Раненых на фрегате было очень много; каждый четвертый из состава экипажа был убит; однако в ночном абордажном бою греческий пиратский корабль был захвачен и теперь покорно следовал на буксире «Фисгарда», и лорд Маркерр знал, что обязательно будет отмечен высокой наградой.

Особенно удивил своей отчаянной отвагой лорда Маркерра молодой русский моряк Василий Головнин, присланный недавно на фрегат для прохождения военно-морской подготовки. Едва корабли сблизились и тяжелые, острые крючья, выброшенные с фрегата, зацепились за борт вражеского судна, Головнин первый бросился на палубу пирата. В свете низкой луны командир «Фисгарда» видел, как над головой смельчака сверкнула метнулась и брызнула искрами сталь.

Странно и, больше того, невероятно, что русский офицер остался невредимым. Сквозь яростную толпу оборонявшихся он проскользнул стремительным нырком, успев оставить за собой два трупа…

А потом его видели на шканцах, на корме, на мостике пиратского корабля, и везде он был в средоточии схватки. Многие из англичан, что дрались рядом с ним, не возвратились, а этот смелый человек не получил даже царапины, хотя его китель был рассечен и проколот во многих местах и рукава кителя от самых локтей украсила рваная бахрома…

После боя, уже на заре, моряки «Фисгарда» выстроились на палубе своего фрегата. Лорд Маркерр желал проверить боевой дух экипажа. Он медленно прошел вдоль поредевшего строя, пристально всматриваясь в хмурые, утомленные, равнодушные лица. Нет, он не испытал удовлетворения. Он понимал, как много пережили эти люди за истекшую ночь. Тем не менее он хотел бы видеть их радостными. Каковы бы ни были потери, он не мог допустить на своем корабле уныния и печали. И снова, как в первые минуты боя, его внимание привлек облик русского офицера. Было что-то лихое, беспечное в сдержанной улыбке моряка, в спокойном взгляде, в том, как, оглянувшись на плененное пиратское судно, Головнин небрежно передернул плечами. Лорд Маркерр приметил и бахрому рукавов, и разорванный ворот кителя, и опаленный бакенбард, и, главное, эту беспечную улыбку. Возможно, в ту минуту ревнивое чувство шевельнулось в груди англичанина: почему же все остальные на этой палубе были сумрачны?

Впрочем, лорд Маркерр тотчас же подумал, что состояние молодого офицера легко объяснимо: люди, впервые побывавшие в серьезном деле, сумевшие отличиться и по счастливой случайности уцелеть, сначала обычно не умеют скрывать душевных переживаний. Головнин, очевидно, был из таких новичков, но тем не менее его пример следовало поощрить перед строем.

— Я отмечаю ваше отличное поведение в бою, — молвил лорд Маркерр с улыбкой, подавая Головнину руку. — Вы вели себя в высшей степени похвально… Если это первый боевой экзамен, я готов поставить вам сразу десять пятерок.

— Благодарю, сэр, — сдержанно, негромко ответил Головнин. — Однако это далеко не первый экзамен.

В этом ответе, к которому, впрочем, нельзя было придраться, лорд Маркерр все же ощутил укол: он, командир фрегата, должен был поинтересоваться прежними аттестациями присланного к нему офицера, но, занятый разными неотложными делами и срочным выходом в море, он только запомнил имя и фамилию русского и первое приятное впечатление, которое произвел на него этот интеллигентный офицер.

— Я знаю, — солгал лорд Маркерр, по-прежнему приятно улыбаясь, — что вы в морских баталиях не новичок! Но абордажный бой, да еще ночью… все же такое в первый раз?

— Так точно, сэр! — воскликнул Головнин, еще больше повеселев.

Он понял англичанина. Было смешно, что этот дородный вельможа изображал из себя «специалиста» по абордажу.

— Благодарю за экзамен, сэр…

В тот день матросы «Фисгарда» хоронили своих товарищей. Потребовалось много старых рваных парусов, в обрывки которых зашивали трупы. Корабельный лекарь метался среди раненых, покрикивая на своего помощника, не успевавшего наводить лезвия операционных ножей.

В кают-компании офицеры стоя пили за здравие лорда Маркерра, за то, что отныне с его именем в истории британского флота будет связан этот достославный эпизод.

