Джейн удивлялась сама себе. В редкие проблески сознания вторгалась мысль, что с ней самой что-то не так в этом замке. Но тут на неё накатывала успокаивающая волна, и она переставала тревожиться.

Весь день она провела в библиотеке, читая «Роман о розе». Когда она брала в руки книгу, её пронзила мысль – это не Вергилий, не Данте, которых она любила, как близких родственников. А любовно-сентиментальный рыцарский роман, которые она не читала уже с детства. Но за этой мыслью наплыла другая: ну и что, что не читала с детства? Голова, как и тело, должна отдыхать. А серьёзные вещи её очень утомляют. И вот «Роман о розе» лежал перед ней, а рядом ещё несколько книг на подобную тему. Читая их, Джейн смахивала невольные слёзы. Иногда она ловила себя на мысли, что по подобным пустякам она давно не плакала. «Это всё свадьба да мрачный замок. Вот мои нервы и не выдерживают, – отвлёкшись от книги, подумала она. – И кто сказал, что я должна быть каменным изваянием? Бог дал человеку способность плакать и смеяться не для того, чтобы он эти способности покрыл пылью. Тогда это было бы кощунством и неуважением к дарам Отца небесного».

Перевернув ещё несколько страниц, Джейн захлопнула книгу и взяла другую. Это был сборник баллад о прекрасной даме. Раскрыв его наугад, что ей тоже было не свойственно, поскольку она любила читать книги с начала и до конца, Джейн почти сразу залилась слезами.

– Странно действует наша трава на твою невесту, – сказал Гильом ле Муи, наблюдая за Джейн через прорезь в гобелене, тихо подошедшему Бертрану. – Того и гляди глаза покраснеют.

– И что? Боишься, что её примут за вампира? Ей же хуже. Наша тётушка Клод пила чужую кровь, пока не получила вилы в сердце. И тот кузнец поступил правильно: нечего в полнолуние по деревням шляться и пугать крестьян. Мало ей было тех трёх девственниц, что она получала каждый месяц вместе со свиньями и коровами?

Гильом ле Муи нахмурился.

– Не хмурься, дядюшка, – усмехнулся за его спиной Бертран. – Я знаю, что вы её любили. Ведь и я её любил, – со значением добавил он.

Гильом ле Муи дёрнул уродливым плечом и повернулся к Бертрану.

– Белошвейка уже здесь?

– Представьте себе, дядюшка, – Бертран скрестил руки не груди и опёрся плечом о каменную стену. – Эта нахалка имела наглость заявить, что она боится.

– Чего? Меня или вас? А, может, невесту?

– Нет, боится приезжать в замок.

– Дьявол. Так вези её, – он ткнул в гобелен. – к ней. Эта Жавота мне стала надоедать своими капризами.

– Её зовут Жовета. И она бывает сговорчивой, – Бертран прикрыл глаза и похотливо улыбнулся.

– Чёртов ублюдок! Когда ты остановишься? – вскричал Гильом ле Муи.

– Осторожней, дядюшка, – прищурившись, холодно сказал Бертран. – Как бы вам не проснуться без головы.

Гильом ле Муи хмуро взглянул на его хищный оскал и сказал тише:

– Как ты не понимаешь. Если всё это дойдёт до папы Павла, он нас не отлучит от церкви, как короля Генриха, он просто пришлёт иезуитов к нам, а те с помощью инквизиции отправят нас на костёр.

– До Павла Третьего далеко…

– Не дальше, чем до него было Генриху Восьмому. Несмотря на то, что религия Лютера5 собирает толпы народа, его сожгли на костре. А он был не простой монах – богослов с последователями. Филипп Четвёртый не пожалел не только Жака де Моле, но и всего ордена. А среди тамплиеров были очень знатные фамилии. Жиля де Ре, славного маршала Столетней войны, соратника Жанны д’Арк, правда, предавшего её, но это другая история. Так вот, его, этого прекрасного вояку вынудили сознаться в том, чем мы с тобой занимаемся, почти не скрываясь. И знаешь, чем закончилось дело? Его заживо сожгли на костре.

– Чего ты всё каркаешь, дядюшка, – Бертран лениво потянулся. – Если верить легенде, то только тринадцатому потомку не поздоровится. А мы еще только в начале списка, в первой десятке.

– В пятёрке или в десятке, мне наплевать. В легенды я не верю. Я хочу жить, как живу сейчас. Не опасаясь, что какой-нибудь монах в клобуке или крестьянин с топором разнесут мою жизнь и мой замок в пыль.

