С чувством печали покидал Василий Головнин далекую заморскую родную сторону. Он отдал ей, сколько мог, бессонных ночей и тревожных вахт в пути, в туманы и штормы. Дорожа каждым днем и часом, остававшимися до отправления в обратный рейс, на Камчатку, он занимался описью берегов, и там, где никогда не плавал ни один корабль и где прошла «Диана», — четкие, ясные очертания берега были положены на карту уверенной рукой, такие подробные и точные, что и в последующие десятилетия никто не внес в них поправок…

Трудным был обратный переход с Аляски в Петропавловскую гавань… Шлюп медленно продвигался в тумане вдоль южной стороны Алеутской гряды, где изменчивые стремительные течения с гулом проносились в узких проливах, увлекая на скалы корабль, где нельзя было верить лоту потому, что у самого берега глубина достигала десятков саженей… Не раз вспоминал Головнин записи славного морехода Алексея Чирикова об этих краях — такие жестокие, непрерывные штормы на других широтах не случались.

Шлюп давно уже требовал ремонта — с 1807 года, со времени выхода из Кронштадта, его подводная часть не была осмотрена ни разу, и, судя по состоянию трюмов, обшивка и часть шпангоутов были ненадежны. Головнин торопился в Петропавловск и еще надеялся перейти в Охотск: там было все необходимое для ремонта.

С грустью осматривал Головнин свою команду: если бы сейчас его матросы сошли на гранитную набережную Петербурга, в празднично разодетую толпу! Пожалуй, в столице начался бы переполох! Этих скромных тружеников и героев там, пожалуй, приняли бы за беглых каторжан. Одетые в пеструю рвань, в изношенной обуви, а то и совсем босые, матросы «Дианы» походили на покинутых всем миром бродяг. А ведь в Петербурге знали о стойкости и доблестном труде этих людей. Как же могло случиться, что, приветствуя храбрецов, сановники из Адмиралтейств-коллегии и из Адмиралтейского департамента не позаботились о самом простом и необходимом — о смене одежды для экипажа «Дианы»?

«Что жаловаться, однако, и кому? — думал капитан. — Сановники жалобы не услышат. Когда-нибудь Россия оценит добрые дела своих моряков».

Из-за позднего времени переход из Петропавловской гавани в Охотск Головнину пришлось отложить. Шлюп вторично зазимовал на Камчатке. Команда пола ремонт своими силами, чинила снасти, заменяла прошившие доски. 14 начале апреля посыльный начальника Камчатки торжественно вручил Головнину пакет из Петербурга. Это было предписание морского министра. Оно именовалось повелением. Итак, морской министр повелевал капитану «Дианы» произвести точнейшее описание южных Курильских островов, Шантарских островов и Татарского берега до Охотска.

В министерской бумаге было указано, что Адмиралтейств-коллегия и Адмиралтейский департамент посылают Головнину подробные инструкции касательно возложенного на него задания… Эти строки предписания Головнин перечитывал несколько раз. Когда же может прийти на Камчатку инструкция? Пожалуй, только к осени… Если ожидать, значит, утратить самое дорогое для исследований время — целое лето. И, значит, снова бессмысленно зимовать на Камчатке. Не долго раздумывая над решением, он отдал приказание: готовиться в путь!

В конце апреля команда прорубила в гавани лед и вывела шлюп в Авачинскую губу. Четвертого мая «Диана» покинула Камчатку.

Только теперь, после четырех лет скитаний и плена, после всего, что было пережито в бушующем океане у мыса Горн, южнее Австралии, у Антарктиды, в тропиках, у Алеутской гряды, в туманах у острова Кадьяк, после двух зимовок на Камчатке, для Головнина наступал тот желанный период исследований и открытий, о котором он столько мечтал.

Уходя на Курилы, он знал, что это плавание не обещает быть безопасным. Еще совсем недавно русские морские офицеры Хвостов и Давыдов были вынуждены силой оружия отстаивать исконные русские права на Южный Сахалин и Курильские острова, где японские браконьеры не только уничтожали ценного пушного зверя, ловили рыбу, вырубывали леса, но и строили крепости и держали под ружьем целые гарнизоны.