— Некоторых, я это приметил, смутили наши потери? — неожиданно спросил командир.

— Когда речь идет о славе короны, — воскликнул один из офицеров, — стоит ли считаться с какими-то тремя-четырьмя десятками матросских жизней?!

Эти слова были встречены возгласами одобрения. Но Головнин заметил негромко:

— Да, с этим следует, считаться…

Лорд Маркерр расслышал; на его дряблом лице отразилось удивление.

— Вы говорите: следует считаться? Но вы, офицер, не щадили же ради этой победы собственной жизни? Чему же вы больше радуетесь: победе или тому, что сохранили… жизнь?

В наступившей тишине Головнин произнес отчетливо и спокойно:

— Победе и — жизни.

— Объяснитесь. Разве для русского офицера, к тому же такого отважного, победа не дороже жизни?..

Несерьезным, мальчишеским показался Головнину этот вопрос.

— Конечно, дороже, — сказал он. — Я радуюсь этой победе потому, что мы — ваши союзники в борьбе против Наполеона… И одновременно я счастлив, что остался невредимым. Моя жизнь еще будет нужна отечеству.

— Мне очень приятно, — проговорил лорд Маркерр, поднимая в честь Головнина бокал, — что под моим начальством служит такой отличный моряк, друг Англии и патриот родины. Запомните это слово, наш верный товарищ по оружию, Англия не забывает, никогда не забывает своих друзей. Где бы вы ни были и что бы ни случилось впереди — Англия будет помнить вашу службу…

Когда через несколько месяцев Головнин прощался с моряками «Фисгарда», от имени командира ему вручили пакет. Позже, на берегу, он прочитал отзыв о себе. Перечисляя боевые дела своего фрегата, отмечая заслуги Головнина, его службу и на фрегате «Сигорс», лорд Маркерр особенно подробно останавливался на ночной абордажной схватке. О Василии Головнине было сказано: «…был в голове сражавшихся, дрался с необыкновенною отвагою и был так счастлив, что остался невредимым».

Значит, запомнился англичанину тот спокойный ответ Головнина… А русскому моряку запомнилась фраза, произнесенная командиром фрегата: «Англия не забывает своих друзей…»

Не чаял в тот день Головнин, что ему уже скоро доведется на собственном опыте проверить правдивость этих слов и доведется с тревогой выжидать желанный час, чтобы бежать в океан от такой дружбы.

В 1806 году, когда Василий Головнин дальним, кружным путем — через Швецию и Финляндию — возвратился из Англии в Петербург, город русских моряков Кронштадт торжественно отмечал знаменательное событие: из первого кругосветного плавания на рейд Кронштадта прибыли корабли русского флота — «Надежда» и «Нева»…

Для моряков-балтийцев завершение этого славного похода было подлинным торжеством. Доброе начало положено!.. Отныне русские моряки пройдут в самые далекие страны; для их молодого флота уже наступила пора исследований и открытий на всех широтах земли.

Еще воспитанником Морского корпуса мальчик из рязанской деревни Вася Головнин мечтал о таких походах. С годами мечта становилась уверенней — она не потерялась, не растратилась среди забот по службе, среди житейских дел.

Не каждый из давних петербургских знакомых Головнина смог бы теперь догадаться, что в этом внешне суровом и строгом офицере по-прежнему жила юношеская страсть к беспокойным морским дорогам, к штормовым просторам морей и океанов, еще таивших множество загадок.

Он считал неотложно важным, чтобы русские моряки разгадали эти загадки, прошли нехожеными широтами, нанесли на карту еще не открытые земли.

В Англии он не просто отбывал положенный срок для усовершенствования в военно-морском деле. Пристально присматривался Головнин ко всему, что могло оказаться ценным для родного флота, — к работе верфей, к мастерству корабельщиков, к военно-морской сигнализации, к особенностям маневров, к распорядку на кораблях… Много здесь было такого, что следовало отбросить, как хлам догматической традиции или как пережиток. Не случайно сказал он в присутствии лорда Маркерра, что с жизнями матросов следует считаться. Свирепая дисциплина в британском флоте и бессмысленно жестокая муштра всегда вызывали у Головнина отвращение.