«Захват» дзота

Приказав разведчикам охранять мостик через ручей, я отправился в батальон, оставалось совсем недалеко до его КП. Показалось рискованным идти по дорожке, ведущей к дзоту: кто мог поручиться, что и на этой дорожке нет засады? Да и сам дзот — кто в нем? И я пошел в обход, через небольшое болото, сначала по лесу, а потом прямо по камышам по пояс в воде. Как только я вышел к болотцу, дзот стал хорошо виден. Возле него не было видно ни души. Осторожно подбираясь к дзоту по зарослям, я ни на минуту не спускал с него глаз — движения не было. Время клонилось к вечеру, немцы уже прекратили обстрел, и воцарилась такая тишина, что слышен был зуд комаров. Брести по илистому дну болота было крайне тяжело, а не допустить всплеска и вовсе невозможно, а я был уже в нескольких метрах от дзота, и всякий всплеск мог меня выдать. Я видел дзот только сбоку, а мне нужно было увидеть вход и определить, обитаем дзот или пуст, а если обитаем — то кем? «Избушка, избушка, повернись ко мне передом, а к болоту задом!» Не понимает по-русски. Обойдя дзот кругом и приблизившись вплотную, я увидел, что вход в него завешен немецкой мешковиной. «Эге-э-э, — думаю, — вот кто в нем обитает! Подождите же, гады! Айн минут! Счас вознесем вас к вашему богу!»

Вытащил из чехла противотанковую гранату, с которой никогда не расставался, выдернул чеку и, подбежав к двери, закричал:

— Эй! Отзывайся! Кто в дзоте?!

Тишина. «Ну, — думаю, — значит, немчура засела. Видно, выбирают момент, как бы срезать меня с автомата». Быстро отскочил за угол, замахнулся гранатой, опять прокричал:

— Хенде хох! Выходи из дзота по одному!

Вдруг мешковина зашевелилась, я с силой взмахнул рукой с гранатой и оцепенел от ужаса, еле-еле удержав гранату в руке — из-за мешковины показалось лицо... Зины, медсестры из пункта первой помощи батальона. Взвизгнув, она закрыла лицо руками. А я, не сдержав инерции, резко крутанулся и зашвырнул гранату далеко в Волхов. Обернулся, посмотрел на побелевшую сестричку и, тяжело вздохнув, признал:

— Да, Зиночка, все-таки есть у вас ангел-хранитель.

Всплеснув руками, она с удивлением проговорила:

— Товарищ батальонный комиссар! Откуда же вы появились? Ведь вы же от нас уезжали.

— Да, уезжал. А теперь опять к вам приехал, а вы так невнимательно меня встречаете. Вот, пришлось вызывать вас противотанковой гранатой.

— Да что вы! Я так испугалась, аж в глазах потемнело. Мешковину открыла, и тут глаза чьи-то зверские, и что-то кидают, прямо в лицо. Что же вы стоите? Заходите, пожалуйста, — пригласила Зина.

Но мне не хотелось туда заходить и ничего не хотелось. После всех резких и внезапных случаев этих полутора-двух часов я чувствовал себя каким-то ошеломленным... Вроде я у цели, правда, ничего еще толком не знаю. Потянуло почему-то на берег, хотелось сесть в легонькую лодочку и уплыть потихонечку... куда-нибудь... подальше.... от этого всего... что называется и есть война. Но куда ты от нее уйдешь, если она за тобой гоняется? Ее, проклятую кобыргу, нужно доконать. Только тогда от нее отделаешься. Солнце уже запряталось, но было очень светло, от высокой стены обступающего леса прямо на дзот падала вечерняя тень; стрельба совершенно затихла, и повсюду воцарилась какая-то могильная тишина: в окрестном лесу, на реке, болоте, кажется, все вымерло, даже лягушки, и те притихли. Постояв немного, я вошел в дзот.

Батальон без командира

В дзоте находилось человек семь-восемь защитников во главе с командиром взвода связи младшим лейтенантом Аверьяновым. Их никакое командование меня крайне возмутило, и я с бранью накинулся на Аверьянова.