Какие события произошли на южных Курильских островах после отважного похода Хвостова и Давыдова в мае 1807 года? Возможно, что непрошеные японские гости снова тайком возвратились?

Помнилось Василию Михайловичу и путешествие в Японию поручика Лаксмана со штурманом Ловцовым в 1792 году. Они доставили на Мацмай на транспорте «Екатерина» экипаж японского торгового судна, потерпевшего аварию на скалах Алеутской гряды… Тогда вместо благодарности японское правительство заявило, что оно нисколько не интересуется судьбой спасенных моряков и что если русские снова придут в Японию, их будут держать здесь в вечной неволе.

Знал Головнин, что японцы грабили, беспощадно и планомерно уничтожали курилов и айнов, и много наслышался о низком коварстве японских чиновников и военных, с каким те встречали иностранцев.

Рейс «Дианы» имел, однако, самый мирный характер. Головнин решил ни в коем случае не вступать в споры или ссоры с японцами, даже если те опять осмелились селиться и промышлять на русских Курильских островах. Поглощенный большим и важным заданием — описью грозной и величественной гряды, — он думал только об успехе дела. Много знаменитых мореходов уже пытали счастья положить на карту все «Курильское ожерелье». Из-за туманов, штормов и грозных проливных течений ни Лаперузу, ни Гору, ни Сарычеву, ни Броутону, ни Крузенштерну полностью осуществить это не удалось. Карты Курил по-прежнему были путаны и противоречивы. Моряки «Дианы» должны были дать окончательное, точное положение всей цепи островов.

Что касается самой Японии, о ней еще ходили досужие вымыслы иноземных торговцев и миссионеров. Для европейских кораблей был открыт только один порт — Нагасаки: иностранные корабли могли посещать его только с предварительного разрешения японских правительственных чиновников.

— Я хотел бы увидеть эту страну, — говорил Рикорд, пристально всматриваясь в южную сторону океана. — Не странно ли, право, что в течение стольких лет она сокрыта от взоров наших ученых и моряков? Возможно, что Нагасаки — только показной город, а в центре, в глубине страны, все выглядит по-иному, богаче или беднее, чем в Нагасаки, и, возможно, немало удивительных пришлось бы наблюдать обычаев и законов, ремесел, картинок быта, искусств…

— Все это соблазнительно, конечно, — соглашался Головнин, — однако у нас другое задание, Петр, и к тому же Япония еще далеко, и смотри-ка внимательнее, брат, — вон впереди опять клокочет течение.

Этот рейс нисколько не был похож на недавний поход в южных широтах. Тогда при первой возможности шлюп одевался всеми своими парусами, и радостно было считать пройденные мили, и приятно отмечать на карте оставленные за кормой, возможно, враждебные, грозившие погоней острова.

Теперь «Диана» медленно блуждала меж рифов и скал, в проливах, похожих на ущелья, боролась с могучими, изменчивыми течениями, с холодными шквалами, внезапно налетавшими с Охотского моря, или долгими часами осторожно кралась в тумане, где поминутно грозила опасность разбиться на камнях.

Один за другим в четких очертаниях острова ложились на карту: Расева, Ушисир, Кетой, Синсиру, два Чирпоя, Мекантор, западная сторона Урупа…

Какой-то неизвестный остров вырисовался из тумана юго-западнее Урупа, отделенный от другого, еще более южного, широким проливом. Головнин справился по карте Броутона, однако ответа не получил: Броутон не был уверен, пролив это или залив. «Диана» приближалась к берегу, и вскоре там, где два острова как будто разъединялись, капитан увидел на низкой перемычке какие-то строения… Значит, здесь не было пролива: перешеек соединял северную оконечность острова Итурупа. Строения и байдары у самого берега принадлежали, конечно, курильцам. Случай подобной встречи не следовало упускать: курильцы подробно расскажут об острове, и это облегчит опись… Уже вблизи берега Головнин приказал отдать якорь. Он кликнул штурманского помощника Новицкого, исполнительного, знающего дело моряка, и, указав на берег, приказал спустить шлюпку.