— Вот, — заключил Лем, сполоснув стаканы, оставшиеся от громил. Похоже, гигиеной здесь не пахло, а если и пахло, то очень мало. — Давайте спрыснем встречу. — Лем разлил мутную, кажущуюся вязкой жидкость. — За нас, тык скыть. — Поэт поднял стакан.

Спрыснули.

— После первой не закусывают, — сообщил Лем в ответ на наши судорожные подергивания руками по столу в поисках закуски. И снова разлил.

— Куда первая, туда и вторая? — ехидно спросил Алкс. Лем кивнул. — Ладно. Вздрогнули.

Вздрогнули.

— Закуска градус крадет, — изрек Лем очередную мудрость. Наполнил стаканы. — Тбп троицу любит. Давайте обратаем два выпитых стакана.

Обратали. Рука за закуской уже не тянулась. Мозги начали оплывать, Лем стал каким-то квадратным. Я глупо ухмыльнулся.

— Лем, ты че, телевизор много смотрел?

— Не, я рос в ящике из-под него. Мама спрятала туда варенье, а я его нашел. Но сверху упал кактус, и я не смог вылезти. Меня нашли только через десять лет. С тех пор так и хожу.

— Вы о чем? — вяло спросила Жуля.

— У Лема башка квадратная, — пояснил Алкс заплетающимся языком.

— Какая?

— Квадратная. Обычно он притворяется нормальным, но щас у него силушек на енто не хватает. Хорс, хочешь конфетку?

— Ага.

Алкс сунул руку в карман, вытащил шоколадную конфету в обертке, развернул, протянул руку к моему стакану и отпустил. Конфетка шлепнулась в самогон и принялась в нем плавать как заправский ныряльщик.

— Ето че?

— Как че? Конфетка.

— А че она плавает?

— Моя конфетка, че хочу, то и делаю.

— Так ты же мне ее отдал!

— Да? Ну, значит, уже не моя.

Предмет перестал нырять. Я попробовал заставить его это сделать, но безуспешно. Мне надоело, я вытащил конфетку из стакана и съел. Действительно шоколадная. Ладно, не будем о глюках…

Лем привлек наше внимание долгим зычным мычанием.

— М-му-у-у-у! Три — число нечетное. А у нас на Кремауте принято всегда все доводить до четырех. Поехали!

Ну, поехали. И приехали… Вскоре в глазах начало двоиться. Что за черт! Четыре стакана первача — и без закуски. На пустой желудок. Как меня вообще на пол еще не развезло?

Я сполз под стол. Мутило. Похоже, перебрал. Довольная физиономия Лема внезапно оказалась рядом.

— Шо, плохо? На-ко, глотни ишчо, полегчает.

— Клиз-зьму! — взревел я, вскакивая.

Лем потрясенно отшатнулся. Все вытаращили на меня глаза.

— За… Зачем клизму-то? Можно и поблевать, — предложил Алкс. — Тоже должно помочь. Ну… Обычно помогает.

Глаза у меня закатились, и я рухнул на пол…

Наутро я вышел в залу, скверно ругаясь. Настроение было препаршивое, вдобавок ко всему, что произошло, жутко болела голова, мутило, проснулся я в какой-то кишащей клопами кровати в объятиях незнакомой голой девицы, да еще и не помнил, как там оказался. А самое интересное — она была голой, но я-то был одет! Что за ерунда!

Трапезная была почти пуста, если не считать храпящего дракона, который, кажется, так и не сдвинулся с места, даже ноги были закинуты на стулья в том же положении. Да еще Лем сидел за тем же столиком и уплетал какую-то кашу. Я плюхнулся на стул напротив.

— Ну и какого хрена ты меня вчера так напоил? — невежливо поинтересовался я. — Проснулся, понимаешь, невесть где, да еще баба какая-то голая рядом… Что это значит?

Лем аккуратно доел кашу, облизал ложку и внимательно посмотрел на меня. Мои мозги постепенно начинали закипать, а вместе с ними — и я сам.

— Я тебя напоил? По-моему, это ты перебрал. Я всего лишь подливал стаканы. Был бы умным — не пил бы. А насчет бабы… Тут уж не меня спрашивай. Я никого не видел.

— И куда только похмельная бормотуха пошла, — с досадой пробормотал я. Лем неожиданно заинтересовался.

— Какая бормотуха? Похмельная? Случайно не та, что у Бодуна фонтанами расцветает?

— Она самая. Гадость — до сих пор передергивает.

— Ну и как? — спросил поэт. — Сколько глотнул?

— Два.

