Наскоро окопавшись, мы ожидали «грандиозного», как объявили немцы, наступления. 1-й взвод, с которым находились командир роты Заболоцкий и я, расположился впереди. 2-й взвод уступом влево, а 3-й уступом вправо позади нас.

Почва на месте расположения первого взвода оказалась каменистой, рыть окопы было крайне трудно, даже нам, саперам. К восьми часам утра удалось отрыть окопы глубиной всего лишь для стрельбы с колена, а в 8.00 — мы уже знали пунктуальность немцев — начнется бой.

Приказав всем прекратить работу и укрыться в окопах, командир роты тоже залез в вырытый для него окоп, и, только я устроился рядом, как одновременно из всех видов оружия немцы открыли бешеный огонь. Затрещали пулеметы, затыркали короткие очереди автоматов, загремели залпы артиллерии и минометных батарей. На нас густо, как на свадебном пиру, посыпались ветки и зеленая листва деревьев. Инстинктивно мы плотнее прижались к дну окопа. Впечатление было, что налетела огромная-преогромная эскадрилья самолетов, которая бомбит и обстреливает нас из пулеметов. Однако наблюдение за воздухом не подтвердило этого впечатления. Били из наземных видов оружия. Посмотрев на часы, я убедился: ровно 8.00. Какая педантичность!

Стрельба нарастала с дьявольской интенсивностью. Пули, ударяясь о ветки деревьев, трещали, как полевая саранча. Разрывы мин и снарядов сливались в общий гул. Небо заволокло густыми клубами дыма, газа и пыли. Казалось, вокруг нас горят и земля, и небо.

В такой-то вот обстановке неожиданно появился связной командира полка с приказом немедленно заминировать опушку леса на левом фланге, который находился от нас в двухстах-трехстах метрах.

— Ну, политрук, кого пошлем минировать? — обратился ко мне Заболоцкий.

— Кажется, одного взвода будет достаточно, поляна там небольшая, и с этой задачей, по-моему, вполне справится взвод младшего лейтенанта Гревцева.

— Да, пожалуй, — согласился Заболоцкий. Тут же написал распоряжение командиру взвода и послал приказ со связным.

Обстановка между тем становилась все более и более напряженной. Со стороны противника четко слышался гул моторов, даже отдельные выкрики команд. С минуты на минуту ожидалась атака немцев. Получив приказ, Гревцев быстро снял свой взвод и бегом повел на выполнение задания. Увидев это быстрое передвижение нашего взвода, некоторые трусы и паникеры из соседнего стрелкового батальона, кажется, только того и ждали — сначала по одному, а затем и целыми группами они устремились к нашей роще следом за взводом Гревцева. Углядев это безобразие, я понял: через минуту то же самое может случиться и с нашим, вторым, взводом, через который бежала вся эта масса.

— Надо немедленно предупредить второй взвод! — прокричал я почти на ухо командиру роты. — Чтобы без приказа не отходил ни один человек, иначе, неправильно поняв движение, взвод тоже может сняться и уйти.

— Ну и предупреждай, если тебе жизнь надоела! — с выкаченными глазами прокричал мне в лицо Заболоцкий, отвернулся, уткнувшись лицом в окопчик, и весь как-то съежился, словно готовясь нырнуть в преисподнюю.

Будто плетью стегнул меня этот трусливый писк! Как ужаленный я выскочил из окопчика и в бешенстве помчался во второй взвод, не обращая внимания на опасность. Однако обстановка во втором взводе меня так обрадовала, что я тут же забыл и про обиду, и про Заболоцкого. Еще издали я заметил высокие брустверы синевато-зеленого грунта, извивавшиеся и уходившие в глубь рощи, и теперь увидел — я прыгнул в окоп полного профиля! К счастью, грунт здесь оказался мягким, и взвод быстро смог уйти в землю: длинные, извилистые окопы были сооружены по всем правилам инженерного искусства; огневые ячейки для пулеметов вынесены несколько вперед, с хорошим сектором обстрела.

И сейчас политрук роты подбирал гранатометчиков по танкам, готовились связки гранат, учитывались бронебойные патроны и всем бойцам был отдан приказ надеть на винтовки штыки. Командир взвода, младший лейтенант Мальченко, находился в центре взвода, откуда деловито наблюдал за обстановкой и отдавал приказания работавшим солдатам. Все были бодры и активно готовились к встрече врага. Никаких следов паники или волнения. Тут все и всё готовилось к бою.

