— Я начинаю думать, — заметил Рикорд, — что эти два выстрела и действительно были салютом.

Капитан покачал головой.

— Нет, не похоже. Однако сейчас мы выясним, обстановку. Прикажите спустить шлюпку. Со мной отправятся штурманский помощник Средний, четыре матроса и переводчик.

— А если это связано с опасностью, Василий Михайлович?

— Мы не можем отказаться от описи гавани. И второе: нам нужно пополнить запасы. Неужели эти непрошеные гости настолько черствы, что откажут в продаже хотя бы небольшого количества продуктов? Они ведь и сами моряки и знают, что значит нужда на море.

Шлюп отдал якоря в миле[6] от берега. Утро было ясное, тихое, необычное для этих мест. Дальние горы казались сложенными из синьки. Синими были и вода за бортом шлюпки, и крылья чаек, скользящих над покатой волной. Стремительно разрезая неторопливые волны, шлюпка приближалась к молчаливому берегу, на котором, сколько ни всматривался Головнин, не заметил ни единого человека.

До линии слабого прибоя оставалось не более пятидесяти саженей, и Головнин уже наметил место для высадки, когда над самой шлюпкой, над головами моряков, с урчанием пронеслось ядро… Все батареи крепости одновременно открыли огонь, высокие всплески окружили шлюпку, что-то глухо ударило в подводную часть борта.

«Наверное, пробоина», — подумал Головнин, приказывая гребцам развернуться. Белые всплески уже покрыли деревянные решетки на дне шлюпки, однако, послушная веслам, она уверенно, круто развернулась и, не описывая полукруга, полетела обратно к «Диане» по всколоченной, взвихренной зыби, сквозь шумный соленый ливень взнесенной ядрами воды.

— Плохо… очень плохо стреляют, — сказал Головнин, усмехнувшись матросам. — Такую близкую цель с первого залпа следовало бы накрыть! И заряжают очень медленно, разини… Ну, подлые пираты, было бы у меня на то приказание, проучил бы я вас!

На выручку капитану от «Дианы» уже мчались шлюпки с вооруженными моряками: при первом залпе японских пушек Рикорд послал их в помощь Головнину. Однако помощь уже не требовалась — капитанская шлюпка выходила за дистанцию обстрела неповрежденной.

Японцы, конечно, видели из крепости, что ядра их не долетали, но тем не менее продолжали ожесточенную пальбу, и Головнин удивился этому безрассудству:

— Наверное, рады случаю провести боевые учения? Или у них перегружены арсеналы? А ну-ка, Рикорд, пошлите один «гостинец», да так, чтобы в крепость угодил!..

На шлюпе прозвучал сигнал боевой тревоги; комендоры метнулись к пушкам. Эти несколько медлительных секунд, когда корабль словно бы замер на незримом решающем рубеже и люди на нем будто затаили дыхание, позже Головнин не мог вспомнить без волнения. Именно в те секунды решался исход дальнейших событий. Грянул бы выстрел, и многое изменил бы он к лучшему в продолжении плавания «Дианы», в судьбе самого Головнина. Пожалуй, шлюп ушел бы в пролив, что отделяет Кунасири от Мацмая или возвратился к северным островам гряды, где тоже было еще немало незавершенных дел. Однако этот выстрел не прозвучал, и хотя капитан поступил осмотрительно, отдав другое приказание, — люди на берегу с этим не посчитались.

— Повремени-ка, братец, — сказал Головнин комендору, быстро поднимаясь на палубу шлюпа. — Мщение? Они его заслужили. Но открывать военные действия без воли правительства мы не должны.

По четкому стуку шагов он понял, что Рикорд уже стоит рядом. Не оборачиваясь, Головнин спросил:

— Ваше мнение, капитан-лейтенант?..

Голос Рекорда прозвучал взволнованно:

— Правильно… Однако обидно, так обидно, Василий Михайлович!

— Личная обида и акт международного значения… Что важнее?

— Они открыли огонь без малейшей на то причины! Они подпустили шлюпку к самому берегу и стали расстреливать ее в упор! Быть может, они посмеют заявить, что это было вызвано необходимостью самообороны? Но ведь на шлюпке — семь человек, а на берегу крепость. Даже первобытные люди где-нибудь на южных островах не допустили бы такого бесчестного поступка.

