— Переводчик боится японцев. Он не решается подняться. Я думаю, эти курильцы страшно напуганы. Они имеют вид каких-то забитых тварей…
— Осторожнее, мичман, в выражениях, — одернул его капитан, — Перед нами прежде всего люди, и русские подданные, и значит — наши соотечественники.
Он подошел к переводчику и силой поднял его с колен. Японцы смотрели изумленно. Улыбаясь, Головнин спросил:
— Ты хорошо говоришь по-русски?
— Мой мало говорит, — испуганно ответил переводчик. — Мой мало знает…
— Ну, этого достаточно, чтобы объясниться, — заметил Головнин. — В крайнем случае помогут жесты. Объясни офицеру, что мы пришли для того, чтобы запастись пресной водой и дровами.
Курилец говорил очень долго. Офицер дважды прерывал его вопросами, обернулся к своим солдатам и что-то сказал. Четверо солдат отделились от группы и пошли к берегу.
— Куда он послал их? — спросил Головнин.
— Они идти на байдару, чтобы сказать своим…
— Значит, он опасается нас? По мы пришли с добрыми намерениями.
— Он говорит — надо бояться. Русский большой корабль.
Головнин засмеялся.
— Все эти страхи нагнал Хвостов!
Японец вздрогнул и отступил на шаг.
— Хвостов? Николай Сандрееч Хвостов?! Лейтенант?!
— Пусть успокоится, — сказал Головнин. — Мы не собираемся нападать на их селение.
Настроение офицера неожиданно изменилось: он решил не выказывать страха. Превратившись в гостеприимного хозяина, он пригласил капитана в свой крытый плетеными матами шалаш, отложил в сторону обе сабли, снял кушак. Расторопный денщик внес большую жаровню и посуду с рисовой водкой — саке. Теперь он окончательно стал любезным и болтал без умолку, не смущаясь тем, что курилец Алексей не успевал переводить его длинную затейливую речь.
— Дров нет, вода нет, — сказал Алексей. — Начальник говорил — нет. Надо быть осторожным, мой начальник…
Головнин обернулся к Алексею:
— Ты думаешь, он что-то замышляет?
Алексей смотрел растерянно.
— Так, он есть плохой…
Через несколько минут Головнин поднялся с циновки и поблагодарил офицера:
— Время позднее. Мне пора на корабль.
Японец не скрывал огорчения. Он поминутно кланялся и улыбался, только глаза его, маленькие, черные, быстрые, не лгали: в них затаились жестокость и злость.
— Мне очень жаль, — прощаясь, сказал ему Головнин, — что при всем вашем гостеприимстве вы не смогли снабдить нас дровами и пресной водой. Нам придется поискать другую бухту.
Он не был уверен, что Алексей с точностью переведет эти слова. Но японец понял и спросил озабоченно:
— Куда вы собираетесь идти?
— На поиски нужной нам бухты.
— Вам нужно идти в Урбитч, — сказал японец. — Это на западном берегу острова. Там есть и вода, и дрова, и магазины…
Переводя его совет, Алексей добавил:
— Там есть много солдат япони… Так, он есть плохой…
Уже в шлюпке, по пути к «Диане», Новицкий спросил:
— Вам очень понравилось японское гостеприимство?
Головнин с усмешкой оглянулся на берег.
— Очень! Искренности — ни единой капли. Только хитрость и страх. Впрочем, для нас самое главное, чтобы они не знали об истинных целях нашего прибытия. Нисколько не сомневаюсь, что они сделали бы все возможное, чтобы помешать нашей работе. Очень недоверчивый господин! Он все выпытывал у меня, зачем мы прибыли…
— Я слышал, — сказал Новицкий.
Капитан взглянул на него удивленно:
— Это как же — находясь в полусотне саженей от шалаша?
— В том шалаше, а по-нашему, по-сибирски, в бараборе, со стороны взгорья имеется большая прореха. Вот у этой прорехи я и стоял. Их караульных не просто было провести.
Капитан нахмурил брови и внимательно взглянул на штурманского помощника:
— Подобного задания вы от меня не получали.
Новицкий казался смущенным.
