Мужчину с закрытыми глазами Гильом ле Муи назвал Леоном.

– Его веки скоро срастутся совсем. Однако ему мешают ресницы. Наверное, придётся выкалывать ему глаза. У него вкус неприхотлив: ему всё равно, кто с ним мужчина или женщина. Он рад любой компании в постели. Главное, чтобы его хлестали хорошенько.

Подойдя к креслу, где сидел Жак, Гильом ле Муи обратился к Джейн:

– С Жаком ты знакома. Надо было поверить Бьянке. Это действительно её сын. Только он очень быстро растёт и стареет соответственно. Бьянка же, как странно, не стареет вообще. Жак охоч до женщин, но аппарат стал подводить частенько.

– Говори за себя, – прохрипел Жак и закашлялся.

– Это, – Гильом ле Муи указал на карлицу. – Это Аннет. Она очень любит женщин. Но и мужчинам не отказывает. У неё странное пристрастие к тем, кто намного больше неё.

Он провёл Джейн в тёмный угол, где на козетке сидело нечто, похожее на огромного паука. Освятив этот угол, Гильом ле Муи представил это нечто Джейн.

– Это Пьер и Луис. Их мать тоже испугалась, когда их увидела. К сожалению, сама родить она не смогла. Пришлось её резать и вытаскивать их руками.

Испугаться было от чего. Огромный паук оказался двумя мальчиками лет десяти, сросшимися немного боками, немного животами.

– Их никак не разъединить. Один арабский врач сказал, что у них что-то общее, то ли печень, то ли желудок. Я не врач, не запомнил.

Он перешёл к другому тёмному углу. Джейн едва не закричала: на вбитом в пол кресте висела Бьянка.

– Что ж, – произнесла Бьянка. Она как будто не чувствовала боли от впившихся в её руки и ноги гвоздей. Как будто беседовала в будуаре с подругой, а не в этой кошмарной комнате, заполненной уродливыми родственниками. – Я вижу, вы не последовали моему совету и не сбежали. Вернее, вам не дали, – Она посмотрела на Гильома ле Муи.

– Ну да, – сказал он. – Несколько рецептов нашей очередной бабули – и всё идет так, как ты хочешь.

– А сейчас с ней что?

– Другая травка. Её нашла и придумала рецепт племянница нашей легендарной колдуньи-бабули. Разум подчиняется ей, а тело – мне.

Джейн в ужасе слушала этот мирный разговор. Бьянка, висящая на кресте, беседовала со своим отцом, как ни в чём не бывало. Ни боли, ни претензий, ни страха, ни жалоб. Как будто беседа двух друзей за чашкой чая.

– Внимание! – Гильом ле Муи хлопнул в ладоши, приковывая все взоры к себе. Джейн вздрогнула от неожиданности. – Внимание! С официальным представлением окончено. Теперь выход жениха! Бертран! Все готовы и ждут тебя!

В тишине комнаты, нарушаемой только потрескиванием свечей и частым дыханием кого-то из этой страшной семьи, послышался скрип петель, и из стены, заставленной свечами, показался человек. Джейн увидела белое пятно лица и узнала Бертрана де Го. Он вошёл в комнату. Его прямые волосы были распущены и рассыпаны по плечам, что придавало ему сходство с сестрой. Из одежды на нём был только тёмный плащ, скрывавший его фигуру с головы до пят.

– Бертран, невеста ждёт тебя, – торжественно произнёс Гильом ле Муи и подтолкнул Джейн к Бертрану.

«Невеста? – пронеслось в голове Джейн. – Но мы уже обвенчались!». Она сделала по инерции два шага и остановилась. Бертран картинно распахнул руки, и плащ упал, открывая обнажённое тело. В который уже раз за сегодняшний день Джейн чуть не упала в обморок: на неё смотрело странное юношески-женское лицо с нежной шеей. Дальше взору открывались упругие груди и плоский живот, а ниже… Джейн вспомнила обрывки и недомолвки своих замужних знакомых дам. Их рассказы и сравнения. Их восторги и разочарования. Джейн, несмотря на свой возраст, никогда не видевшей мужского члена, эти рассказы казались преувеличением и нелепицей, поскольку одна сравнивала член своего мужа с «кочергой от камина, правда, не такой длинный». Другая, приводя в пример член своего любовника, говорила о «церковной свече, правда, не такой толстый». Третья упоминала «язычок колокольчика, правда, не такой твёрдый». Иногда вырывалась более содержательная информация о размерах. И, когда Джейн начинала мысленно примеривать это к себе, она приходила в смятение, как это всё может «там» поместиться. Смущённый разговор с повитухой не успокоил её, а только добавил вопросов. Но теперь, глядя на огромный как у жеребца багровый член Бертрана, Джейн была в самой настоящей панике. Если бы не снадобье, каким её всё же как-то сумели опоить, она умчалась бы от сюда с диким криком. Но она не могла даже открыть рот. А тут ещё Шарль, любитель человеческого мяса, вдруг стал неестественно дёргаться и закатывать глаза.