— Какой же вы связист, черт вас побери, когда вы сутки сидите в своем дзоте, не имея связи с полком?! Кому вы нужны — такой, с позволения сказать, связист?! Вы же знаете, что успех боя зависит от хорошей и бесперебойной связи! Или вы этого не знаете?! Вы целый день держите командира полка в полном неведении! Что тут у вас творится?! Что вы за связист после этого?! Вы бездарный невежда и безответственный тип, а не связист-офицер! Из-за вашей бездеятельности погибли два связных от комполка. Я немедленно потребую от комполка отдать вас под суд военного трибунала! За эту вашу преступную бездеятельность!.. — грозил я Аверьянову. Младший лейтенант сначала пытался оправдываться, что у него перебило почти всех связистов, но, поняв, очевидно, что это не может служить оправданием, опустил голову и молча стоял передо мной.

— Где ваш радист? — спросил я.

— Вот он, в углу.

— Почему не отвечаете на позывные полка? — спросил я радиста.

— Рация не работает, товарищ батальонный комиссар, — вскочив, коротко доложил радист.

— Рация не работает! А голова у вас работает?! Чему же вы учились?! Или «чему-нибудь и как-нибудь»? Что теперь с вами делать?! Для чего же вы здесь нужны?! Вы же просто сорвали радиосвязь с полком, вы, можно сказать, вырвали эту связь из рук командира полка. Он надеялся на вас как на последнюю надежду, и вы лишили его этой надежды!

Своему возмущению я, кажется, дал полную свободу. А негодованию моему действительно не было предела! Все, стоя, выслушали мой разнос, и каждый про себя, очевидно, исповедовался в своих недостатках и ошибках, а медсестра Зина, ленинградка, вышла в другой отсек, чтобы не слышать моей брани, но, охваченный негодованием, я не замечал этого. Только успокоившись и взяв себя в руки, я заметил свою оплошность и тут же извинился перед ней. Она усмехнулась:

— Я никому бы не поверила, что вы можете быть таким злым и беспощадным. Но я вас не осуждаю. Если бы я была мужчиной, то, наверное, поступила бы так же, а, может, и еще жестче.

Услышав такое суждение из уст женщины, я искренне поблагодарил ее. Затем, повернувшись к Аверьянову, приказал:

— Бегом исправить линию связи со штабом полка. Радиста немедленно направить в полковую мастерскую для ремонта рации. Что на передовой?

Точно никто ничего не знал, но в один голос утверждали, что на передовых никого нет.

— Если бы там никого не было, вас тоже давно бы не было, всех бы давно перестреляли, — возразил я.

С этим, кажется, все согласились.

Оказалось, этим утром были ранены комбат и комиссар батальона, их эвакуировали на правый берег, о чем все еще не было известно в штабе полка.

— Вы вот ругаете, товарищ батальонный комиссар, — вдруг заговорил Аверьянов, — а мы за день шесть атак отбили.

— Откуда вас атаковали немцы? — поинтересовался я.

— А вот отсюда, по берегу, — указал Аверьянов.

Положение становилось все более загадочным. «В самом деле, — думал я, — если бы на передовых никого не было, немцы, несомненно, атаковали бы дзот со всех сторон, но кто-то вынудил их атаковать дзот с самого невыгодного направления.

Кроме того, если немцы уже шесть раз вырывались к берегу и все же не смогли на нем закрепиться, значит, заслуга в этом не только защитников дзота, кто-то с фланга беспокоит противника». Осмотревшись, я увидел, что в дзоте оставались солидные запасы патронов и гранат, завезенных сюда еще в апреле. У стены аккуратно сложены бумажные кули с пшеничными сухарями, стояли ящики с консервами, шпиком и с медикаментами. С таким запасом можно держаться долго.

По мере успокоения я стал чувствовать себя все хуже и хуже, разболелась голова, во всем теле возникла какая-то гнетущая слабость, и снова зашумело в ушах, голове, из уха опять потекла кровь, я ощутил, как уходят силы, терялось сознание. Контузия на поляне дала себя знать, к тому же я почти сутки не ел. Все это сломило мой организм, и мне пришлось лечь. Вдруг завизжал зуммер телефона. Не имея сил подняться, я лежа проинформировал командира полка о положении дел на левом фланге и попросил усилить охрану мостика-перехода, заменив оставленных там разведчиков, а вместе с подкреплением прислать командира батальона. В ответ успел расслышать, что они только собираются создавать резерв, выйдет подкрепление не ранее утра... — и упустил трубку, потеряв сознание, силы оставили меня.