— Вот как? — оживился аббат. — Это интересно. Очень.

   — Что ты имеешь в виду?

   — У вас у самого есть дочь.

   — И что с того?

   — Пусть пообещает жениться на ней. А ещё лучше — устроить помолвку.

   — Она же ещё сущий ребёнок.

   — Не важно.

   — Хм... — потёр подбородок Вильгельм. — В этом что-то есть...

   — Конечно, монсеньор, — убеждённо произнёс аббат. — Если он согласится, значит, мы его окончательно сломили.

   — А если откажется?

   — У нас будет повод не поверить его присяге. И оставить тут.

   — Что ж, пожалуй... — кивнул Вильгельм, размышляя над словами советника. - До чего же ты хитёр и жесток, святой отец. Мне до тебя далеко.

   — Я лишь ваш покорный слуга, сын мой, — пожал плечами священник. — Все мои помыслы связаны с вашим благополучием.

На следующий день, встретив Гарольда на открытой галерее замка, Вильгельм в мягкой форме предъявил графу дополнительное требование, мотивируя его тем, что этот брак ещё больше их сблизит.

Гарольд выслушал его, ничем не выдав своих чувств. Но в его душе разгорелась буря. Вспомнив об Эдите, он с трудом удержался от непреодолимого искушения выхватить меч и тут же разрешить проблему.

   — Что ты скажешь на это, мой любезный друг? — обратился к нему Вильгельм. — Представляешь, как будет хорошо, если мы станем родственниками?

   — Представляю... — холодно проронил Гарольд.

   — Но помни, я тебя не принуждаю, — уточнил Вильгельм. — Я лишь прошу. И приму любое твоё решение.

Герцог коротко поклонился и ушёл с галереи. Граф остался один. Он стоял, понуро опустив голову и непроизвольно сжимая кулаки.

«За что мне это, Господи?» — билась в мозгу тягостная мысль. В глазах закружились багровые огоньки, страшная боль сжала сердце. Послышались шаги. Гарольд взял себя в руки и оглянулся — подле него остановился статный нормандец, разодетый с крикливой роскошью.

   — Барон Юнг де Монфор, — с поклоном представился он.

   — Что тебе угодно, милейший? — устало спросил граф.

   — Милорд, я хотел бы дать вам совет.

   — С какой стати я должен выслушивать твои советы, норманн?!

   — Не сердитесь, милорд, — мягко произнёс де Монфор. — Я понимаю — каково вам. Но поверьте, я ваш ДРУГ.

   — С чего бы это?

   — Мы бились бок о бок. Не приди вы на помощь, меня бы уже не было на свете.

   — Допустим, — смягчился Гарольд. Он пристально взглянул на собеседника: — Что ты хотел мне сказать?

   — Соглашайтесь на любые условия, милорд! — тихо произнёс де Монфор. — На любые! Когда герцог идёт на подлость, он уже не может остановиться. Главное — вырваться из его когтей!

   — Даже ценой чести? — уточнил граф.

   — Честь теряет он, а не вы!

   — Так считаешь ты?

   — Не только. Не один я сражался рядом с вами... Соглашайтесь. Возвращайтесь в Англию... Вы ей необходимы!

   — После всего этого?

   — Да, милорд! — подтвердил де Монфор. — Унижение ломает слабого, сильного оно закаляет. А вы — сильный!

   — Полагаешь?

   — Уверен!

Гарольд опустил голову, обдумывая слова собеседника, затем негромко произнёс:

   — Странно слышать всё это из уст норманна.

   — Я некоторое время жил в Англии, — пояснил барон. — Она для меня не чужая.

   — Никогда не знаешь, где найдёшь... Ты выказал себя другом в трудную минуту. Я это запомню.

   — Благодарю за доверие, милорд. — Де Монфор, поколебавшись мгновение, добавил: — Если вам станет совсем тяжело — я помогу бежать.

   — Всем?

   — Только вам, — развёл руками норманн.

   — Это исключено, — покачал головой Гарольд...

А потом был тяжёлый и унизительный день — день помолвки и присяги. Гарольд старался держать себя в руках, это было трудно — душа страдала и негодовала, но он понимал, что в этот день решается судьба его родины.

