Однако для молодого русского флота кое-что показалось Головнину и полезным. Не имея на то задания, он написал сравнительный обзор состояния английского и русского флотов и составил свод морских сигналов, который вместе с обзором переслал в Адмиралтейств-коллегию. Здесь нашелся толковый чиновник: он передал пакет Головнина адмиралу Павлу Васильевичу Чичагову.

Адмирал спросил:

— Кто этот Головнин? Не тот ли маленький кадет, что служил на корабле «Не тронь меня»? Ну, как же, помню! Мой отец вручал ему медаль «За храбрость» после победы над шведами на Балтике… Вижу, старик безошибочно различил моряка. Теперь-то уж маленький кадет стал настоящим морским офицером — вдумчивым, серьезным, любящим свое дело…

Он кивнул адъютанту:

— Вызвать Головнина ко мне. Возможно, это и есть капитан «Дианы».

На следующий день в кабинет адмирала вошел молодой статный моряк с отличной выправкой, с умением держаться уверенно и скромно. Типично русское лицо его, окаймленное курчавыми бакенбардами, было обветрено и почти бронзово от загара. Широкие тяжеловатые брови, высокий, открытый лоб, волевые складки по углам губ и прямой, словно смотрящий дальше собеседника взгляд — все эти черты показались адмиралу примечательными: в облике своих подчиненных он не терпел ни угодничества, ни страха.

Какое-то время — медленно прошедшие секунды — они словно изучали друг друга. Об этом внешне суровом человеке Головнин наслышался немало и не случайно испытывал к нему такой глубокий интерес. Адмирал был сыном Василия Яковлевича Чичагова, тоже адмирала, начальствовавшего над русским флотом в войне со шведами в 1789–1790 годах… Под его командованием русские моряки одержали три блестящих победы: близ острова Эланд, на Ревельском рейде, вблизи Выборга… Головнин тоже помнил молодого офицера, который сопровождал адмирала при осмотре кораблей. Теперь этот офицер сидел перед Головниным, облеченный адмиральской властью. Путь к этой власти был не прост и не легок: он лежал через тюремный каземат. Оклеветанный пролазой графом Кушелевым, Чичагов был заключен в Петропавловскую крепость в отделение государственной тюрьмы. Навестив узника в тюрьме, Павел Первый нашел его помещение слишком чистым и светлым и приказал перевести Чичагова в каземат. А позже монарший самодур одумался: в Петербурге рассказывали, как вызвал он Чичагова во дворец и сказал, воровато блуждая глазами: «…Позабудем, что произошло, и останемся друзьями».

При Александре I Павел Чичагов быстро сориентировался и сделал карьеру: он стал членом государственного совета и комитета министров и, как в свое время отец, занял командный пост на флоте.

Глядя на Чичагова, Головнин думал: «Бывалый, стреляный коршун! Сколько он знает тайных дворцовых дел…»

Рапорт Головнина адмирал выслушал безучастно, как скучную, хотя и необходимую церемонию, и указал на кресло:

— Рад видеть балтийского орленка таким возмужалым орлом!.. Помните, флота лейтенант, 23 мая 1790 года? Как убегали шведы из Финского залива от огня наших корабельных батарей! А позже, 22 июня, когда мы блокировали флот в Выборгском заливе. Ведь и вы принимали участие в этой славной баталии?

— Так точно… Я был кадетом на «Не тронь меня».

— Я помню мальчика в кадетской куртке, с медалью «За храбрость» на груди. Папаша медаль вам собственноручно приколол. Сколько вам было… Шестнадцать?

— Четырнадцать…

— Приятное совпадение… Я тоже начал службу в четырнадцать лет. Но ко времени событий на Балтике я уже побывал с эскадрой отца и в Атлантике, и на Средиземном море… В общем, числился опытным моряком. На каких еще кораблях вы служили?

— Потом я плавал на «Изяславе», «Прохоре», «Трех святителях». А позже на транспорте «Анна-Маргарита» ходил в Швецию.

Адмирал отодвинул бумаги и раскрыл такую знакомую Головнину, синюю, плотно сшитую тетрадь. Это был свод морских сигналов, собранный, рисованный Головниным.

— Вот что похвально, флота лейтенант! Находясь вдали от родины, вы думали о ее молодом флоте, заботились о нем… Эту систему сигналов мы введем и у нас, на Балтике. Благодарю.

