— Опять провожает, — с досадой сказал Петушок. — И что за привычка бабья! Ты бы отучил ее, Николай, — дурная это примета.

Не слушая Петушка, Николай смотрел вверх по реке, где маленькая фигурка женщины белела над обрывом. Обычно неподвижное, темное лицо его оживилось, оно словно стало светлей.

Вскоре они вышли за мыс — и море, тоже охваченное медленным и дымным пламенем, глубоко взрыхленное ветром, загудело, запенилось вокруг шаланды.

Они ушли до самого горизонта, к последней гряде мелей; здесь, в белесой, словно смешанной с молоком, воде, над илистым, покрытым водорослями дном, шли к берегам косяки рыбы. Позже, в нерест, рыба шла валом, чутко ловя струи пресной воды, поднимаясь по ручьям и рекам, но сейчас она лишь приближалась к берегам, сильная, отгулявшаяся на травянистых просторах.

Три часа подряд они расставляли невода, иногда приостанавливались, чинили прорывы на ходу, потом поставили длинный, из тонкого стального троса перемет. Несколько раз Варичев замечал, что Крепняк с удивлением поглядывает на Петушка; Степка работал весело и бойко. Ветер трепал курчавые его волосы. Склонившись над бортом, ловко подхватывая крючья, он одним движением руки насаживал живца, и когда жадная рыба рвала трос из его рук, он шутливо подмигивал Варичеву:

— Экая нетерпеливая! Подождешь.

Даже Крепняк похвалил Петушка:

— И что с тобой сталось?.. Ни разу не отдыхал!

Он тряхнул курчавой головой.

— Верная работа — на премию!

Ветер постепенно стихал. Волна слабела. Шаланда тихо покачивалась на зыби, зеленоватой, наполненной мутным светом.

— Хорошая погода идет, — сказал Крепняк, весело щурясь от солнца. — Ну, Илья Борисыч, верное счастье у тебя.

Быстро подняв голову от снастей, Петушок внимательно посмотрел на Илью. Он хотел что-то сказать, но, видимо, передумал, только глянул на Николая. Варичев поднялся и перешел дальше, на самый край кормы. Он не ошибся — через минуту Степка присел рядом и, внимательно перебирая сеть, сказал тихо:

— Счастье-то пока не круглое, а?..

Коротко он опять оглянулся на Николая.

— Этот колдун слово черное знает. Как он удерживает ее?

— Кого? — тоже тихо спросил Илья.

Петушок снова деловито склонился над сетью.

— Сам знаешь. Ты на меня положись… Я — сердечный к тебе. Как только увидал тебя — сразу удачу почуял.

— Какую удачу?..

— Э, брат, осенью погуляем в порту. Народ наш силен. Хватка, — он крепко сжал кулак, — во! Такой, как ты, все время был нужен, — чтоб азарт загорелся, чтоб всю силу в один узел свести. Там, на баркасе, теперь горячка идет. На кавасаки — тоже. — Он притворно усмехнулся, чистые зубы его сверкнули. — Только я все знаю. Мы будем впереди…

— Как сказать, — нерешительно ответил Илья.

Петушок поспешно поднял руку.

— Ничего не надо говорить. Сами понимаем. Мы оба — перелетные птицы. Такие птицы — сильные!..

Он что-то задумал и еще не решался сказать, хотя, кажется, заранее был уверен в согласии Варичева. Словно ожидая прямого вопроса, он возвратился к началу разговора, и заинтересованный Варичев промолчал.

— А дело все так было, — продолжал Петушок, не отрываясь от сети. — Шесть годов тому, по весне, муж ее не вернулся с моря. Крепкий, говорят, парень был и неспокойный. Все про дальние моря какие-то думал. Ну, по весне ушел он на лодке в море. Лодчонка — пустяк, душегубка. На рейде в то время корабль стоял, совторгфлотский. И не вернулся Федор. Ни лодки, ни его. Тут Серафима и подумала — конец. Как выла она, как по берегу металась. Верный человек говорил, что Федора видели во Владивостоке. А зачем ей это знать? Никто ей ни слова. Ушел — и ушел. Бабе легче думать, что погиб, чем бросил.

Он широко раскинул по юту сеть, приглядываясь, нет ли прорванных очков.

— Тяжелая, говорят, была та весна. Мор нанесло ветром — сыпняк. Она как «душевная» ходила, не береглась. Вот и свалилась… А этот, — он кивнул на Николая, — плакал, на руках ее носил и тоже свалился!

