Но не может же быть, что все события так точно рассчитаны: визит китайцев, — а для кого еще устраивать салют, как не для них? — не способные ни на что, стоившие безумных денег километры труб с бесполезным гелем — этакий троянский конь, — взрывы…

Вот взрывы до сих пор остаются самой главной неясностью. Когда пожарища остынут, туда ринутся дознаватели, и в первую очередь люди Петра, они-то выяснят причину взрывов, но станет ли от этого легче? И с чего это вдруг загорелись домики в Восточном городке? Поджог? Неэстетично, неэлегантно, не в методах Дэниса. Роковая случайность? Или запрограммированная случайность? Вот это уже похоже на работу Службы. Стыковать друг с другом абсолютно разрозненные по мотивировке и причинам события — это знакомый стиль. И не такие сложные задачки решали. Эта — раз плюнуть! Дано: Храм. Задача — дестабилизировать обстановку. Требуется: делегация китайцев, — вполне возможно, что и настоящая; бракованная ракета — несложное вмешательство специалиста, и она полетит куда надо; технологический сбой в монтаже противопожарного оборудования — хорошо рассчитанный шаг. Решаем. Одно плюс другое плюс третье… помножить на взрывы… Опять они всплыли. Что за взрывы? Ну не держали баллонов с газом в гостинице и бизнес-центре, не нужны они там! А чему еще взрываться? Любое вещество, способное на такие разрушения, было бы выявлено при попытке пересечения периметра, теперь режим стал еще строже — после печальных событий недавнего прошлого…

Восточный городок полыхал почти весь. Стоящие рядом домики из легкого пластика охотно занимались друг от друга. Сорок два человека с ожогами разной степени тяжести, благо погибших нет. Двадцать одна машина конголезского противопожарного управления, несчитанное количество пожарных в несгораемых комбинезонах. Суета, крики, плач, треск горящего пластика, вонь, гул пламени, сажа, вода… Нервная ночь и усталое утро. Перепачканный мистер Оруэлл, которому больше всех надо и который сам больше всех нужен всем, стеклянными глазами смотрит на руины некогда образцово-показательного поселения Храма и едва сдерживает слезы. Мимо него ходят злые, потерявшие все, в том числе и РУ, люди. Веру в страну Храм. Веру в ее лидеров. Веру в него, в некоего Оруэлла, спеца по безопасности. Он не смог обеспечить их безопасность. Они справедливо обижены на него. Он их подставил. Не за этим они ехали сюда, за другим. За стабильностью, духовной жизнью без коллизий, присущих злому миру, за покоем. А получили перестрелку, народные волнения и пожар… Получили, что самое страшное, успев уже привыкнуть к желанно спокойной жизни…

— Мистер Оруэлл…

— Что? — Петр, выпав из раздумий, резко обернулся Рядом стоял Латынин.

— Мы, кажется, выяснили причину взрывов…

— Кажется или выяснили? Мне «кажется» не нужно!

— Прошу прощения, конечно выяснили. Без «кажется».

— Слушаю.

— Трубы, шланги и ресиверы противопожарной системы тановленной в сгоревших зданиях, были заполнены взрывоопасным веществом, состав которого, к сожалению, неизвестен. При нагревании, собственно, и происходили взрывы.

Гель! Черт побери! Естественно, что еще можно провести через периметр без проверки! Петр вспомнил, как сам отдавал команду пропустить цистерны на территорию Храма.

— Фирма!.. На фирму, срочно!

— Мистер Оруэлл, дело в том…

— Что?

— Мы уже послали ребят… Этой фирмы вообще нет в Киншасе. Уже нет…

Петр до сей поры не мог привыкнуть к отсутствию в главном хоаме хоть какого-нибудь, хоть железного, хоть самого простенького креста. И ведь понимал, что крест для Иешуа — никакая не святыня, а — напротив: напоминание о пусть краткой, но все же смерти, об осознанно принятом, но все же остром и памятном стыде бессилия, о наконец, заповеди Моисеевой, круто подзатертой за прошедшие тысячи лет: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли. Не поклоняйся им и не служи им…» Неудобной оказалась заповедь Бога, данная Патриарху народа Израильского, пришли в свой срок в христианство иные народы — франки, галлы, бритты и прочие — с иными многими богами: как же не потрафить им, привыкшим кланяться деревяшке либо камню, как не заменить эти деревяшки и камни изображениями нового идола, да не деревянными и каменными, а золотыми и серебряными. Мол, знай наших!..