— Может, вы не приметили, Василий Михайлович, по занятости, что у самурая этого, кроме двух сабель, кинжал еще имелся? За шелковым поясом, под халатом торчал, рукоять чуть-чуть виднелась… Сабли-то в бараборе он в сторону отложил, а с кинжалом не расстался. Вижу, ластится к вам, все время поблизости находиться хочет, полу халата запахивает и ощупывает рукоять. Тут я все время настороже находился. Ружьем я владею, как изволите знать, без ошибки: только бы одно его предательское движение — тут же поставил бы точку, прямо в переносицу. Вы-то ведь не заметили кинжала, Василий Михайлович.
— Почему вы так думаете? — спокойно спросил Головнин. — Нет, я отлично видел кинжал…
Небо над океаном прояснилось ненадолго. В течение трех суток «Диана» курсировала вокруг острова Уруп, и Головнин успел положить его на карту, исправив неточности прежних описей. Была нанесена на карту и часть острова Итурупа, именно та загадочная часть, где многие мореходы залив считали проливом. В этом южном районе гряды у экспедиции оставалась еще одна очень важная задача: опись гавани и пролива, отделяющего остров Кунасири от Мацмая[5]. Никто из опытных моряков в этом проливе не бывал, а на картах русских промышленников, составленных «на глазок» или по памяти, «для себя», имелись грубые ошибки.
На обратном пути к Итурупу шлюп снова — в какой уже раз — вошел в густую пелену тумана. И у острова Шикотан, и у Кунасири это серое месиво сырой волокнистой мглы не прерывалось. Лишь на короткие минуты в смутных просветах выступали то отвесы скалистых гор, то покрытые лесом откосы, то над подводными камнями белая кипень бурунов.
Огорченный потерей времени на трудном пути, Головнин решил отыскать гавань Кунасири, где, кстати, как уверял оставшийся на шлюпе Алексей, можно было получить пресную воду и купить продукты.
Непроглядный туман стеной отгородил от шлюпа берег, и только по гулу прибоя Головнин и Рикорд, почти бессменно дежурившие на мостике, определяли расстояние, что отделяло судно от близкой грозной черты.
Вечером в начале июля «Диана» осторожно вошла в пролив кунасирской гавани, и, чтобы не тревожить японцев поздним прибытием, Головнин решил остановиться в проливе.
Прошло немного времени, и на обоих мысах, справа и слева от шлюпа, вспыхнули высокие костры.
— Гавань оберегается, как видно, очень зорко, — заметил Рикорд. — Устроились на чужой земле и чувствуют себя, конечно, неспокойна а вдруг опять нагрянут решительные парни вроде Давыдова и Хвостова?
В сутеми вечера Головнин пытался рассмотреть в подзорную трубу селение в глубине гавани, но видел только дальние силуэты гор.
— Постовые сообщают о нашем прибытии, Петр Иванович. В общем, сигнализация, как где-нибудь в пиратском гнезде… Я думаю, нужно усилить дозор: «гости» могут появиться еще этой ночью.
Костры у входа в гавань полыхали до самого утра, а когда с восходом солнца шлюп поднял якоря и двинулся к берегу по спокойному разливу бухты, с дальней крепости, со взгорка, одновременно грянули две пушки. Ядра вспенили воду очень далеко от шлюпа. На палубе кто-то насмешливо крикнул:
— Доброго здоровья!
— Что это означает? — удивленно спросил Рикорд, вглядываясь в странного вида крепость, сплошь обвешанную полосатой материей, обставленную щитами, на которых — это легко можно было рассмотреть в подзорную трубу — чернели грубо нарисованные амбразуры.
Капитан покручивал пуговицу мундира.
— Не думаю, чтобы это был салют.
— Значит, предостережение: «Не приближайтесь»?
— Очевидно, посыльные с Итурупа еще не прибыли. Офицер обещал мне, что сообщит на Кунасири о нашем дружественном расположении. Впрочем, в этой гавани бывал наш переводчик, он знает их порядки.
Рикорд кивнул вахтенному:
— Вызвать переводчика…
Курилец был заметно растерян. С опаской поглядывая на берег, он только пожимал плечами.
— Нет, не понимай… Это совсем не понимай.
— Почему над городом и над крепостью так много флагов? — спросил Рикорд.
— Тоже не понимай… Они всегда так делать, если начальник приехал.
