— А, так вот кто раздолбал всю дорогу! А я-то ругался, думал, Рухх совсем от рук отбились.

— Потом с Рухх встретились, они нас отнесли почти до самого плато. Позавчера утром с ними расстались… Погоди, как ты мог видеть раздолбанную дорогу, если вы с Серотом прошли там раньше нас?

— Ну, — Лем смутился, — это я возвращался. На поиски. Беспокоился. В Куимияа вас никто не видел, вот я и подумал, что могли где-то в горах заплутать. Пользы мало, конечно, поди найди на Шутеп-Шуе двух людей с лошадьми, но попытка — не пытка. Правда, ничего, не получилось.

— Ты беспокоился за нас? — не поверил я.

— Ну… Да, а что?

— Да нет, ничего… В общем, спасибо. Но почему?

— А ты мне понравился, — сказал Лем. — Я давно-о ищу себе парня, такого же красивого, как ты. Вот, вроде нашел. А ты постоянно ускользаешь. У, противный! — Лем кокетливо толкнул меня пальчиком в плечо.

— Да брось ты, — поморщился я. — Все равно не поверю.

— А если серьезно, то лучше не спрашивай. Тебе же легче будет. Я все равно не скажу, а начнешь выяснять — только больше запутаешься. И ничего не поймешь. Когда-нибудь все само раскроется, а пока — не думай об этом.

— Слишком много вещей получается, о которых не стоит волноваться. Я уж и туда не волнуюсь, и сюда… Скоро останется просто выкопать могилу и залечь туда, все волненья прочь откинув.

— Может и так все окончиться, — кивнул Лем. — Вариантов много.

— Успокоил! Не волнуйся, блин…

— Да, так вот, о пьянстве, — вспомнил поэт. — Тут и в самом деле требуется немного себя контролировать. Ну, это вроде ты говоришь себе: вот напьюсь до такого состояния, как будто всю ночь нажирался. Или неделю не просыхал. Но всегда надо про себя повторять, что протрезвеешь, когда этого захочешь. Не, разумеется, если спирт уйдет, оклемаешься и так, но с собственным пожеланием можешь сделать это в любой момент.

— Даже если в стельку?

— Без разницы. Здесь ведь что? Какая-то часть тебя всегда остается трезвой, это со второго глотка похмельной бормотухи должно было случиться. А первый глоток дает способность так быстро усваивать алкоголь, что тот моментально перерабатывается, причем без вреда для организма. Здорово, правда? Хоть в Алкостан переселяйся.

Я доел, наконец, кашу, даже не заметив этого. Полегчало. Пришел черед пива. Я предложил Лему разделить жбан, он не отказался.

— И что, все так просто?

— Проще некуда. Я так думаю, ты вчера нализался быстрее всех, хотя пил чуть ли не меньше прочих, потому, что настроился напиться в хлам. А внутреннего сторожа не включил — не знал. И вот немного глотнул — и уже готов. Имей в виду на будущее. Хочешь стишок?

— Какой?

— Про нас с тобой, если быть точным. А вообще — про пьяницу.

— Мгм… Ну давай.

Лем откинулся на стуле, закачался на задних ножках, уцепился ногой за стол и принялся безалаберно шататься туда-сюда и поглощать пиво, припоминая стишок. Потом проникновенно начал декламировать, виртуозно соблюдая интонацию, выражение, даже мимику лица. Я поверил, что то, что он рассказывает, действительно происходит. Хотя кто знает, что именно он там чувствует, после всего рассказанного сейчас. Ведь Лем тоже был в Похмелье, не так ли? И тоже обладает способностью пьянеть по заказу…

Поэт обессиленно склонил голову на грудь, изображая спящего. В это время ножка стула надломилась, и Лем грохнулся на пол вместе со жбаном пива, который успел прихватить с собой в попытке уцепиться за что-то. Пол содрогнулся. Серот раскрыл пасть, широко зевнул, повернул башку на другой бок и снова захрапел, пуская время от времени слюни и струйки черного дыма.

Лем возник из кучи обломков, как Феникс из пепла, ухмыляясь.

— Вот так всегда, только устроишься как следует, тут же весь кайф ломается. И из-за чего? Хозяин, скряга, пожалел средства на крепкую мебель! Вот она, скупость-то человеческая, проявляет себя в самых неожиданных местах…

— Всем оставаться на местах! — прогремел возглас от дверей. Я вздрогнул и оглянулся; душа ушла в пятки. На пороге стоял давешний офицер и злорадно пялился на меня. За его спиной маячили фигуры дюжих парней в форме, готовых к доброй драке, если понадобится.

— Это еще кто? — недовольно спросил Лем.

— Тот самый… Фигониль Уриэль, кажется.

— А, Фингонфильчик пожаловал, — воскликнул радушно поэт. — Просим, просим. Давненько с эльфами не пьянствовал. Что пить будешь? Пиво, водку, самогон? А может, тебе винца? Эй, хозяин!

— Молчать! Встать!

— Ты же вроде сказал, оставаться на местах…

— Встать! Ты кто такой?

— О, я — Лем, поэт. Меня каждая собака знает…

— Молчать, смерд! Пес!

— Офицер, — попробовал вставить словечко и я, — может, не надо так кричать? Люди спят, разбудите…

Болван переключился на меня.

— Ты! Где еще двое? Живо, отвечай! Ну, ребята, давайте-ка его!

Дюжие парни подхватили меня сзади за плечи, большущий кулак третьего врезался в живот. Я согнулся, выблевывая только что съеденную кашу. Еще двое подхватили Лема, шестой готовился по приказу офицера врезать и ему тоже.

— А? Че? Кого бьем? Можжа, помочь? — очнулся Серот, обвел квелым взглядом происходящее и широко зевнул.