– Эй, вы! – крикнул Гильом ле Муи. – Держите ему голову и засуньте что-нибудь в рот, чтоб языком не подавился. Да, дорогая племянница, – обратился он к Джейн. – У Шарля падучая. Его сестричка была сомнамбулой, за что и поплатилась: её пристрелил из арбалета стражник на посту. Он её попросту не узнал, решил, что это привидение. Пальнул со страху, а Сюзанна и не проснулась даже. Правда, Шарль?

Шарль уже лежал на полу, придерживаемый за руки и ноги Анри, Франсуазой и Леоном. Аннетт с ножом в руке держала его подбородок.

Вскоре приступ прекратился, и Гильом ле Муи обратился к Бертрану:

– Невеста заждалась. Сделай из неё жену и отдай нам.

Бертран подошёл к Джейн и потянул её за собой.

– Твоё место сейчас на алтаре. А моё – на тебе.

Он толкнул Джейн к каменной плите у дальней стены. Эту плиту Джейн не заметила просто потому, что свет от большого количества чёрных свечей в комнате туда просто не проникал. Плита была холодной и гладкой с углублением посередине. Гильом ле Муи поднёс факел, и Джейн увидела над плитой перевёрнутый крест в пентаграмме. Пентаграмму по кругу обвивала надпись: «Быть над всем и быть над всеми. Быть выше бога, быть умнее дьявола. Творить то, что хочу, владеть тем, что вижу. Я есть суть и жизнь. Я – Бог». В неверном свете факела Джейн рассмотрела на каменной плите изображение человека с козлиной головой и ногами, и нереально большой член, упирающийся в углубление, из которого выходил жёлоб, заканчивавшийся вместе с плитой. Под тем местом, где жёлоб заканчивался, стояла чаша.

Безо всяких объяснений Бертран сорвал с Джейн одежду. Гильом ле Муи одним движением разорвал крепкий корсет и кринолин. Джейн осталась стоять совершенно обнажённая. Гильом ле Муи подхватил её и бросил на плиту. Джейн закрыла глаза. Очевидно, она всё же потеряла сознание, ибо то, что случилось позже, забыть было просто невозможно.

Уложив Джейн над углублением в плите, Бертран со всего размаху всадил в её нежное лоно свой гигантский член. Кровь брызнула во все стороны, и большая её часть попала в углубление и по жёлобу стекла в чашу. Пока он продолжал содрогаться над неподвижной девушкой, полная чаша обошла всех, даже прибитой к кресту Бьянке вымазали губы. То, что осталось в чаше, залпом выпила Франсуаза и подставила чашу снова под жёлоб, ловя тоненькую струйку. Губы самой Джейн Бертран вымазал своим членом, который, отдохнув, снова требовал своего. Бьянка, Аннетт, Леон, Анри, Шарль, Франсуаза – никого он не обошёл своим вниманием. Пока его дядюшка пристраивался к нему сзади, Аннетт с наслаждением обсасывала его соски и груди. Потом Бертран снова кинулся к Джейн. Жак, член которого уже не мог работать сам, вылизывал женское лоно Бертрана, чем мешал ему заниматься с Джейн. Наконец, Бертран, рассвирепев, пнул его ногой в лицо, и Жак отлетел в другой конец комнаты, где Франсуаза и Аннет в это время занимались Пьером и Луисом, которые в свою очередь были заняты Матильдой: один теребил и вылизывал её клитор, другой мял и покусывал её соски.

Партнёры сменяли друг друга до тех пор, пока все не устали.

– Теперь ужин, – провозгласил Бертран. – Ужин в честь дня Сатаны. Шестое июня ещё не закончилось. Жертва не принесена.

Гильом ле Муи подошёл к Бьянке.

– Ну что, дочка, знаешь ведь, что тебя ждёт. Повторяй за мной: «Отче наш, бывший на небесах…»

– Нет, папочка, – прервала его Бьянка. – Хоть ты и они получите моё тело, вам не взять моей души. Отче наш, сущий на небесах… – начала она громко. Гильом ле Муи поморщился.