— Терпение, Петр, терпение и выдержка, — медленно, глухо проговорил Головнин. — Если мы сами окажемся в положении, когда необходимо защищаться, мы им дадим урок настоящего боевого огня. А пока — пушки накрыть. Шлюп отвести дальше от крепости. Попробуем… еще раз попытаемся объясниться.

Комендоры в молчаливом огорчении отошли от пушек. С берега прогремел последний выстрел, и окутанная дымом крепость затихла.

И снова на мысах всю ночь горели огни. В текучих отблесках, что дробились на зыби, черными тенями шныряли японские лодки. Вахтенные шлюпа были зорки — ни одна из лодок не приблизилась к «Диане»…

В эту ночь в офицерском салоне долго совещались Головнин, Рикорд и лейтенант Рудаков, придумывая способы объяснения с японцами на расстоянии. План, предложенный Рудаковым, был прост, и капитан шутливо заметил, что, может быть, тысячу лет назад такая же «почта» применялась и в Европе.

Утром шлюпка отбуксировала к селению и оставила на видном месте кадку, в которой в одном отделении был поставлен стакан с пресной водой, положено несколько поленьев и горсть риса. В другом отделении лежал отрез красного сукна, бисер и золотые монеты. Здесь же была положена картинка, нарисованная кем-то из мичманов: она изображала гавань, крепость, шлюп, стреляющие пушки крепости и безмолвные пушки шлюпа…

Японцы подобрали кадку, как только матросы «Дианы» возвратились на корабль. В тот день они не дали никакого ответа.

Приказав готовиться к бою, Головнин вывел «Диану» на то самое место, где недавно его обстреливали японские батареи.

Крепость молчала. Никто не вышел из-за обвешанных пестрыми тканями стен. Капитан велел созвать всех офицеров и зачитал перед строем приказ. В этом приказе он потребовал от каждого офицера немедленно в письменной форме сообщить свое мнение о создавшемся положении: ждать ли ответа под угрозой нового обстрела, или применить силу?

Красавчик Мур выступил из шеренги и, видимо, надеясь, что его поддержат все офицеры, выкрикнул сорвавшимся голосом:

— Сражение!.. Только сражение… Как они осмелились?! Да мы их… да мы… единогласно!

Его никто не поддержал.

— Я знаю, мичман, вы — отважный человек, — заметил Головнин. — Однако столь ответственный вопрос требует общего решения.

Мур не вошел — спрятался в шеренгу. Офицеры улыбались. Головнин отдал команду разойтись.

Через полчаса капитан перечитывал письменные заключения офицеров «Дианы». Мур и действительно оказался в единогласии — за военные действия высказывался только он. Возмущаясь бесчестностью японского начальства, все офицеры считали, однако, что без повеления правительства начинать военные действия ни в коем случае нельзя.

Закончив чтение поданных бумаг, капитан приказал вывести шлюп за дистанцию крепостного огня. С дальнего рейда, где корабль находился в безопасности, он послал отряд вооруженных матросов в рыбачье селение, расположенное у самой гавани, по береговому изгибу. Отряд возглавил Рикорд. В случае, если японские солдаты воспротивились бы высадке, Рикорд имел указание применить силу. Для расплаты с рыбаками он имел при себе деньги и вещи.

Селение оказалось безлюдным. Матросы обошли два-три десятка хижин, встречая одну и ту же картину поспешного бегства. Они взяли немного сушеной рыбы и риса, оставив хозяевам несколько отрезов сукна. Курилец Алексей изумлялся и негодовал:

— Много плати!.. Очень много наша плати…

На следующий день японцы все же дали ответ, выставив кадку на прежнем месте. В кадке оказалось писаное иероглифами письмо и две замысловатые картинки; письмо никто на шлюпе не смог прочитать, а над картинками и Головнин, и Рикорд долго ломали головы, строя различные предположения, но в заключениях о смысле этой «живописи» так и не сошлись.

Было ясно одно: японцы отказывали команде «Дианы» в какой-либо помощи. Оставалось надеяться только на себя. Кстати, кто-то из матросов приметил на правом берегу гавани устье небольшой речонки. Капитан направил туда за пресной водой отряд вооруженных матросов с лейтенантом Рудаковым. Пристально наблюдая с крепостного вала за работой моряков, японцы не оказывали помех. Больше того, вскоре они прислали парламентера.