Петр хорошо знал «наших». Петр преотлично понимал Иешуа в его отторжении от любого изображения себя самого, но непротестующий разум Петра нет-нет да кололо какое-нибудь детское воспоминание: полутьма и прохлада церкви, золоченые одежды священника, безнадежно печально склоненная набок голова Мессии, увенчанная терном…

Бред, бред, а ведь аскетическая пустота храма — или так назымого Закрытого Собора — не у него одного вызывает чувство легкого озноба: будто с яркой и веселой жары влетел в стылые прохладу и тишину. Секундное ощущение, но ведь не прогнать… Иешуа безапелляционно и с некоторой агрессией утверждал:

— И так пошел навстречу дурацким традициям и позволил выстроить замкнутое пространство, более того — тоже назвать его храмом. А ведь глупость страшная: храм в стране Храм!.. Однако терплю…

Огромный круглый зал со стеклянными стенами, чуть притемненными фильтрами; черный матовый пол-диск с заметным уклоном от входа — так что прихожане, сидящие или стоящие на полу хорошо видели Мессию, обычно читающего свои проповеди на противоположном от дверей крае диска, на фоне тех стеклянных стен, за которыми до горизонта простиралось мертвое пространство пустыни, а над ней бесконечное синее-пресинее африканское небо. Твердь, если по Библии…

Позади храма Иешуа запретил что-либо строить: ему не чужды были внешние эффекты. Хотя он решительно отказывался называть свои выступления перед прихожанами проповедями. Говорил:

— Это просто беседы. О том о сем. О жизни вообще и жизни с Богом, в частности.

— Бог — частность? — спрашивал ехидно Иоанн.

— Не придирайся к словам. Да они, кстати, точны. Для тех, кто сюда приезжает и остается — на короткое время или надолго, — для них Бог частность. Они едут к нам за Ним, за тем, чтобы понять Его, чтобы Он стал для них общим, то есть всем…

— Так уж и все едут за этим? — опять ернически сомневался Иоанн.

Иешуа не обижался. Слишком многое связывало их троицу — его, Иоанна и Петра, чтобы держать друг на друга пустые и мелкие обиды, да и с чувством юмора у Иешуа все всегда было в порядке. Вот разве в последнее время что-то в нем сломалось: стал раздражительным, не по делу взрывался, мог обидеть, хотя быстро приходил в себя, просил прощения… Да и то понятно: последние события в стране Храм особо не радовали его основателей. Чтоб не сказать куда крепче…

— Конечно, не все, — отвечал Иешуа Иоанну. — Я разделил бы наших жителей на три группы. Первая — просто любопытные, праздные туристы, которым не жаль некой суммы долларов, иен или евро, чтобы купить тур в страну Храм и потусоваться, как выражается Крис, в «божественной сфере». Вы сами прекрасно знаете: такие здесь не задерживаются. Но и погоды не портят. Разве много было грязи в медиа от их рассказов о путешествии? С десяток интервью, не больше, Клэр очень аккуратно ведет архив, ничего не пропускает… Теперь вторые. Это обычное жулье, мошенники всех мастей. Их не так уж и мало а с теми, кто прорывается, мальчики Кифы справляйся отменно… И третья категория — искренне желающие остаться здесь надолго, если получится — навсегда, и найти для себя Бога. И не на иконе, не на распятии, а в себе самих, в душах… Тоже, конечно, разный народец: и больные душой, и о чуде мечтающие, и просто больные… Этим приходится помогать. Что мне — лишнего чуда жалко?.. Но большинство — мои люди!.. Так и выразился: «мои люди»…

Уж кто в тот день собрался в Закрытом Соборе на беседу с Иешуа — трудно теперь определить. Вероятно, все были: и туристы, и жулики, и «его люди». «Его людей», конечно, — большинство. Кто из них начал первым — неизвестно, да и есть ли необходимость искать первого?..