— А почему ж так пьянеешь? Бодун объяснил тебе, что вкусивший напиток богов приобретает свойство пьянеть ровно настолько, насколько хочет? И моментально трезветь, если потребуется? Да, кстати, как он там?

— Помер старик, — вздохнул я. — Уж лет пятьсот, как сынок его заменил.

— Ба! Да неужто Бодунишко за ум взялся? Он же таким непослушным был, все воды да соки пил, когда мы с Бодуном его самогонкой потчевали… Ну надо же, чего на свете не бывает!

— А вот насчет новообретенного свойства — так это извини, ничего сказать не могу. С первого глотка меня скрючило. Мужик пообещал, что второй глоток вылечит, но нет, со второго я чуть не окочурился. А вместо третьего Бодуну клизму поставил.

— А! — догадался Лем. — Так вот о какой клизме ты вчера говорил.

— Я говорил?

— Ну да. Бегал за Серотом по всему городу, грозился ему тут же, принародно, процедуру совершить. Вон, умаялся бедняжка, без задних ног дрыхнет. А потом ты еще на стены лез.

— Я на стены лез?

— Зачем как попугай повторяешь? Да, лез, вон, следы от ногтей над часами. Да ведь еще и залез — по потолку пополз. Научишь меня как-нибудь?

Над массивными бронированными настенными часами действительно белели свежие царапины. Я взглянул на свои руки, — отросшие и окрепшие за полторы недели когти оказались обломаны.

— По потолку?.. — потерянно пробормотал я.

— А, — махнул рукой Лем, — что с тобой говорить! Пьяная свинья — она и есть пьяная свинья.

— Что, я превращался в свинью? — поэт совсем сбил меня с толку.

— Аг-г-ха, — раздалось с середины помещения. — П-п-преврашшалша… ик! И по по-потолку по-ползал… ик! Как дурак.

Серот грохнул башкой об пол и снова захрапел.

— Ты знаешь Ровуда? — спросил я у Лема.

— Его даже собаки знают, — спокойно ответствовал тот в своем обычном невозмутимом духе. — Ровуд «Какдурак» Лукаму. Кредом жизни избрал возведение рифмованного похабства в ранг высокого искусства, чем противопоставил себя Каллендиру Финиэлю, Рахиту Эа и некоторым другим легендарным виршеплетам. Постоянно употребляет выражение «Как дурак», из-за чего получил соответствующее прозвище. Общаться с ним весьма затруднительно, так как постоянное употребление приведенного выше выражения и жаргонных слов делает речь невразумительной и малопонятной.

— Хм… Весьма точно, — сказал я. — Сам придумал?

— Не, цитата…

— Погоди, щас угадаю. Серотай Федферовани, верно?

— В точку. «Философия Замкнутого века». А ты уже неплохо подкован, как я погляжу.

— Общался с этим… невразумительным и малопонятным.

Появился хозяин. После нечленораздельного вопроса, в котором угадывалась фраза «Чбудтсть?», то бишь «Что будете есть?», — сказывалась практика лингвистического анализа невнятностей, — я подумал и заказал кашу, как у Лема. Питаться, конечно, не хотелось, но надо же попробовать наконец что-то еще, помимо кроличьего мяса и дрянного самогона. Ну, и добавил словечко про какое-нибудь пиво.

— Коль с утра пьешь пиво — день проходит некрасиво, — сказал Лем.

— Ай, ладно, — отмахнулся я. — Все равно всухомятку питаться вредно, а от воды отвык. Ты лучше скажи, я действительно в свинью превращался?

— Ну, разве что фигурально выражаясь. Но тогда вы все стали поросятами на какое-то время. Алкс не хуже тебя был, Жюли вполне владела собой, но и ее пришлось специально отводить в комнату. Сама бы не дошла. И чего вы, действительно, так нахлебались?

— Тяжелые дни, знаешь ли. Сначала к тбпистам попали, они нас в жертву принести хотели…

— А, так вот что там за шум был! Мы с Серотом незаметно проскользнули, пока фанатики шумели у алтаря. Ну и как, принесли?

Хозяин поставил предо мной тарелку с холодной кашей, бухнул туда кусок масла, сунул ложку, дерябнул на стол жбан с пивом и свалил. Вот только непонятно, зачем в холодную кашу масло? Чтобы лучше в горло лезла?

— Принесли? — повторил Лем, когда хозяин испарился. — Кровавую жертву?

— Видишь ведь, что нет. Потом расскажу. После этого снег повалил… А, нет, еще Жюли с Пахтаном с тропы свалились. С трудом их вытащил, зато сам полетел вниз. Долго болел…