Через какое-то время мы обнаружили, что дуболом следует за нами, не отставая. Вечер уже вступил в свои права, но вот впереди появились белоснежные стены Райа, и лошади, радостно заржав, прибавили ходу без излишних напоминаний со стороны седоков. Фигура же дуболома не уменьшалась.

Ворота еще были открыты, но путников, желающих попасть в город, уже почти не осталось. Только запоздавшие, подобно нам. Стены вздымавшиеся вверх на десять человеческих ростов, завершались замысловато оформленным парапетом, между узорами почти терялись отверстия бойниц, и становилось ясно, что такой узор неспроста, и служит не только для украшения, но и оборонным целям.

Дуболом догнал нас у самых ворот. Я резко развернул Пахтана и направил грудью на громилу. Тот остановился и, тяжело дыша, уставился на меня.

— Ну? Чего тебе?

— Ты… Ты меня спас, господин.

— Чо? — опешил я. Всего ожидал, но уж никак не такого.

— Я… Моя жизнь — твоя жизнь, господин.

Вот не хватало еще благодарных побочных отпрысков великаньего рода, способных притягивать к себе метеоритные потоки…

— Я рад. Я дарю тебе ее, — благосклонно и как можно небрежнее произнес я, надеясь дешево отделаться от нежданного подарка судьбы.

— Не, господин. Не. Низя.

И вся его прежде обреченная физиономия засияла таким восторгом и обожанием, что мне показалось, будто мы просто поменялись масками. Ибо обреченность теперь перешла на мое лицо.

В общем, в Райа мы въехали впятером. Я. Жуля. Кобылица Хала. Конь-демон Краа-Кандрапахтархан. И лучащийся счастьем громила, которого я так с стал звать — Дуболом, ростом лишь немного ниже меня, сидящего в седле. И ширины соответствующей; в его одежду бы шесть таких, как я, влезло.

Проверка въезжающих в город была не в пример тщательней, чем на пути сюда. Я всерьез начал подозревать, что нас сейчас разденут и исследуют интимные места на предмет контрабанды, исправляя халатность предыдущего контрольного поста. К счастью, до произвола не дошло и, кипя негодованием, я повел Пахтана побыстрее в недра столицы, за мной с пунцовым от смущения и ярости лицом шла Жуля, ее лапали не очень скромно, но, увы, не настолько, чтобы я имел повод вмешаться и набить всем морды. Умиротворенный дуболом топал позади, его вообще не стали проверять, только уважительно отметили рост, ширину и стать. Чему он очень обрадовался и гулко хохотал несколько минут.

Райа… Столько дней я стремился попасть сюда, пусть и не из-за самого города. И вот я здесь. Как-то даже немного грустно, что первый путь завершен — а то, что первый, никаких сомнений не возникало. Я чувствовал, что предстоит еще странствие, не менее, а скорее, намного более трудное. Но — в будущем. Да и тому, предстоящему, когда-то придет конец — как наступило окончание этого. Грустно…

Я мрачнел, глядя на выбеленные стены красивых домов, темно-серые в сумерках, на мощеные крепким камнем мостовые, сплошь в неярких световых разводах от уличных фонарей. Широкие улицы, четкая планировка — здесь невозможно заблудиться, гармония зданий, выстроившихся вдоль улиц, друг с другом и со всем окружающим пространством… Чем-то мне эта хрустальная мечта поэта не нравилась, слишком уж все сочеталось, ни изъяна, ни режущей глаз серости или грубости найти не получалось. Нехорошо, потому что такого не бывает. Если гладко снаружи, то плохо внутри, и наоборот. Хотя плохо и там, и там тоже бывает, но вот чтоб везде было хорошо… Для этого нужно изменить законы мироздания, а я сомневался, что у архитекторов, строителей и правителей города хватило бы способностей на такое. Стало быть, где-то недалеко существует настолько дурное место, что даже я побоюсь туда пойти.

В общем, настроение мое совсем испортилось, а вот Жуля, наоборот, расцветала с каждой секундой. Она любила город, и его неявная неправильность никак не бросалась в глаза. На каждый уголок девушка смотрела с восторгом, словно привечая что-то, издавна знакомое. Впрочем, так и было.