– Мой замок, – холодно сказал Бертран. – Не забывайся, дядюшка.

– Хорошо, – досадливо поморщился Гильом ле Муи. – Твой, мой – какая разница? Ведь мы родственники.

– Более чем, – хохотнул Бертран. – Хорошую шутку выдумала наша бабушка, чтобы помешать провидению посчитать поколения.

– Да, наша бабушка, Катерина де Го, была та ещё штучка, – На хмуром лице Гильома ле Муи мелькнуло что-то похожее на лукавую улыбку. – Несмотря на эти уродливые наросты, которые выскакивали на ней как грибы после дождя, она была резвой старушкой. Как она хлестала слуг, прежде чем заняться с ними любовью! Пол был весь красен от крови.

– Представь, дядюшка, одному это нравилось.

– Я помню, как еле дышащий, он ползал у её ног и просил, чтобы она его снова выпорола.

– А она поставила ему на член свою огромную ногу и заявила: сегодня от тебя не будет никакого толку. А потом как следует, надавила на него, так, что у бедняги пошли конвульсии по всему телу. Тогда же он и скончался.

– Откуда ты всё это знаешь?

– Да я сидел в первых рядах. В тот день бабушка и лишила меня невинности.

– Да? А я думал, это я…

– Нет, дядюшка. С вами было позже. Но какой же бабушка была искусницей!

– В деревне говорили, что она летает на шабаш каждую пятницу.

– Зачем? У нас здесь не хуже местечко, – ухмыльнулся Бертран, и они оба захохотали.

– Так что с этой Жоветой? – спросил Гильом ле Муи, снова приникая к дырочке в гобелене.

– А ничего. У нас найдутся девки, которые выгладят и вычистят платье. В конце концов, сойдёт любое. Не откладывать же из-за него свадьбу.

Гильом ле Муи хмуро взглянул на племянника и отошёл от дырочки. Бертран занял его место.

Некоторое время дядя наблюдал за племянником, затем тихо ушёл по каменному коридору. Бертран оглянулся на него, губы его скривились в ухмылке, и он снова приник к дырочке.

Когда пробил гонг к обеду, Джейн удивилась. Времени прошло всего ничего. Потянувшись, она ощутила в теле какую-то радостную легкость. Казалось, мгновение, и она оторвётся от земли и воспарит над полом. Оглядевшись по сторонам, Джейн закружилась по комнате, раскинув руки. Завтра, уже завтра она будет замужем. С завтрашнего дня она попросит Бертрана слегка переделать его замок. Уж очень он мрачен. А заодно отправить его кузину в монастырь, чтобы своими речами она не дурила ей голову. Если ей хочется кого-то пугать, пусть это будут монашки в каком-нибудь дальнем монастыре.

Джейн резко остановилась. Её вдруг одолел внезапный приступ голода. Оставив разбросанными книги на столе и креслах, что опять-таки было ей не свойственно, она поспешила в трапезную. На этот раз с Гильомом ле Муи сидел его племянник. При виде его Джейн почему-то стало радостно. Она не замечала, что ела и что пила, поскольку не сводила глаз с красивого лица Бертрана. Голод тоже давал о себе знать. Она съела бы и сырую крысу, если бы её подали к столу.

По окончании обеда она была опустошена. На душе почему-то стало тоскливо. Вспомнился замок Глэдстон с его замшелыми стенами, обветшавшей крышей и мокрыми подвалами. Детство всегда кажется, более счастливой порой. И хоть Джейн с братом не особо любили друг друга по причине разных характеров, но он был единственным близким человеком, не считая отца, вечно занятого своими проблемами и мыслями о сохранении фамильной чести.

Возвратившись в свою комнату, Джейн снова нашла на своём столике стакан с водой и бисквит. Оглядев это беглым взглядом, она решила написать письмо своей тётке, Элоизе Каннингэм. Письмо получилось длинным и сумбурным. В нём перемешались радость от выгод замужества и печаль о прошедших годах, слова старого цыгана, сказанные ей ещё в Англии, и похожие на бред воспалённого воображения выдумки Бьянки. Попутно Джейн со всеми подробностями описала внешность Гильома ле Муи, а так же забавное нежелание Бертрана и Катерины де Го встречаться. Уже заканчивая письмо, она вспомнила, что её камеристка Мэри куда-то подевалась, а Роберта она не видела с тех пор, как вошла в замок.