— Есть тут, среди нас, партизаны, старые большевики. Ты, Крепняк, ты, Рудой, пулеметчики. Гнали мы пепеляевцев… Японцев били — кровью мы спаяны, и собственной нашей, и тех… товарищей наших, которых уже нет.

— Правильно, — сказал Крепняк.

— Где твой отец, Серафима? — спросил Асмолов.

Она опустила голову.

— Мы помним, — сказал он. — На сопке ледяной он остался… с наганом в руке.

И повернулся к Марье, старой рыбачке, бригадиру на сортировке.

— Где муж твой, Марья? Алексей?.. Помним, все помним.

Он опять замолчал. В тишине было слышно тяжелое дыхание сорока человек. Но самообладание вдруг изменило Асмолову. С яростью ударил он по столу кулаком. Лампа закачалась, Крепняк подхватил ее.

— Кто мог это сделать? — закричал Асмолов, багровея. И глаза его стали огромными, налитыми от света лампы огнем. — Кто?.. Мы будем знать… Он среди нас, он тут — этот человек.

— Не все еще собрались, — тихо, но внятно сказал Петушок от двери.

— Кого еще нет?

— Тут нет Андрюши, — сказал Петушок.

Варичев глянул на него в упор. Петушок улыбнулся.

— Ты знаешь что-нибудь? — спросил Асмолов, тяжело налегая на стол. — Говори…

Степка пожал плечами.

— Я только сказал, что тут одного не хватает.

Все рыбаки теперь смотрели на него, но Степка спокойно курил папиросу, и Варичев невольно изумился невозмутимости этого человека.

Крепняк поднялся и сказал что-то на ухо Асмолову, но тот покачал головой.

— Вы сами выбрали меня в Совет, — сказал Асмолов. — Сами сказали, что доверяете мне. Я больше всех отвечаю, что врага проглядел. Помогите мне, товарищи, или судите меня.

Варичев поднялся со скамьи, медленно подошел к столу. Только его шаги глухо отдавались в тишине, наполнившей горницу. И по взгляду Асмолова, пристальному и прямому, Илья понял, что лишь от него сейчас ждут каких-то решающих слов. Ему было приятно убедиться, что это так, что самый необходимый человек на этом необычном совете — он.

— Может быть, я излишне тороплюсь? — спросил Илья, обернувшись к Асмолову и Крепняку. — Тороплюсь, выступая первым.

— Почему же? — удивился Крепняк. — Каждый скажет.

Варичев наклонил голову. Бледное лицо Серафимы было совсем близко от него. В широко открытых глазах ее он увидел испуг, и он едва не улыбнулся — ведь она же не знает, как просто все это.

— Когда мы ищем преступника, врага, — начал он, прислушиваясь к своему ровному и уверенному голосу, — мы должны тщательно проверять каждый факт, мы должны думать о том, чтобы удар попал в цель, чтобы он не попал в честное сердце.

— Так, — сказал Асмолов, почему-то придвигая лампу к себе.

— Я хочу сказать, — продолжал Илья, несколько повысив голос, — что в деле, которое мы сейчас разбираем и в котором я уже разобрался, я шел именно по этому пути. Я стремился проверить факты. Да, преступник среди нас. Кто он? Я знаю. Пусть выйдет он сюда к столу и сам все расскажет.

И Варичев отошел к стене. Долгим и пристальным взглядом он посмотрел на Петушка. Асмолов и Крепняк поднялись одновременно.

— Ты не договорил, Борисыч… — задыхаясь прошептал Асмолов. Варичев обернулся к нему.

— Ты тоже виноват, — сказал он.

Асмолов схватился за грудь. Несколько человек вскочило со скамеек. Серафима тоже встала. Губы ее дрожали, казалось, она хотела крикнуть и не смела.

— Виноват потому, — с прежним спокойствием заключил Илья, — что не видел, что до сих пор не понимаешь, о ком я говорю. — Он кивнул Петушку. — Иди сюда и отвечай, Степан.

Горница наполнилась криком и шумом, только Асмолов, опустив руки, молча стоял у стола.

Покачивая плечами, Петушок подошел к столу. Осторожно и деловито он отложил папиросу и неожиданно улыбнулся, блеснув чистыми и ровными зубами.

— Ну вот… Я пришел.

— Говори, — глухо сказал Крепняк.

Степан развел руками.

— Что говорить-то? Неправда все это…

— Ты мне сознался, — сказал Илья, опять, как на берегу, вплотную подходя к нему. — Зачем же теперь врешь?

