Теперь и нас, и наших японских коллег волновала одна мысль: как быстро «Оби» удастся пробиться к Молодёжной?

— Спасатели!.. — с мрачным видом проворчал кто-то. — Как бы самим спасаться не пришлось…

В эту ночь на «Оби» спали плохо. Капитан вообще не сомкнул глаз, ни на минуту не покидал рулевую рубку.

Коварное поле! Льды, которые мы сутки назад легко проскочили, сомкнулись, разводья исчезли. Видимо, подул ветер, и льды, как говорят полярники, стало прижимать. За последние шесть часов мы прошли не больше мили. Винт! Не повредить бы винт! «Обь» с предельной осторожностью, буквально ощупью, прикасалась ко льдине, испытывая её на прочность, и если она не поддавалась, то отходила назад и искала другую, более сговорчивую.

До чистой воды оставалось пять-шесть миль, но они, эти мили, совсем не те, что были раньше. Перед нами расстилалось сплошное поле с вросшими в него айсбергами. Один опрометчивый шаг — и мы попадём в положение «Фудзи». С той разницей, что нам уже никто не поможет. В эго время года, когда на пороге полярная ночь, кораблям в Антарктиде делать нечего, они предпочитают бороздить другие, более гостеприимные моря.

Особенно тревожно было в рулевой рубке, когда в течение двух часов «Обь» не могла продвинуться вперёд ни на один метр: со всех сторон её окружили тяжёлые льды. Капитан Купри с такой осторожностью раздвигал их стальной махиной корабля, словно они были хрустальными. Два часа «Обь», как слепой котёнок, тыкалась форштевнем то в одну, то в другую сторону, пока по ледяному полю тоненькой ниткой не побежала трещинка. Капитан ледокола своего рода боксёр: он тоже должен осмотрительно и мудро выискивать у противника уязвимое место, чтобы обрушиться на него всей своей мощью. И следующий раунд Купри провёл уверенно: «Обь» двинулась на треснувший лёд, и поле начало расступаться.

Опасность, однако, ещё не миновала: корабль должен был пройти в ста метрах от огромного старого айсберга. Великан, украшенный многочисленными пещерами и гротами, был сильно подточен. Видимо, он повидал на своём веку немало штормов, его ледяные бока были побиты, словно крепостные стены осаждённого замка. И теперь у айсберга был отчётливо виден угол наклона. Очень не любят моряки проходить рядом с такими айсбергами. Он может опрокинуться в любую минуту, и не надо быть специалистом, чтобы нарисовать в своём воображении картину катастрофы: гигантская воронка втянет в себя корабль так быстро, что радисты вряд ли успеют послать в эфир «Спасите наши души», а если и успеют, то это всё равно прозвучит как последнее «прости». Но другого пути не было — не возвращаться же обратно! — и притихшая «Обь» на самом малом поплелась мимо великана, словно боясь его разбудить.

Наконец айсберг остался за кормой, и напряжение спало, самая главная опасность миновала. А вскоре начались разводья, и «Обь», повеселев, прибавила ход. Ещё через час мы вышли на чистую воду, взяли курс на Молодёжную, и впервые за сутки Эдуард Иосифович покинул рулевую рубку.

Недели через две мы вновь долгими часами с тревогой следили за перемещениями одного из айсбергов, но все же таких неприятных ощущений, как в описанные выше минуты, экипаж «Оби» ещё не испытывал. Впрочем, это моё субъективное мнение, потому что мне все было в диковинку, а «Обь» за годы антарктических странствий повидала столько, что этот эпизод вряд ли уж очень сильно врезался в память её экипажу.

Едва успели мы пройти несколько миль по чистой воде, как пустынный океан ожил: его гладкая поверхность покрылась всплесками. Киты! Я видел их второй раз в жизни. Впервые это произошло пять лет назад, в Индийском океане, когда наш рыболовный траулер оказался в окружении стада огромных китов. Это было незабываемое зрелище, я до сих пор не могу простить себе, что упустил редчайший кадр, когда один кит выпрыгнул из воды и сделал стойку на хвосте. Теперь же я испытывал немалое разочарование: десятки китов, которые суетились вокруг «Оби», выглядели как пародия на морских исполинов. Это были так называемые «минке», карликовые киты. Говорят, когда-то их и за китов не считали, никому бы и в голову не пришло тратить на них гарпун, но времена меняются. Для нынешних китобоев и «минке» — кит. Богатыри, ещё в недавние времена безнаказанно бороздившие воды Мирового океана, встречаются все реже, их стада заметно поредели, что со стороны китов, безусловно, эгоистично, потому что срываются планы их забоя. Формально каждая страна по международному соглашению имеет квоту, научно обоснованную норму забоя китов, которая исчислена с таким расчётом, чтобы сохранить хотя бы простое воспроизводство стада. Жаль, что киты не подозревают о таком великодушии, они, наверное, прослезились бы от благодарности за столь трогательную заботу о сохранении их вида. Но все дело в том, что, по общему мнению моряков, с которыми я беседовал на эту тему, мало кто из китопромышленников всерьёз относится к своей узаконенной квоте. Китов повсюду бьют, не считая, бьют, не обращая внимания, в кого летит гарпун, в самку ли, кормящую детёныша, или в самца, нагло увиливающего от уготовленной ему участи.

