Дверь соседней комнаты бесшумно открылась, и Варичев тихо вошел в горницу, в широкую полосу лунного света. Он остановился у стола, поддерживая наброшенный на плечи пиджак, постоял с минуту, словно в раздумье, и потом осторожно вышел из дома.

Поселок спал, погруженный в тишину, словно в морскую пучину. Светлая равнина тундры блестела под луной. Стебли белого ягеля над зыбунами были сплошь покрыты густым и мохнатым инеем. Редкие чернины, где пробивались ручейки, пятнами лежали на траве.

Варичев поднялся на пригорок, присел на камень. Эта часть тундры, идущая к морю, была похожа на лесное пожарище; словно обгорелые пни, чернели вокруг веретеи, высокие травянистые кочки, кустики вероницы и морошки тоже светились мелкой влажной листвой. Река отсюда была почти незаметна, черная, как провал, и только на извороте, там, где, возвращаясь с моря, Асмолов обычно сбрасывал парус, на быстрине, золотым мостом перекинулось отражение луны. В этой узкой, золотистой полоске зыби Варичев увидел лодку. Стремительно она понеслась вниз. Он сразу узнал ее, это была та самая стрельная лодка, почти челнок, на которой Андрюша выходил в штормовое море.

Кто мог быть на стрельной сейчас? Неужели опять Андрюша? Почти бегом Варичев бросился вдоль берега, к мысу, но когда он взбежал на пригорок, лодка уже успела обогнуть мыс. Впрочем, она была недалеко; стремительно и уверенно взлетали весла, и человек, сидевший в лодке, был не кто иной, как Петушок. Только он один среди местных рыбаков иногда носил большую соломенную шляпу, подаренную ему каким-то моряком.

Некоторое время Варичев следил за лодкой, озадаченный этим ночным выходом Петушка в море. Что это означало — он не мог понять. Он решил, что утром все станет известно.

Уже возвращаясь, поворачивая за угол дома, он вдруг увидел прямо перед собой Серафиму. Она стояла, слегка облокотившись на стену, и ее лицо в тени казалось особенно бледным. Он остановился, не зная что сказать, и они молчали долгую минуту. Потом она тихо засмеялась, выходя из тени в лунный свет, внимательно вглядываясь ему в лицо.

— Что это вы бродите по ночам?

— Ну, просто, размышляю, — сказал Варичев.

— О чем?..

Он услышал сдержанную тревогу в ее голосе.

— Мало ли о чем можно думать… О жизни… о себе.

Она покачала головой.

— Нехорошо это… Нет. Спали бы вы лучше, Илья Борисыч, Что ночью-то размышлять…

Она почти просила его, и это удивило Варичева. Почему она следила за ним? Вот она стояла совсем близко, вся залитая луной, свет легкой рябью струился по белой ее кофте, золотой пушок блестел на ее щеках, и глаза смотрели спрашивающе и тревожно. Нет, он никогда еще не видел ее такой, он протянул к ней руки. Серафима не отступила и не удивилась. По-прежнему спокойно она смотрела ему в глаза, И Варичев взял ее руку.

— Скажите правду, Серафима… Я должен знать правду… Почему вы следите за мной? Я начинаю понимать…

Он хотел обнять ее, но опустил руку — в окне за кружевной занавеской загорелся свет.

— Николай разве не спит? — спросил Варичев тихо.

— Нет, — сказала она, — Николай ждет нас.

Варичев вздрогнул. На какое-то мгновение ему почудилось: не тень от дома — огромный провал чернеет перед ним. Он только не мог еще понять, что означали слова Серафимы, почему так рассчитанно и спокойно она издевается над ним.

— Мы просто боимся, — сказала Серафима, словно угадывая его мысли: — Скучаете вы… А если у нас тут, в глуши, затоскует человек, все может статься… — и Варичеву показалось, или это так и было, слезы блестели в ее глазах.

— Мы любим вас, Илюша… Все вас любят в нашем поселке… Но как не бояться… Что сделать, чтобы помочь вам?

— Ничего, — сказал Варичев смеясь. — Какие пустяки!