Помолвка прошла наспех, ибо Вильгельм горел нетерпением — ему нужна была присяга. Чтоб провести ритуал, норманны и саксы прошли в часовню. Горели сотни свечей, тускло отражаясь в кольчугах дружинников, пахло ладаном и чем-то гнилостным.

Церемонией руководил отец Ланфранк. Гарольд вышел вперёд и встал подле большого ларя, покрытого ковром. Норманны напряжённо следили за ним, в их глазах светилось торжество, но были среди них и такие, в чьих взорах читалось понимание и сочувствие. За спиной графа застыли кипящие ненавистью саксы, среди них выделялся своим огромным ростом Рагнар. Оруженосца обуревало единственное желание — крушить всё, что попадётся под руку. Остальные были настроены столь же воинственно, кровь могла пролиться в любой момент.

Понимая это, Гарольд ни взглядом ни жестом не выдавал своих чувств. Лишь в момент принесения присяги он сделал паузу, но тут же заставил себя продолжить и со спокойным достоинством довёл дело до конца. Когда граф умолк, прислужники аббата сдёрнули ковёр, покрывавший ларь, и обескураженные люди увидели в нём Святые Мощи.

   — Какое кощунство! — воскликнул Сигевульф, а Рагнар тяжкой глыбой двинулся на норманнов.

   — Спокойно! — осадил его граф и молча покинул часовню. Разъярённые хускерлы, глухо ворча, двинулись за ним.

Саксам подвели коней, и Гарольд уселся на одного из них. В этот момент к нему приблизился Вильгельм.

Герцог светился торжеством, надменная улыбка играла на губах, но в глубине глаз трепетали тревожные огоньки. Гарольд отчётливо увидел неуверенность и сожаление, которые пытался скрыть норманн.

Граф с удивлением понял, что жалеет человека, стоявшего перед ним — одинокого, ожесточённого и запутавшегося в сетях подлости и коварства.

   — Теперь ты доволен? — спросил он.

   — Да... — Герцог, помолчав мгновение, неожиданно для самого себя с горечью добавил: — Хотя и не предполагал, что наша встреча закончится вот так...

   — Что ж, — пожал плечами Гарольд. — Ты сам засеял своё поле...

   — Но ведь мы расстаёмся друзьями? — В голосе герцога зазвучали повелительные нотки.

   — Друзей не предают, норманн! — отрезал Гарольд и, пришпорив коня, поскакал прочь.

На побережье дожидался датский корабль, саксы погрузились на него и отплыли в Англию. На сей раз они добрались без приключений. Стоя на носу, Гарольд смотрел на показавшиеся в тумане береговые утёсы, в его глазах блестели слёзы.

«Вот и родина, — думал он. — Дорого же я заплатил, чтоб вернуться. И что теперь?.. Я унижен и вывалян в грязи!» Он пытался унять нахлынувшую боль, но она не отступала, становилась всё сильней и сильней.

«Что я скажу людям? — выплыла из глубин сознания безжалостная мысль. — Как посмотрю в глаза Эдите?..» Граф тряхнул головой и сжал кулаки. «Но ведь я пошёл на всё это только во имя родины! — пришла спасительная мысль. — Ой ли? — тут же охладил он себя, — Чего лукавить — я растерялся. А может — испугался?.. Так достоин ли я быть хотя бы графом? Не говоря уже о короне?..»

Пока он мучился угрызениями совести, корабль благополучно вошёл в гавань и отдал якорь. Гарольд понуро сошёл на берег, размышляя, куда направиться — к королю или Эдите. Однако не успел он сесть на коня, как ему сообщили о новом мятеже — восстала Нортумбрия, которой управлял Тостиг. Брат потерял чувство меры, он так безжалостно угнетал своих вассалов, что свободолюбивые нортумбрийцы не выдержали. Во главе бунтовщиков встали Моркéр и Эдвин, сыновья злейшего врага Гарольда — графа Альфгара. Тостиг со своими хускерлами вынужден был покинуть графство и обратиться за помощью к королю. Эдуард был на его стороне, но в критический момент дряхлый повелитель растерялся, ибо привык во всём полагаться на фаворита.