Видимо, не за горами время, когда вооружённые дальнобойными гарпунными пушками флотилии будут со свистом и гиканьем гоняться уже не за стадами, а за одинокими и давно не видавшими сородичей китами, потерявшими всякую надежду умереть от старости. Тогда, возможно, люди спохватятся, начнут создавать «Общество защиты китов» и обращаться с горячими мольбами к своим правительствам, но, боюсь, будет слишком поздно. Бизонам и зубрам, во всяком случае, такие меры помогли не больше, чем покойнику оркестр. Конечно, китовое мясо и ворвань ценные продукты, а попадающаяся у одного кашалота из тысячи амбра — превосходное сырьё для парфюмеров, но человечество в наш век достаточно поумнело, чтобы найти замену этому сырью. Недобрым словом помянут нас внуки, если в начале третьего тысячелетия китов можно будет увидеть лишь на старых кинолентах и в двух-трех загонах, этаких морских «Беловежских пущах», в которых потомки гордых и прекрасных исполинов, привыкшие свободно плавать по морям, быстро исчезнут.

Жаль китов! Много миллионов лет трудилась природа, чтобы создать этих удивительных животных, таких добродушных и величественных. Они украшают моря, как слоны землю, они вызывают восхищение, облагораживают человека и дают ему пример: «Смотрите и учитесь, мы могучие, но безобидные, мы никому не хотим зла и давно уже перековали мечи на орала». Слонов как будто бы спасти удалось, всеобщий взрыв протеста заставил двуногих хищников разрядить свои ружья. Теперь очередь за китами. Наверное, я сделал слишком оптимистичное предсказание — начало третьего тысячелетия. Если китов будут бить так, как это делают сегодня, уже через десять-пятнадцать лет они исчезнут. Быть может, китов спасёт то, что их забой из-за уменьшения поголовья и растущих накладных расходов станет экономически невыгодным, но вряд ли такое решение вопроса послужит к чести человечества. К тому же слишком опасно судьбу китов доверить счётным работникам, она относится к компетенции морали, а не бухгалтерии.

Через два часа мы увидели двух касаток и дюжину императорских пингвинов. Императоры плыли на небольшой льдине, стоя по стойке «смирно» в метре от её кромки, и не шелохнулись, хотя «Обь» прошла буквально рядом со льдиной, едва её не задев. Матросы на баке предположили, что где-то неподалёку, видимо, рыскает касатка, иначе пингвины прыгнули бы в воду. Они так боятся касаток, своих главных и едва ли не единственных врагов, что пошли на риск столкновения с незнакомым чудовищем, но не покинули льдину. И правильно сделали: два похожих на небольшой парус спинных плавника выдавали касаток, как перископ — подводную лодку. А ведь тоже китами считаются, злодеи! Впрочем, даже самый миролюбивый народ порождает убийц, которым место за решёткой. Касатка — хищник страшный, её зубастая пасть самое, пожалуй, грозное оружие, которым могут похвастаться обитатели океана. Она не боится никого, чувствуя себя в воде такой же всемогущей и неуязвимой, как тигр в джунглях. Касатки глотают пингвинов, как устриц, охотно лакомятся тюленями и нападают на сородичей-китов стаями, как торпедные катера на могучий, но малоповоротливый корабль. Эти сражения самые впечатляющие из всех происходящих в океане. Единственное оружие кита — мощный хвост, его удара не выдержит ни одно живое существо, и гибнущий исполин, терзаемый со всех сторон, дорого продаёт свою жизнь. Моряки с «Юрия Долгорукого» рассказывали, что видели однажды на поле боя рядом с растерзанным китом тела трех касаток, при всей своей ловкости не избежавших возмездия. Самое лакомое для касаток блюдо — язык кита; встретив кита, они не могут преодолеть искушения и лезут в драку, из которой кит редко выходит живым.