— Как хоро… — начала обрадованная Хайрийя. Но, увидев чуть позади купца и шамана вооруженного гурта, невольно воскликнула, вскинув руку: «Осторожно! Гурт!» И была удивлена, что ни торговец, ни шаман даже не оглянулись.

— А ты говорил: «Знаме-ения! Знаме-ения неблагоприятные!», — передразнивая почему-то шамана, сказал Килсан, обращаясь к нему с какой-то непонятной угрозой в голосе. — Видишь, как хорошо все складывается. И сокровища при тебе, и женщина тебе достанется, если, конечно, не будешь жадничать и выкупишь ее у меня.

— Почему я должен ее выкупать? — воскликнул Салямсинжэн.

— Потому что она — моя добыча, я ее вытащил из ямы, и медведя я напугал. Потому что к Азамурту тебя приведу тоже я.

— Но Тармака заманил я, — настаивал на чем-то шаман, что-то для себя выторговывая.

Все еще не понимая, что происходит, Хайрийя, услышав про Азамурта и отца, торопливо вскричала:

— Азамурта нет! Его убили Анмар с послом, который тоже погиб. Надо скорее бежать в городище, сказать отцу, чтобы Баш-ир возвращался со своей охраной и матерью к гуртам. Он теперь вождь гуртов.

— Откуда в городище охрана Баш-ира и его мать? — с сомнением спросил Килсан, с усиливающейся тревогой понимая, с кем он встретился недавно у берега. Его подлый и быстрый ум строил уже коварный план, как из сложившейся ситуации извлечь свою выгоду.

Хайрийя рассказала, что услышала от мужа и что он просил передать отцу. Видя побледневшие и напряженные лица шамана и купца, она все больше проникалась недоверием к собеседникам, которых сопровождал еще этот гурт, внимательно и подозрительно прислушивающийся к ночным шорохам в лесу. Гурт начал проявлять признаки беспокойства и что-то коротко сказал Килсану.

Немного подумав, Килсан кивнул на шамана и сказал что-то гурту, на лице которого появилось выражение, не оставляющее сомнения о его намерениях. Салямсинжэн, то ли поняв смысл сказанного, то ли интуитивно догадавшись, трусливо и жалобно стал бормотать:

— Что ты? Что ты? Тебя бы принесли в жертву. Я же тебе жизнь спас! — умоляюще вскричал шаман, бросившись на колени перед торговцем. — Я же помог тебе сбежать, а еще заманить и поймать Тармака. Мне ничего не надо… все забирай… здесь много… все сокровища племени. И ее забирай… — показал он на женщину, окаменевшую от прозрения. Шаман, растирая руками черную землю по мокрому от слез лицу и стоя на коленях, дрожащими руками торопливо срывал с плеч кожаные мешки и протягивал их торговцу. Ползая у ног купца, по-волчьи выл, тоскливо и одиноко, старался поймать своими жирными губами носки его грязных сапог и поцеловать их. Из одного мешка, упавшего набок, вывалились драгоценности, и что-то откатилось в сторону. Предмет привлек внимание Хайрийи, и, приглядевшись, она узнала зеркало, подаренное несколько лун назад купцом Килсаном. После того страшного ночного видения Хайрийя пожертвовала его в сокровищницу храма святой покровительницы Калтась. Сделала это с двойной радостью, потому что чувствовала, что подарок купца не понравился Анмару, тогда еще только жениху. И казалось, как давно это было… Она ногой отшвырнула зеркало в яму. Мысли о муже придали ей силы. Она, обессилевшая от пережитых событий и от страшных своих догадок, смогла устоять на ногах, когда гурт рывком поставил Салямсинжэна на ноги и подвел к яме. Она не видела, как гурт хладнокровно, словно резал скотину, убил шамана и столкнул тело в яму, на медведя. Хайрийя закрыла глаза и услышала оборвавшийся нечеловеческий вопль шамана, полный предсмертной жути. Покончив с шаманом, гурт стал помогать купцу укладывать в мешки драгоценности. Килсан что-то рассказывал воину, и тот время от времени издавал приглушенные звуки, похожие то на удивление и страх, то на одобрение. Хайрийя, беспомощная, стояла, не зная что ей делать. Бежать не было уже сил, да и бессмысленно, ибо ее теперь не стали бы даже догонять, а не спеша убили бы из лука или броском дротика. Килсан и гурт торопливо укладывали, временами замирая и прислушиваясь к шуму леса, рассыпавшиеся сокровища, которые никак не умещались в мешки. Раздраженный, воин быстро поднялся, подошел к узелку, стоявшему чуть поодаль, резко дернул его к себе. Узелок развязался, и из него вывалился какой-то черный предмет, с глухим звуком ударившийся о землю и, слегка подпрыгнув, покатившийся к ногам Хайрийи. Она в испуге отпрянула. У ее ног лежала окровавленная голова… отца — вождя Тармака, и смотрела на нее остекленевшими мертвыми глазами. Тут силы покинули Хайрийю.

Мне нравится жизнь! Она так хороша: под ногами земля, над головой небо, а вокруг люди. Дыши, пой и улыбайся! Будет зима, и придет весна. Лето сменит осень. Еще долгие тысячелетия будет летать в бесконечных просторах космоса маленькая голубая планета Земля, населенная разумными существами. Поколения сменят поколения; хочу, чтобы они были такими же счастливыми, как я сегодня. Потому что я влюбился, и любовь эта взаимная.