Он повернулся и первый вошел в комнату. Серафима вошла вслед за ним. Николай сидел у стола. Он улыбнулся Илье и кивнул головой. Но Илья словно не заметил его улыбки. Почти всю ночь не смыкал он глаз, взволнованный происшедшим. Ни чувства обиды, ни досады, даже смущения не было у него, — здесь жили люди, о которых он мечтал, — спаянные мужеством и дружбой, — да, ему везло в жизни — сама судьба, кажется, забросила его сюда. Долго еще бледное лицо Серафимы светилось перед ним во тьме, и ему сладко было думать о ней, о ее глазах, то улыбающихся, то тревожных; о том, что это опасно, но волей своей он сильнее Николая, и она уже любит его.

Утром его разбудил Асмолов. Мокрый с головы до ног, он стоял перед постелью Варичева, и, едва открыв глаза, Илья заметил, как утомлен и взволнован старый рыбак.

— Поскорее вставай, Борисыч, — сказал он. — Большое несчастье у нас…

Почти прыжком Варичев поднялся с постели.

— Что случилось?

Асмолов вытер ладонью мокрые усы. В дверях одновременно появились Серафима и Николай. Оба они испуганно смотрели на бригадира.

— Самый большой невод моей бригады, — сказал он, тяжело опускаясь на лавку, — лучший наш ставной невод… срезан.

Варичев даже не понял сначала.

— Как… срезан?

— Ну, не знаю, — сказал Асмолов глухо. — Видно, что ножом.

Он поспешно поднялся, скомкал бороду рукой, пристальным долгим взглядом посмотрел в окошко.

— Кто мог… кто мог сделать такое?..

Варичев знал, что значил этот невод для рыбачьей артели. В нерест, когда лосось шел к берегам, когда иваси приходили с южных просторов, когда кижуч бунтовал и рвался в устье реки, — вся надежда была на этот новый невод, из самого Владивостока привезенный Крепником. Последние две недели на нем работал Асмолов со своей бригадой; они уже были уверены, что премия принадлежит им. Каждый день старый баркас приходил к причалу, до бортов наполненный рыбой, и Асмолов недаром гордился своей работой — в любое время года он умел выбирать на побережье самые богатые места. То, что теперь случилось, было общим большим несчастьем. Перебирая в памяти людей поселка, Варичев не мог; никого заподозрить, он всех уже знал здесь хорошо. Но вдруг он подумал о Петушке, о стрельной лодке, мчавшейся в ночное море, о путанных и осторожных разговорах Петушка.

— Значит, среди нас есть враг, — медленно проговорил Асмолов, и глаза его расширились и остекленели. — Кто же это?.. Мы найдем его… Мы обязательно его найдем.

Почти бегом он бросился к порогу и остановился, схватившись рукой за косяк двери.

Опустив голову, Варичев думал о Петушке. Должен ли он сказать о своих подозрениях или сначала должен их проверить? Что, если он скажет, а позже выяснится — виноват другой. И Петушок не так глуп, чтобы пойти на преступление, зная, что он, Варичев, хорошо разбирается в его намеках, в его несложной игре. Он должен сейчас же видеть Петушка. Он ничего не скажет, пока не будет знать точно.

Подойдя к Асмолову, он положил ему руку на плечо.

— Нужно собирать народ. Об этом… все уже знают?

— Все, — сказал Асмолов, медленно обернувшись и словно ища поддержки в нем. — Теперь о чем говорить-то? Или враг скажет: «Держите меня»?

Варичев тряхнул головой.

— Все равно… народ должен знать… — Он заметил, как глаза Серафимы радостно засветились. — Иначе, Асмолов, ты не сможешь рассчитывать на самое главное, на доверие…

Асмолов вздрогнул, но ничего не сказал. Он как будто сдержал себя. Щеки его побледнели. Выше подняв голову, он посмотрел Варичеву в глаза.

— Я никогда… ничего не скрывал от народа. Я понимаю. Ты, Илья Борисыч, прав.

Петушка Варичев нашел на причале. Он сидел на прилавке, опустив голову, глядя прямо перед собой на мелкую зыбь реки. Илья никогда еще не видел его в таком раздумье. Степка не заметил даже, когда Варичев подошел к нему. Он не удивился, увидев штурмана перед собой, не улыбнулся, как обычно.

— Знаешь, что случилось? — спросил Илья.

— Знаю, — сказал Степка и посмотрел на него прямым, равнодушным взглядом. Лицо его было таким усталым, как будто он не спал несколько ночей. Варичев присел рядом с ним на прилавок.

— Что ты думаешь об этом, Степан?

Петушок молчал некоторое время. Наконец он сказал тихо: