На Востоке — чрезвычайное происшествие: постоянный дежурный взбунтовался и вручил начальнику заявление об отставке. Тщетно Василий Семёнович взывал: «Разве найдём мы вам равноценную замену? Разве будет кто-нибудь мыть посуду с такой любовью?» Бунтовщик был непреклонен.

— Хочу на стройку, — упрямо твердил я, — разгружать самолёты желаю!

— Но разве мы найдём…

— Найдёте. Воспитаете достойную смену в своём коллективе.

— Но разве будет кто-нибудь…

— Будет.

— Кто, кто?

— По алфавиту: Арнаутов, Барков, Баранов, Бобин…

— Но ведь они…

— Великолепно справятся. Что это за научный работник, который не умеет держать в руках швабру?

Сидоров созвал экстренное совещание. Выяснилось, что Фищев, Флоридов и Ульев, фамилии которых находились в конце списка, не возражают против моей отставки, зато решительно против неё те, кому назавтра дежурить. Но случилось неожиданное. Наиболее, казалось бы, заинтересованный человек — Арнаутов, находясь под бременем приятельских отношений, склонил чашу весов в мою сторону.

— Справимся! — храбро заявил он. — Кандидаты наук, за мной!

Так я, отдежурив пятнадцать раз (между прочим, годовая норма на Востоке — сам поражаюсь!), перешёл в сферу материального производства. А Гена, приняв у меня по акту швабру, веник, мочалку и таз для мытья посуды, рьяно взялся за дело. На доске повисло объявление:

Самоотверженный Князь и не подозревал, как плохо отблагодарил я его за оказанную мне неоценимую услугу. В эти дни у нас проходил турнир по пинг-понгу, и Валерий Ельсиновский выигрывал партию за партией. И в своей радиограмме в редакцию «С добрым утром!» я досрочно произвёл Валеру в чемпионы — факт, который потом яростно оспаривал Арнаутов.

— Ну какой ты чемпион, если я прибил тебя в трех партиях? — бушевал он. — Ты самозванец, Лжедимитрий!

— А радио слышал? — с наслаждением спрашивал Валера. — Пройди отборочный турнир, докажи, что ты достоин права сразиться с чемпионом, и тогда я выкрою время для этой малоинтересной игры со слабым противником.

Я стал членом разгрузочно-погрузочной бригады № 2, возглавляемой Борисом Сергеевым. Самолёты обычно прилетали ночью, и Борис ходил по комнатам — сдирать одеяла со своих «докеров». Мы вставали, пили чай со сгущёнкой, проталкивали в себя бутерброды с ветчиной и отправлялись на полосу.

Много дней подряд на Восток шли почти исключительно строительные материалы, в нарушение инструкции, по которой в первую очередь станцию нужно обеспечить продуктами питания. Но Василий Семёнович, который большую часть своих морщин приобрёл именно на Востоке, хорошо знал правила игры.

— Нам запланировано сорок шесть рейсов, — говорил он. — Теперь уже ясно, что цифра эта занижена. И если мы сначала перевезём продукты, то скажут: «Стройка подождёт, следующая экспедиция завершит!» Поэтому пусть Ташпулатов с ребятами переправляют стройматериалы, без продуктов нас не оставят!

Так и получилось. Начальство ругало Сидорова за его хитрость, но дополнительные рейсы вынуждено было разрешить — не оставлять же станцию на голодном пайке!

А теперь я расскажу вам, как на Востоке разгружают самолёты. Это совсем не то же самое, что на Крайнем Севере, и даже не то, что на дрейфующей станции. Конечно, везде есть свои трудности. На льдину, к примеру, бывает трудно сесть — торосы, трещины, да и сама полоса такая рахитичная, что гляди в оба. Но если уж самолёт благополучно опустился — разгрузка его не сложнее, чем в любом другом месте. С учётом того, конечно, что главный разгрузочный механизм — рабочие руки.

На Востоке все по-иному. И режущий в лицо ветер здесь редкий гость, и трещин нет, и торосы в полутора тысячах километров, а на каждую разгрузку ребята шли, точно зная: домой они вернутся выжатыми до капли.

Потому что на Востоке широкоплечий, кровь с молоком, здоровяк-мужчина по своим физическим кондициям не превосходит щупловатого подростка. Но ведь для того, чтобы перегрузить с самолёта на тягач двухсоткилограммовую бочку соляра, подросток не годится, необходим мужчина! На материке такую бочку два-три парня обработают, покуривая, а здесь еле-еле вшестером, задыхаясь и синея на глазах.

Не хватает воздуха, этого кислородного горючего, которое поддерживает огонь в крови. Машина без бензина не сдвинется с места, а восточник должен, иначе ему на Востоке делать нечего. Ноги не стоят — стой на четвереньках, руки не держат — подставляй плечи, ищи в себе силы, где хочешь, а работай: то, что должен сделать ты, не сделает никто.

Впрочем, бочки с соляром, щиты и бревна, баллоны с кислородом и ящики с оборудованием — это ещё терпимо. Ну, синели, задыхались, хватали воздух открытыми ртами — но перетаскивали. А вот дизель для новой электростанции — это да! Я забуду — тело вспомнит.

Каждой бригаде досталось по дизелю. Нам не повезло: наш дизель в Мирном погрузили таким образом, что его надо было примерно на метр подтащить к двери руками. А весила эта махина, кажется, килограммов шестьсот-семьсот. В эту ночь было холодно, минус сорок два градуса, а с нас лил пот. Сбросить бы с себя каэшку, окунуться в снег, и тогда бы силы удвоились — как раз бы хватило на этот чёртов дизель! «На скоротечную чахотку», — уточнил доктор, когда один из нас высказал такое желание. Уж чего мы только не делали! И «раз, два — взяли!» хрипели, и рычаги всякого рода изобретали, и заклинали, молили и проклинали, а дизель стоял как вековой дуб, вросший корнями в землю.

Выход нашёл Валерий Ульев. Он предложил поставить на тягач бочки и покрыть их досками с таким расчётом, чтобы этот настил оказался на одном уровне с низом двери самолёта, а к станине дизеля подвести рельсы из досок. Тогда можно будет попытаться талями со стрелы подтянуть дизель к двери и перетащить его на тягач.

Так и сделали. Поехали на свалку, уложили на тягач двадцать бочек, настлали доски, подвели к станине рельсы и перетащили дизель. И ушли, или уползли — как вам будет угодно — домой спать. Унты я кое-как снял, воспитание не позволяло рухнуть в постель обутым, а каэшку и не пытался. Заснул мгновенно, давно уже со мной такого не случалось. А через минуту дежурный тряс меня за плечо.

— Завтрак проспите, подъем!

— Какой завтрак в пять утра? — простонал я.

— Де-евять!

Я доковылял до стола, упал на стул и попытался налить из чайника кофе.

Что за чертовщина, не могу чайник нагнуть, рука трясётся!

— Как отдохнули? — не скрывая улыбки, спросил Сидоров.

— Великолепно!

— Тогда после завтрака в распоряжение Ельсиновского, второй домик ставить. Или (вкрадчиво), может, снова подежурите?

— Никак нет! Желаю повысить свою квалификацию строителя!

И, стараясь не замечать отобразившегося на лице Семеныча искреннего сожаления, пошёл одеваться.