Осенью русский посол покинул Лондон. Правительство Александра I огласило «Декларацию о разрыве между Россией и Англией»…
В Портсмуте на фрегат «Поспешный» и на русский транспорт «Вильгельмину» явились английские вооруженные чиновники и объявили, что оба корабля и их грузы конфискованы, а личный состав будет находиться на положении военнопленных. Так дорого обошлось России и ее морякам равнодушное молчание посольства.
Девяносто три дня «Диана» находилась под парусами. Единственный пункт, где шлюп пополнял запасы — город Постра Сеньора дель Дестерро на острове св. Екатерины, — был таким глухим, поистине медвежьим углом, что узнать какие-нибудь новости о событиях в Европе оказалось здесь невозможным. Португальский губернатор острова и сам довольствовался газетами полугодичной давности… Направляясь к Саймонс-Бей, Головнин был уверен, что ведет свой корабль в колонию дружественной державы. А теперь оставалось только ждать разъяснения причин такой необычной встречи.
От командирского корабля к «Диане» уже шла небольшая быстроходная шлюпка. Высокий, долговязый лейтенант крикнул еще издали:
— Откуда прибыли?.. Куда следуете?..
Головнин ответил. Словно продолжая начатую Корбетом игру в таинственность, лейтенант приказал матросам развернуть шлюпку и умчался обратно, к своему кораблю.
На командирском судне команда торопливо ставила паруса и выбирала канаты. Со всех сторон от английских военных кораблей к «Диане» спешили шлюпки, переполненные вооруженными матросами. Но вот командирский фрегат выбрал якоря и подошел к шлюпу почти вплотную. Уже знакомый лейтенант, свесившись через перила, прокричал угрожающе:
— При попытке к бегству будете потоплены. Объявляю, что с этой минуты фрегат «Диана» является нашим законным призом.
— По какому это случаю? — изумленно спросил Головнин.
— По случаю войны между Англией и Россией…
Со шлюпок, окруживших «Диану», на борт ее уже взбиралось несколько десятков англичан. Жерла береговых пушек угрожающе обернулись к шлюпу.
— Я спрашивал вас о салюте, — сказал Головнин, — а вы встречаете нас форменным парадом.
Лейтенант откликнулся небрежно:
— Потрудитесь передать мне флаг и судовые документы!
— Вы не получите ни того, ни другого.
— Это почему же?..
— У меня имеется пропуск английского правительства. Об этом вы не догадались спросить?
Простоватый лейтенант сознался откровенно:
— Право, не догадался. Но вы не обманываете?
— С вами говорит капитан русского военного корабля.
— О, понимаю!..
Лейтенант приподнялся на ванты и отдал команду:
— Всем возвратиться на свои суда… — Головнину он сказал почти любезно. — Сейчас я отправлю сообщение об этом своему командиру. Вам придется подождать его решения.
— Что ж, это уже лучше, — заметил Головнин. — Ваши ребята, как видно, соскучились по призам, да еще по таким, что сами идут в руки.
— Ого! — добродушно засмеялся лейтенант. — Еще как соскучились!
Посыльный, прибывший через час от капитана Корбета, был мало похож на моряка: скользящая походка, вкрадчивая улыбка, белые, холеные руки… Головнин подумал: «Э, гусь! Вижу, зачем ты пришел. Но неужели хотя бы здесь, в Саймонс-Бее, нельзя было обойтись без шпиков?»
Посыльный, казалось, был очень рад известию, с которым прибыл:
— Капитан Корбет очень сожалеет — да, очень! — что не имеет времени для визита к вам, командир. Лейтенант Рикорд и его спутники уже освобождены. В Капштадт с донесением командору о вашем прибытии отбыл курьер. Вы можете чувствовать себя вполне свободно, капитан только просит без его ведома не менять якорной стоянки. И еще капитан интересуется: разве вы не знали о состоянии войны?
— Если бы я знал, не забрался бы в эту трущобу, — сказал Головнин.
— Какая досада! — воскликнул посыльный, пытаясь изобразить на лице искреннее сожаление. — Но, если не ошибаюсь, ваш путь на восток?
— Так что же? — рассеянно спросил Головнин.
— Здесь бывают очень темные ночи.
— Я это знаю…
— Хороший попутный ветер и темная ночь…
— Капитан Корбет поручил вам передать и это?
Англичанин сделал испуганное лицо:
— Ну, что вы! За это он может вздернуть меня на рею.
— Пожалуй, он так и сделает.