— Ну и молодцы! — здороваясь с командиром взвода, сказал я улыбаясь.

— Рад стараться! — весело ответил Мальченко по-солдатски.

Подошли политрук Иванков и несколько солдат, отдыхавших в окопе.

— Как вы оцениваете обстановку? — спросил я политрука и взводного.

— Да как оцениваем! Готовимся вот отбивать атаки, — ответил Мальченко. — Кажется, они что-то там затевают.

Я похвалил:

— Правильно оцениваете обстановку и хорошо готовитесь.

Проинформировав комсостав дополнительно об обстановке, я заторопился обратно, в первый взвод, который первым должен встретить врага. Но, бросив взгляд вдоль окопов, заметил неимоверное число людей не саперного обличья. Делая вид будто ничего не понял, недоуменно спросил Мальченко:

— Откуда это у вас столько людей?

— А вон, смотрите, еще двое бегут, — улыбаясь показал Мальченко. — Мы их всех тут задерживаем и заставляем рыть окопы. И представьте, очень охотно у нас работают.

— Да, но знаете ли вы, что их ожидает?

— Я-то знаю, — со вздохом ответил командир взвода, — а вот знают ли они?

«Какая трагедия, черт возьми!» — подумал я. Ведь по законам военного времени все они подлежат расстрелу как трусы и паникеры, самовольно оставившие свое место в бою, как изменники, грубо нарушившие воинскую дисциплину и военную присягу.

— Товарищ Иванков! — обратился я к политруку. — Я тороплюсь, вы знаете, что в первом взводе нет никого из политработников, и там еще что-то стряслось с командиром роты, его нельзя оставлять без внимания. Сами, и немедленно, побеседуйте со всеми беглецами, напомните им о воинской присяге и разъясните, что их ожидает в случае, если командование полка обнаружит их самовольный уход с боевых позиций.

— Ясно! — ответил Иванков и сразу направился к группе работавших солдат.

Между прочим, интересный был человек — командир взвода Мальченко. Все в нем было интересно. Даже его рост и сама фигура. Его нельзя было назвать ни высоким ни низким; ни большим ни маленьким; ни толстым ни тонким. Просто — как бы сам по себе плотный. И выглядел он как-то по-особому: собранный и подтянутый, расторопный, деловитый, никогда не унывающий. Не лишенная ума голова его плотно сидела на плечах. С каской он никогда не расставался, потому что голову берег и ценил превыше всех остальных частей тела. Правда, ценил еще глаза и руки. Зато другие части тела — не ставил ни во что. В пылу горячих споров о том, какие части тела всего важнее для человека, Мальченко неизменно заявлял:

— Да пусть мне отобьет обе ноги и даже одну руку (лишиться обеих ног и обеих рук в расчеты Мальченко, очевидно, не входило), я и тогда буду жить и работать. На стул я заберусь, — продолжал развивать свою мысль Мальченко, — до чертежной доски достану, а проект и смету моя голова продумает до мельчайших подробностей. Ведь смотря какой проект! А если, допустим, на миллиончик? А уж если на десять миллиончиков!..

И тут уж невозможно было удержать Мальченко от заманчивых расчетов процентных отчислений в пользу проекта.

Мальченко никогда не падал духом, даже в самых сложных и опасных условиях. Все задания он выполнял продуманно, без лишней суеты и торопливости, но получалось все вовремя, аккуратно и быстро. Обычная оценка таких людей — «деловой человек».

Возвратившись в первый взвод, командира роты Заболоцкого на прежнем месте, к своему удивлению, я не обнаружил. Прошел по всему взводу — и опять не нашел. Спросил у командира взвода Шаубергенова, он ответил, что видел командира, когда он вниз лицом лежал в своем окопе, а куда и когда он исчез, не видел. То же самое ответили и солдаты, к которым я обращался. Неужели этот трус одумался и ушел в третий взвод, подумал я. Но ведь туда в несколько раз дальше, чем до второго, и совсем небезопасно. Но размышлять было некогда, а уж тем более заниматься розыском — вот-вот атака противника.