– А им и слышать не надо, – поддерживая красавицу за талию, произнесла женщина, названная Катериной. – Этим папистам слова не скажи – везде ересь видят.

Она почти вынесла бледную красавицу из церкви. К ней тут же подскочил слуга в ливрее цветов дома Бофор.

– Быстро носилки, – резко сказала Катерина. Слуга кивнул и исчез. Около них остановился не слишком изящный мужчина на лошади. Через мгновение он уже стоял рядом с ними, поддерживая красавицу с другой стороны.

– Что с ней? – с тревогой спросил он, разглядывая её лицо.

– Мадам Габриэль стало душно в церкви, – произнесла Катерина. – У неё разболелась голова.

– Где носилки? – слабо произнесла красавица.

Подоспевшие слуги помогли её уложить. Она откинулась на подушки и закрыла глаза.

– Это серьёзно? – спросил мужчина. Его изрытое оспой и покрытое шрамами лицо побледнело от волнения.

– Это обычные недомогания беременных, – с усмешкой произнесла Катерина, забавляясь его неотрывному взгляду на занавески носилок. – Можно подумать, Гильом, что это ты отец, а не король.

Мужчина порывисто повернулся к ней, и шрамы и оспины резче выделились на его лице. Его взгляд выражал муку. Он вскочил в седло и помог Катерине сесть сзади.

– Я был бы рад, – тихо сказал он, трогая лошадь. – Я её люблю. Но она любит не меня.

Катерина за его спиной фыркнула. Молодой человек понуро опустил голову.

Через некоторое время маленькая кавалькада остановилась у богатого дома за высокой каменной стеной, который, казалось, кричал о финансах. Выскочившие из дома слуги помогли сойти с лошади Катерине и отнесли обессиленную красавицу в дом. Катерина поспешила за ней. Молодой человек не стал смешиваться с толпой и, подождав, пока суета поутихнет, слез с лошади и повёл её в конюшню. Расседлав и почистив коня, он лично долил в поилку воды и нанёс овса. Понаблюдав некоторое время, он похлопал коня по заду и пошёл в дом. Хозяин дома, толстенький краснощёкий банкир испуганно наткнулся на него в холле первого этажа.

– Вы из свиты мадам? – быстро залепетал он, отчаянно потея. – Мадам слегка отдохнула и вышла прогуляться в сад. С ней её камеристка.

Быстро выпалив всё это, он, переваливаясь, заторопился в темноту коридоров. Мужчина пожал плечами и направился в сад.

Едва он вошёл в благоуханную зелень, как на него налетела Катерина. Её обычно суровое и спокойное лицо было бледно, а глаза возбуждённо блестели. Мужчина схватил её за руку.

– Она упала в обморок, – скороговоркой тихо в самое лицо мужчины сказала она. – У неё судороги. Жуткое зрелище. Её снова внесли в дом. Она требует, чтобы её перевезли в дом тётки. Но чёртов мятеж в Шартре держит госпожу де Сурди там не хуже цепей. Без неё в доме нет ни нормальной мебели, ни толковой прислуги. Мы ждём госпожу де Гиз. Может, переедем к ней.

– Чёрт побери, Катерина, что происходит? – Мужчина, не отдавая себе отчёта, сильно сжал женщине руку. Та поморщилась и выдернула её.

– Откуда мне знать, Гильом? – Она с досадой потёрла повреждённое место. – В понедельник она тут ужинала, помнишь? Этот Дзаметта – итальянец. А они и флорентийцы, в частности, спят и видят усадить свою корову-принцессу на французский престол. Кто его знает? Может, её уже в понедельник отравили.

– Тогда бы она два дня как уже была бы мертва, – с болью произнёс мужчина.

– Ну и дурак ты, Гильом, – с презрением сказала Катерина. – Кто же у себя в доме гадит? Эти флорентийцы – мастера по ядам. Они могут заставить её умирать хоть месяц от какой-то «неизвестной болезни». Вспомни случай с Бьянкой Капелло и её мужем. А они обедали у герцога Тосканского Фердинанда. Того самого, кто так хочет посадить эту Медичи на французский престол. Это случай, что мы в доме этого финансиста.

– Возникшая суета заставила её прислушаться.

– О, приехала госпожа де Гиз. Быстро у неё слуги работают.

И, подобрав юбки, Катерина заспешила в дом. Мужчина, помедлив, направился за ней.