Головнин поспешно встал, вытянул по швам руки:

— Рад стараться…

Такого дружественного приема у строгого адмирала он никак не ожидал; Чичагов подробно расспрашивал об английском флоте, о схватках при блокаде Тулона и Кадикса, о жаркой битве в Испании, в заливе Сервера… Оказывается, адмиралу было известно, что Головнин принимал участие в этих боевых делах.

Неожиданно Чичагов спросил:

— Теперь вам, конечно, хотелось бы отдохнуть, флота лейтенант? Все же три года вдали от родины…

— Нет, я не чувствую себя усталым, — ответил Головнин. — А потом — русский корабль, куда бы он ни шел и где бы ни находился, — частица родины… Он — под родным флагом.

Чичагов улыбнулся, и по этой одобрительной, с хитрецой улыбке Головнин понял, что адмирал не обо всем еще спросил или, возможно, что-то знает и хочет сказать, но до поры до времени испытывает его в беседе.

— Вам, конечно, уже известно о возвращении из кругосветного плавания Юрия Лисянского и Ивана Крузенштерна? — спросил Чичагов. — Об этом вояже говорит не только весь Кронштадт, но и весь Петербург.

— О, я в восторге от этого славного предприятия!

— Но первая ласточка должна повести за собой всю семью. Вы видели, сколько на Неве кораблей? Эти флаги вскоре увидят не только в европейских странах…

— Я был бы счастлив, — взволнованно проговорил Головнин, — если бы мне доверили один из этих флагов.

Адмирал наклонил голову.

— Российско-Американская компания просит по возможности без промедлений направить еще одно судно по уже известному маршруту к берегам Аляски… Государственная Адмиралтейств-коллегия постановила послать военный корабль. Наш выбор пал на шлюп «Диану», построенный недавно на реке Свирь. Шлюп этот нуждается в некоторой перестройке, однако столь опытный командир, как вы, обеспечит все необходимые исправления.

Головнин снова встал.

— Я — командир «Дианы»?

Чичагов молча пожал ему руку.

— Цель экспедиции — снабжение наших владений в русской Америке. «Диана» вместо балласта возьмет морские снаряды, необходимые в Охотске и на Камчатке. Но главная цель, — адмирал помедлил, снова пристально глядя на Головнина, — опись малоизвестных земель в восточном крае Азии и вблизи наших владений в русской Америке… — Он заметил, как заблестели глаза лейтенанта. — Если вам посчастливится, флота лейтенант, открыть на восточном океане еще неизвестные земли, — желаю успеха от всей души!

Обычная сдержанность на какие-то минуты изменила Головнину. Он вышел из адмиральского кабинета будто в полусне, не заметив в приемной целое собрание высших чиновников. Как палуба в шторм, покачивался под ним пол длинного каменного коридора…

Вот она, сбывшаяся мечта! Вслед за прославленными моряками Лисянским и Крузенштерном он поведет корабль, строенный русскими мастерами, в дальний кругосветный рейс. Мог ли ожидать он более высокой награды, чем эта?

Головнин поспешил на набережную Невы. Скорей бы увидеть «Диану»!

И он узнал этот шлюп, не спрашивая ни у кого, и прыгнул в ближайшую лодку. Дул северный ветер и дыбил стремительную волну, свистел и переливался в такелаже «Дианы»… А для Головнина это был живой, понятный голос корабля, музыка дальнего похода.

…Итак, снова Англия. Как они знакомы капитану «Дианы», тусклые улицы Лондона; сырые, холодные, как склеп, коридоры Адмиралтейства; шумные, многолюдные верфи и доки и эти стоящие на рейде британские военные корабли… Сколько осталось у него на этом берегу знакомых! «Англия не забывает своих друзей…» Головнин улыбнулся: «Проверим!» Он знал, что обязательно встретит кого-нибудь из сослуживцев, если не в Портсмуте, так в Лондоне, где ему непременно следовало побывать.

Кстати, в Лондоне он прежде всего навестит ту маленькую, тесную, скромную квартирку, где еще совсем юношей ночами напролет готовил уроки по астрономии, математике, навигации, где впервые так сильно и остро испытал тоску по родным краям, по далекой Рязани, по Петербургу.