— Чепуха, — ответил Петушок равнодушно. — Я тоже искал следы… И я помню — ты обещал мне, что премия будет нашей. Зачем ты обещал? Откуда ты знал, что мы выйдем с победой? Вот, я искал следы.

Варичев слушал, до звона в висках стиснув зубы. Широко открытые глаза Серафимы светились перед ним.

Но неожиданно в голосе Степана послышались веселые нотки:

— И что же получилось? Я тоже ошибся. Ты ошибся, и я ошибся. Нет, на тебя я ничего не скажу. Ты честный человек. Виноват во всем этом Андрюша наш, юродивый.

— Хорошо, — сказал Варичев, прерывая его. — Но куда ты ходил прошлой ночью на стрельной лодке?

— Кто это видел? — поспешно спросил Крепняк.

— Я видел, — сказал Варичев, и тяжелое дыхание сорока человек опять ответило ему.

Степка упрямо тряхнул головой.

— Никуда я не ходил… Ты же сам говорил мне, что издали видел. А угадал ты по моей шляпе, только шляпу эту я на прошлой неделе еще Андрюше отдал.

— Ладно, — сказал Асмолов, отодвигая лампу. — Приведите, товарищи, Андрюшу…

По-прежнему веселый, Петушок уселся на первую скамью.

В горнице, наполненной густым синим дымом, стало просторней. Несколько человек вышло на улицу; Варичев тоже вышел на крылечко. Серафима уже стояла здесь. Она шагнула ему навстречу, и он губами ощутил ее дыхание.

— Ты знаешь все это?.. А может, ты невинного губишь… Тут, возле наших берегов, нередко шваль всякая, японцы-браконьеры шатаются. А что, если не виновен Петушок?

— Виновен, — твердо ответил Илья.

— Молодой он еще, подумай… — Она не успела договорить — на крыльцо вышел Асмолов.

Андрюшу привели через несколько минут. Окруженный рыбаками он вошел в горницу, улыбнулся, прищурил от света глаза.

— Веселье сегодня, что ли?..

Ему никто не ответил. Андрюша удивленно глянул по сторонам. Он, видимо, не знал еще о том, что здесь происходит. Он стал искать свободное место на скамьях, но Павел, рыбак с шаланды, как всегда молчаливый и мрачный, взял его за локоть и подвел к столу. Маленькие глазки Андрюши оживились. Он взглянул на Асмолова, потом на Крепняка.

— Гусли-то ведь я дома оставил.

— Это не к часу, — сказал Асмолов, ожидая, пока установится тишина. — Шляпу свою дареную ты ведь тоже не надел?

Андрюша вздохнул.

— Тоже…

— А давно она у тебя? — спросил Крепняк, улыбаясь.

— Неделю уже… Спасибо ему, Степану…

— Не стоит, — откликнулся Петушок с места. — Не об этом речь.

Андрюша взглянул на него и отступил вплотную к столу. Варичев заметил это словно невольное движение. Но вот открылась дверь, и вошел Рудой. Он был без шапки, лохматый, большой, — густая тень качнулась по горнице, и стало темнее, когда он подошел к столу.

— Что это?

Андрюша отшатнулся от него.

Рудой швырнул на стол обрывок сети.

— В кузне у него нашел… на верстаке.

Крепняк взял сеть и внимательно осмотрел ее. Руки его задрожали и спутанная борода затряслась, когда он начал ощупывать узелки плетенья.

— Да… Ставной невод… И вот — кусок тесьмы остался на шнуре.

Казалось, он вот-вот зарыдает. Тяжело, и медленно Рудой занес над Андрюшей кулак. Асмолов вскочил и удержал его руку.

— Дайте мне посмотреть, — сказал Илья, подойдя к столу.

Крепняк покачал головой.

— Ошибся ты, Борисыч…

Варичев не ответил. Он взял обрывок невода, придвинул лампу. Рудой с удивлением следил за ним.

— Что тут еще непонятного? — недовольно проворчал он. Но Асмолов указал ему на скамью.

— Сядь… Горячий больно.

Рудой повернулся и покорно отошел к стене.

Молча и пристально Варичев продолжал рассматривать сеть. Он чувствовал: общее удивление все более возрастает. Но, словно наперекор всем, он стал еще медленнее перебирать каждую нить. Кто-то от двери сказал:

— Довольно, Асмолов… Судить эту гадину — и все.

И горница опять наполнилась гулом голосов, нарастающим, переходящим в один грозный крик. Асмолов смотрел на Андрюшу и было видно, что он все еще не может оправиться от изумления; все знали — он любил кузнеца.