Во дворе дома в это время суета не прекращалась. Быстро посовещавшись, из дверей дома вышел хозяин, надменная высокая женщина и невысокий мужчина с озабоченным лицом.

В дом священника, – крикнула кучеру надменная дама. Мужчина едва успел захлопнуть дверь кареты, как она поехала. Хозяин, кланявшийся. Пока провожал пару до кареты, ещё некоторое время машинально кланялся, потом поспешил в дом.

– Вы поймите, – забегая то с одной стороны, то с другой, испуганно тараторил он Катерине, которая несла плащ и молитвенник. – Я бы с радостью предоставил свой дом. Но вы поймите, – он протёр взмокший лоб мятым платком. – Всемилостивейшая королева Екатерина, да смилуется над ней господь, создала нам, итальянцам, дурную славу…

– И, если мадам Габриэль и её ребенок умрут в вашем доме, вас сочтут отравителем, – раздражённо закончила Катерина, яростно шагая к выходу. На лице финансиста отразился ужас. – Да, я поняла вас. Не знаю, почему госпоже де Гиз и господину Ла Варенну есть до вас дело, но они распорядились увезти от вас госпожу де Бофор.

На лице хозяина сменилось несколько гримас от ужаса до облегчения. Он снова промокнул лоб.

– И смените платок, – презрительно бросила Катерина, направляясь к носилкам. – От него дурно пахнет.

Хозяин попытался что-то сказать, взмахнул руками и вдруг дёрнулся, когда сзади лакей его слегка отодвинул с дороги. На импровизированных носилках из двух шпалер бледную красавицу перенесли к портшезу. Когда её уложили, Катерина легко забралась в него сама и приложила к вискам и лбу красавицы влажный платок. Та ненадолго открыла глаза, что-то тихо произнесла и откинулась на подушки. Катерина кивнула головой и задёрнула занавески. Портшез и маленький эскорт двинулись в путь.

На следующий день, несмотря на все протесты Катерины, беременная красавица, явно почувствовав себя лучше и удивлённая переполохом, который доставила накануне, была препровождена в общину Сен-Жермен-л’Оксеруа рядом с Лувром. Там она некоторое время наблюдала за перевозкой своей мебели. Затем её отнесли в церковь. После исповеди и причастия она вышла, опираясь на руку Катерины, и направилась к дому тётки.

– Святой отец, – Мужчина с изуродованным лицом вертел шляпу в руке. – Как вы нашли её? – Он отвернулся от священника и смотрел за двумя удалявшимися женскими фигурами.

– Она умиротворена и утешена, сын мой, – с лёгкой улыбкой сказал священник, похлопав мужчину по руке. Он развернулся и медленно направился ко входу в церковь. Мужчина мельком взглянул на него и бросился догонять женщин.

В доме тётки беременная красавица направилась в отдалённую комнату и потребовала оставить её одну. Что было весьма затруднительно. Толпы людей, вместо того, чтобы поститься во всех смыслах этого слова, как требовал от короля его исповедник Бенуа, набежала посмотреть на герцогиню де Бофор. Непонятная мадам Мартиг, которая ещё в понедельник вилась около герцогини и её свиты во главе с госпожой де Гиз, снова шастала из комнаты в комнату, занятая неизвестно чем.

По прошествии часа утомлённая красавица позвонила. Вбежавшей Катерине она приказала привести Гильома ле Муи. Катерина недовольно поджала губы, но выполнила её приказ.

Когда Гильом пришёл, она потребовала оставить их одних. Недовольная Катерина вышла и плотнее закрыла дверь.

Гильом ле Муи замер на пороге, в то время как побледневшая и осунувшаяся красавица Габриэль д’Эстре, герцогиня де Бофор лежала в кровати с поднятым балдахином.

– Гильом, – слабо начала Габриэль. – Я знаю, что только на вас могу положиться. – Она указала ему на кровать. Смущённый Гильом робко присел на самый край. – Я знаю, – лихорадочно зашептала Габриэль. – Они все хотят моей смерти. Для них я грязная шлюха, дочь убитой шлюхи, племянница шлюхи и родственница алчных прохиндеев и торгашей. Но король обещал моему сыну корону, а мне – брак. Он должен исполнить обещание! Ведь только неделю назад, после скандальной истории с тем непристойным портретом, он прилюдно обещал жениться на мне. Подумать только – выставить полуголую Генриетту д’Антраг моей преемницей! Убила бы того художника, своими бы руками убила. А равно и того, кто так обрядил эту плоскую доску с детским лицом во время праздника…