Довольный своим рассказом, Петушок тихо засмеялся.

— Чудной!.. Говорят, отходная ему приходит, а он все голубем ее кличет: голубок мой, одно бормочет, голубок. Вот чем удержал он ее, колдун. От смерти удержал… Прямо в сердце вцепился.

Теперь Илья по-другому взглянул на Петушка. Зачем он говорил ему все это? Нет, Степка был совсем не глупым человеком. Он словно искал что-то беспокойно и скрытно, словно испытывал Варичева, словно протягивал первые нити дружбы, не договаривая всего. О себе он еще ничего не сказал. «Ветром занесло»… Илья решил расспросить об этом у Крепняка и Серафимы.

К вечеру северный ветер опять посвежел. Солнце медленно гасло во мглистой пучине. С открытых просторов докатилась первая кипучая волна.

Затемно они возвращались домой. Почти до бортов шаланда была наполнена рыбой, холодновато, как лед, блестевшей сквозь переплетенные сети. Невысокий косой парус низко накренил гибкую мачту. Волна поминутно подхлестывала корму, и «Катенька» со свистом проносилась по гребням. Вглядываясь в сизую туманную пелену, за которой скрывался берег, Варичев посматривал на Крепняка: как смело и уверенно вел он над мелями шаланду, чутьем угадывая устье реки, крутой поворот мыса, прибрежные камни, густо разбросанные перед белыми валами баров.

Первыми они ушли в море и первыми возвращались. Женщины уже ждали на пригорке.

Спокойно и уверенно шла жизнь в поселке Рыбачьем. Этот первый день, проведенный Варичевым в море на шаланде, был так похож на все последующие дни, что уже через неделю Илье казалось, как будто половина жизни прожита здесь, у черной реки, на пустынном берегу. Он хорошо узнал людей поселка — хмурых мужчин, за суровостью которых таилась нежность, и женщин, счастливых потому, что каждый день море испытывало прочность их счастья.

Во второй половине июля, после долгих непрерывных штормов, море снова утихло. Широкие, светлые полосы течений опять прилегли к горизонту. Нерпы заиграли на тихой сиреневой воде. Сонные и ленивые киты, следуя за рыбой, приплыли к берегам.

Невольно Варичев завидовал Крепняку, его уверенности, его неисчерпаемому веселью. Но еще больше завидовал он Асмолову. Бригада Асмолова уже успела выполнить план. Как ни работал Варичев, как ни стремился догнать старика — ничего не получалось. Слишком хорошо знал Асмолов этот студеный край. Безошибочно он находил самые могучие косяки ивасей, чутьем угадывал изменчивые пути чавычи, невод его рвался неоднократно под неудержимым напором рыбы.

Опять Варичев оставался позади. Но именно ближайшие недели решали возможность победы. Нужно было что-то предпринять… Не только премия, но самое главное — выполнение собственного обещания, так торжественно данного рыбакам, авторитет, — вот что решали ближайшие недели.

И неспроста Илья внимательно присматривался к Петушку. Он разделял его тревогу. Совсем неспокойным стал за последние дни Степан.

…Ночами, тихими и лунными, море, пятнистое от облаков, горело млечным огнем. Сладковатый и терпкий запах ворвани плыл над поселком. У причала, на берегу, до утра курились костры. Едкий дым тлеющего мха гнал мошкару. Тонко и волнисто звенела она над водой, над сонными травами тундры.

— Слишком уж хороша погода, — сказал Крепняк. — Это всегда к грозам.

Они сидели у костра на берегу — шесть человек, только что закончивших работу.

Асмолов взглянул на небо, хмуря седые брови.

— И море, как мертвое, лежит.

Синяя безветренная ночь в смутных проблесках звезд плыла над притихшей тундрой; мягко шелестела у пологого берега река.

Помолчав, Асмолов обернулся к Варичеву.

— Ты знаешь, какие тут грозы бывают? Такие грозы, что земля, словно колокол, гудит.

У самого огня на белом обтесанном бревне сидел Андрюша. Невысокое пламя играло у его ног.

— Ух, весело ж бывает, — сказал он восторженно, и маленькие, слегка раскосые глазки его заблестели. — Небо-то, словно горнило, пышет.

Крепняк почти со злостью посмотрел на Андрюшу.