— Где бы ночь переночевать? — ворчливо спросил я. — Или сразу к твоему батюшке поедем? Он, небось, сам не свой, ночи не спит, за блудную дочь беспокоится.

Жуля тут же утратила всю живость характера, задумчиво уставилась на меня.

— Знаешь, Хорсик, нет. Не сегодня. Поздно, дома все спать легли. А батюшка уже не беспокоится, ему сказали, что я скоро вернусь.

— Кто сказал? — подозрительно спросил я.

— Серот, — честно ответила Жуля. — Я попросила его предупредить отца, чтобы не беспокоился.

Несколько секунд я таращился на девушку, потом отчетливо выразился по поводу всяких там пьяных драконов. Девушка покраснела, но от своего не отступилась.

— Ладно, — сдался я. — Спать легли, ну и ладно. Надо бы и нам тоже где-нибудь заночевать. Хотя не понимаю, почему это мы не можем пойти сразу к тебе, что уж там, никаких служанок нет, чтобы открыть смогли, не будя весь квартал? Ладно, как знаешь…

Жуля честными глазами смотрела на меня, и я сдался окончательно.

Гостиниц в столице было хоть пруд пруди, на каждой уважающей себя улице обязательно находился человек, вменяющий в свои обязанности внести лепту в дело вспомоществования бездомным странникам. Естественно, небескорыстно. И, может быть, обычно такой подход себя оправдывал, однако не похоже, чтобы сейчас был бурный поток клиентов, то бишь странников. Так, в первом же странноприимном доме, куда мы заглянули, нас встретили с восторгом, объятьями и надеждой на долгое поселение. Мои пояснения, что мы, скорее всего, только на один день, лишь немного умерили радость хозяина. После недолгих разговоров он выдал два массивных железных ключа от комнат наверху, поведал по секрету, что ключи эти — от чудесных ворлемианских замков, изготавливаемых далеко на юге, на краю знаменитых смертельно опасных болот, что открыть эти замки без ключей можно лишь полностью их разрушив, а разрушению они поддаются крайне неохотно, что ближайшее местечко, где можно потрапезничать, находится в двух кварталах отсюда, но он туда ходить не рекомендует, потому что там часто происходят смертоубийственные драки, а советует пойти чуть подальше, за пять кварталов, вот там и накормят хорошо, и песенки споют, да и вообще на крайний случай он может супругу кликнуть, она и приготовит, и накроет, и накормит, и споет, если надо, и спляшет, и если вдруг понадобятся такие же замки, как у него, то он знает одного купца, который совсем недорого может привезти подобные, недорого, всего десять золотых, а вот в Райа больше ни в какой гостинице нет таких чистых, просторных и уютных комнат, как у него, и все это почему-то пропадает зря, ведь в последние дни никого не было, только какой-то барон останавливался, побуянил, посшибал все лампы на светильниках и уехал восвояси, и чего ему только надо было, что не понравилось, ведь и накормили, и спели, и сплясали, да и вообще, демоны их разберут, этих аристократов, ведь в каждом городе, небось, по собственному дому имеют, а все туда же — на постоялый двор, романтика, вишь, их привлекает, ну и вкушай себе прелести романтики, и нечего пляшущую хозяйку за задницу щипать…

Где-то на пятой минуте этого треска я перестал воспринимать смысл и, мысленно плюнув, отгородил сознание от лавины ненужной информации. Бормотание хозяина гостиницы превратилось в некий неясный фоновый шум. Жуля же, наоборот, старательно внимала словоохотливому собеседнику, но на лице ее уже проступало отчаяние. Дуболому же было все равно.

Когда я совсем решил отдать ключи обратно и пойти искать другое пристанище, хозяин опомнился и замолк.

— А деньги-то у вас есть? — подозрительно спросил он.

Я согласно кивнул и, пошарив в кармане, выложил на стол несколько монет. На предложение поужинать здесь же вежливо отказался, с содроганием представив обед под дикую скороговорку. Лучше уж пожрать в грязной забегаловке, чреватой смертоубийствами…