с неба. Стоны и крики послышались в их рядах.

«Это кара Господня!» — пронеслось в голове Гарольда. На миг он растерялся, но быстро пришёл в себя, приказал сомкнуть ряды и поднять щиты. Те, у кого они были, прикрыли себя и соседа, и английский клин стал напоминать римскую боевую «черепаху». Потери в регулярных дружинах уменьшились, шеренги же ополченцев продолжали таять.

Король понял, что битва подошла к критической черте. Он повернулся к Рагнару и приказал:

   — Садись на коня и скачи в Лондон!

   — Зачем, мой король? — опешил телохранитель.

   — На всякий случай. Если со мной что-нибудь случится, ты увезёшь мою дочь... и леди Эдиту в Данию...

   — Мой король, я не покину тебя в такую минуту! — вскричал Рагнар.

   — Ты сделаешь то, что я приказал!

   — Клянусь Вотаном, не сделаю! — Рагнар набычился.

   — Не забывайся, любезный! — холодно произнёс Гарольд. — Тебе приказывает король!

   — Хоть убей, но я не оставлю тебя, государь! — отрезал сакс.

Гарольд хотел было вспылить, но в последний момент сдержался.

   — Я прошу тебя, старый товарищ, — мягко сказал он. — Я буду спокоен, зная, что ты подле них. И доведу битву до победного конца.

   — Но... — попытался было возразить гигант.

   — Сделай это для меня, Рагнар, — просительно произнёс Гарольд. — Только тебе я могу доверить судьбу близких мне людей.

   — Хорошо, мой король, — с трудом выдавил из себя телохранитель.

   — Тогда поспеши и прощай, друг... Да, чуть не забыл. Захвати с собой котёнка.

Рагнар вскочил на коня и бросил на короля озабоченный взгляд. В этот миг его гнедой стал обнюхивать Гарольда. Телохранитель в ярости огрел коня плетью.

   — Зачем ты бьёшь его, Рагнар?

   — Дурная примета, мой король, — ответил телохранитель.

   — Чепуха, друг, — король улыбнулся. — Не верь приметам. Верь в себя, И всё будет хорошо...

Рагнар повернул коня и медленно покинул поле боя. Гарольд проводил оруженосца взглядом и провёл ладонью по лицу, отгоняя грустные мысли. Оценив потери, понесённые его дружинами, он дал команду подняться выше, к последней линии ограждений. В результате порядки оборонявшихся значительно уплотнились.

Герцог неверно понял этот маневр. Он решил, что враг не выдержал обстрела и начал отступать, и в целях закрепления успеха предпринял новую атаку. Хрипло взревели рога, и рыцари, вопя и улюлюкая, понеслись к вершине холма.

Англичане, закрывавшиеся от стрел, не смогли в первый момент оказать достойного сопротивления. Норманны и французы прорвали укрепления и яростно врубились в их ряды. Они выказывали редкую отвагу и недюжинную выносливость и ломили, ломили, ломили. Казалось, ещё чуть-чуть, и островитяне будут опрокинуты, настолько могуч и неудержим был натиск завоевателей.

Спасая положение, Гарольд стянул к месту прорыва всех, кто ещё оставался в его распоряжении, и продвижение рыцарей застопорилось. Они увязли в плотном саксонском клине и превратились в мишени для секир. И тем не менее продолжали упорствовать.

   — Вперёд, норманны! Вперёд, мои славные храбрецы! — подбадривал герцог.

Несколько баронов пробились было к Гарольду, но Леофвайн и таны изрубили их на куски. Однако натиск завоевателей не ослабевал — на помощь рыцарям подоспели тяжеловооружённые дружинники. Норманны поднажали и стали разрезать оборону противника.

В рядах островитян началась бестолковая сумятица, грозившая перерасти в панику. Лишь хладнокровие короля спасло положение. Гарольд что есть силы закричал:

   — Эгей, сыны Вотана! Вы хотите отдать ваших жён врагу?! Я не узнаю вас, братья!

Призыв короля достиг цели. Саксы и датчане пришли в себя, собрав последние силы, они стали смыкать ряды, выдавливая прорвавшегося противника. Крестьяне и рыбаки бились не менее самозабвенно, нежели дружинники и королевские хускерлы. Они кидались на рыцарей и норманнских ратников с таким остервенением, что последние не выдерживали напряжения и обращались в бегство. Те, кто пытался упорствовать, погибали под ударами топоров и дубин.

   — Проклятье! Назад, канальи! — ревел Вильгельм, отбиваясь от наседавших ополченцев. Ему на помощь подоспели епископ Одо, лорд Фитц-Осберн и Юг де Монфор. Они окружили герцога и увлекли его за собой.

   — Отходим, монсеньор! — кричал лорд-сенешаль. — Иначе вас могут пленить!

Несколько саксов попытались было преградить им дорогу, но Юг де Монфор отвлёк их на себя.

«Вот теперь действительно конец... — обречённо подумал Вильгельм, спускаясь с холма. — Скоро ночь. Сакс выстоял. Я же напрасно положил людей...»

   — На всё воля Божья, — словно прочитав его мысли, воскликнул епископ Одо. Он тяжело обмяк в седле и устало глядел на брата.

   — Да, ты прав. Неисповедимы пути Господни! — проворчал герцог, подъезжая к своему знамени.

Он спешился и окинул взглядом поле боя. Рыцари и тяжело вооружённые пехотинцы отошли почти всюду. И лишь лучники, сосредоточенные у подножия холма, продолжали стрельбу.

А там, на холме, будто вросли в землю английские дружины. Ничто в этот день не могло заставить их отступить. Вильгельму был хорошо виден король саксов, он вернулся к знамёнам и отдавал танам какие-то распоряжения.

«Погоди же, Гарольд... — подумал Вильгельм. — Рано радуешься! Веселье только начинается!»

Он опустил голову и воскликнул:

   — Сивард!

   — Я тут, монсеньор! — отозвался оруженосец.

   — Скачи к лучникам! — приказал герцог. — Пусть бьют по тому месту... где стоит Гарольд! — закончил он, не поднимая глаз.

Оруженосец вскочил на коня и поскакал к холму. Повинуясь команде герцога, часть лучников перенесла огонь в тыл противника. Сотни стрел застучали по щитам танов, некоторые из них попадали в саксов.

Король сумрачно наблюдал за происходящим.

   — Ничего страшного! — раздался за его спиной голос Леофвайна. — Рано или поздно у них кончатся стрелы. И им останется одно — швырять в нас своими крестами и молитвенниками... Мы выстояли, брат! Мы победили!

   — Да, ты прав... — покачал головой Гарольд, думая о своём.

Меж тем обстрел продолжался. В шеренгах ополченцев стонали раненые. Неподалёку жалобно ржала посеченная стрелами лошадь. Глядя на людей полными ужаса глазами, она тщетно пыталась подняться на ноги.