Игра становилась забавной. Головнин внимательно наблюдал за посыльным. Тот по-прежнему притворялся испуганным:
— Я просто обмолвился… Между прочим… Однако хотите, я буду откровенен? Я верю вам, русскому офицеру, — нет, вы не способны на предательство. Я тоже готов бежать из этого пекла! Если бы только найти друзей.
— Осечка! — произнес Головнин по-русски.
Агент встрепенулся:
— Что вы сказали?
Головнин перевел это слово на английский. Посыльный сразу же потускнел.
— Передайте капитану, — сказал Головнин, — что о бегстве я не помышляю. Пропуск английского правительства позволяет мне открыто, в дневное время поднять якоря.
— Вы можете чувствовать себя вполне свободно! — повторил агент.
— И еще передайте, — продолжал Головнин, — что я не терплю провокаций. Впрочем, возможно, он не знает о вашем предложении?
Веселая улыбка посыльного стала судорожной; пятясь, он вышел из каюты.
Петр Рикорд и его спутники возвратились на шлюп ночью. Еще издали Головнин услышал его голос; Рикорд чему-то смеялся, и, видимо, затронутые его шуткой, дружно засмеялись матросы. Шлюпка причалила к борту, и, словно в одно мгновение — так показалось Головнину — Рикорд предстал перед ним, козырнул, пристукнул каблуками:
— Разрешите доложить…
Головнин прервал его дружески-мягко:
— Не нужно рапортовать, Петя. Я знаю, ответного салюта не будет.
— И это еще не все…
— Похоже на плен?
— Так точно. Это — плен.
Они помолчали. Где-то близко поскрипывали уключины весел; негромко, порывами всплескивала вода.
— Крадутся у самого борта, — заметил Головнин. — Боятся, что сможем уйти. Караулят. А что, если бы и в самом деле попытаться, Петя? Обрубим канаты — и под паруса, ищи, догоняй в океане… В крайнем же случае — бой.
Рикорд порывисто, глубоко вздохнул:
— Я думал об этом. Но на фрегате не спит ни один человек. Их шлюпки всю ночь будут курсировать вокруг «Дианы». А утром, — я слышал это распоряжение Корбета, — мы будем поставлены фертоинг — на два якоря, между их кораблями и берегом. С фертоинга, как ни разворачивайся, все равно находишься меж двумя якорями.
И снова они замолчали, думая об одном — о судьбе своего экипажа и корабля, слушая близкий, настороженный берег, откуда временами доносились свистки часовых.
— Правду сказать, я беспокоился о тебе, — проговорил Головнин негромко. — Экие бравые вояки! Особенно бравые, когда их много, а у тебя только матросы на веслах, да и те без оружия.
Рикорд тихонько засмеялся.
— Сначала они кинулись на нас как янычары! Я в ту минуту подумал: уж не к буйным ли мы угодили? Говорят, это случается: от дальности, от тоски целый гарнизон одичать может. Потом другое подозрение у меня появилось: а может, это пиратское гнездо? Может, пираты переоделись в английскую военную форму? Потом уже понял, в какую историю мы влипли в этом анафемском Саймонс-Бее, Василий! Ведь это же война. А мы пришли: здравствуйте! Принимайте корабль и флаг, экипаж и нас, офицеров, пушки, документы и все остальное… — Казалось, он задыхался от ярости: — Я так полагаю, Василий Михайлович, что в крайнем случае… в самом крайнем, если положение будет безнадежным, если они вздумают захватить шлюп, — мы подорвемся. Пороха у нас достаточно. Пусть получают трофей в виде обломков…
— Узнаю тебя, Петр, — сказал Головнин.
Уже не первый год этих двух моряков соединяла большая испытанная дружба. Еще в 1802 году, когда морской министр, адмирал Мордвинов напутствовал уезжавших в Англию молодых офицеров — их было двенадцать человек, — Василий Головнин и Петр Рикорд стояли в шеренге рядом. Потом они вместе служили на английских военных кораблях: вместе стояли вахты под огнем французских и испанских батарей; штормовали, изучали лоции, писали письма товарищам в Петербург и Кронштадт, тосковали по родине… Между ними не было секретов. Открыто ругали они придворную челядь, чванливых вельмож, повинных в запущенности русского флота, оставшегося почти безнадзорным. Доставалось тут и глуповатому графу Кушелеву, и хитрому льстецу маркизу де Траверсе, и бездарному фон Миллеру. Не испытывали они почтения и при имени царя.