Когда Хайрийя и Емвожика скрылись за деревьями, Анмар жестом показал другу, чтобы лежал тут и смотрел на кусты у берега, приготовившись стрелять из лука, если оттуда кто-нибудь попытается добраться до раненых охотников. А сам бесшумной охотничьей походкой быстро обогнул справа место, где лежали без движения его сородичи, и вышел к берегу выше по течению Афры. Еще выше, на расстоянии полета стрелы, Анмар заметил брошенную на берегу лодку, на которой приплыли, вероятно, Килсан и его воины. Но ему сейчас нужна была не лодка. Столкнув в воду лежащую у берега корягу и ухватившись за нее, Анмар поплыл вниз, держась недалеко от берега, к тому месту, где скрылся Килсан. На песке у кромки воды около небольшого обрыва с кустарником по краю неподвижно лежали два человека: один навзничь, раскинув руки; другой лежал как-то странно, словно с закопанной в песок головой. Доплыв до их уровня, Анмар отпустил бревно, поплывшее по течению, а сам тихо подплыл к берегу. Один из лежащих был мертвый гурт, видимо, пораженный стрелой Анмара, предназначавшейся Килсану. При взгляде на второй труп Анмар содрогнулся и на мгновение окаменел, ибо сразу узнал тело по одежде. Его голова была не в песке. Ее вообще не было. Перед Анмаром лежало обезглавленное тело вождя Тармака, отца Хайрийи. Непонятно, как он мог оказаться здесь, но чьих это рук дело, не было сомнений. Анмар давно не испытывал такой безрассудной ненависти и жажды мести. Весь опыт и молодые силы вдруг сжались в одну тугую пружину желания поймать убийцу тестя и вождя — лазутчика Килсана. Он позвал раненого охотника и, встав во весь рост, пошел к лежащим недалеко сородичам в надежде, что они еще живы. Сжав зубы от горя и переполненный жаждой убить ненавистного торговца, Анмар все делал быстро и четко. Убедившись, что один из товарищей еще дышит, он приказал своему раненому, к счастью, легко Килсаном спутнику перевязать рану и доставить его на тот берег, в городище, пока еще не рассвело, и гурты не начали штурм. Подсказал, что выше по берегу лежит лодка, на которой можно переправиться. Сам снова спрыгнул на берег, оттащил тело Тармака на траву, как-то инстинктивно поискал глазами вокруг его голову. Не найдя, сломал ветки и прикрыл труп. Все его чувства были так обострены, что он видел в темноте, как днем; слышал каждый хруст далеко в лесу; чувствовал запахи, которые, вероятно, не уловили бы даже собаки. На песке он обнаружил отпечатки ног нескольких человек. Выяснять, сколько их было, не было времени и желания. Сколько бы их ни было, Анмара ничего не остановит. Он начал на них охоту и убьет всех с подлым Килсаном вместе. Пройдя по берегу вниз по течению, Анмар заметил, что следы свернули в лес. На траве следы обнаружить труднее. Но в это время до его слуха долетел душераздирающий вопль человека, похожий на предсмертный крик ужаса. Анмару даже показалось, что этот голос ему знаком. Страх за Хайрийю снова волной нахлынул на него, но он успокоил себя тем, что с ней Емвожика, и голос был явно мужской. Он бросился в ту сторону. Когда он вышел к яме для кабанов, людей там уже не было. Тревога за жену сжала сердце, как это уже сегодня было в баете, в Большом доме. Узнав в убитом человеке, лежащем на мертвом медведе, Салямсинжэна, Анмар испытал угрызения совести за то, что он подозревал и не любил его. Ах, если бы он знал правду о том, кто действительный виновник многих бед, свалившихся на головы его соплеменников и его самого! Но кто мог бы теперь рассказать о мечтах, которые долго вынашивал этот подлый и жадный человек. Как он мечтал жениться на Хайрийе и, после смерти Тармака, стать и главным жрецом, и вождем. Как он трясущимися руками перебирал сокровища племени, доверенные ему как жрецу для хранения в святилище Калтась. Кто теперь мог бы поведать Анмару, что шаман, когда его надежды жениться на Хайрийе не оправдались, затаил обиду и жажду мести! И как он в сговоре с Килсаном указал гуртам дорогу в городище, как обманом заманил вождя Тармака, якобы для совершения таинственного обряда перед кровавым жертвоприношением, в святилище святой Калтась, где в тайнике вне городища хранились сокровища племени, но где Тармака ждала уже засада гуртов с Килсаном, отпущенным заранее Салямсинжэном! Некому было теперь рассказать Анмару правду! Только один человек знал ее. За ним и гнался сейчас охотник Анмар, поняв, что в руках этого чудовища находится и его любимая жена. Закидав ветками тела в яме, чтобы не тронули хищники, Анмар стал искать следы, в какую сторону Килсан увел Хайрийю. Опытному охотнику не составило труда найти чуть заметные признаки. Но, главное, Анмару показалось, что на листьях некоторых деревьев он чувствует еле заметный запах козьего молока, пролитого неосторожно Хайрийей на платье в начале ночи. По этому запаху и шел молодой охотник, время от времени обнюхивая листья, которых касалось платье Хайрийи, которую, бессознательную, нес на своих плечах гурт, идя вслед за спешащим Килсаном, на плечах которого висели связанные друг с другом два мешка с драгоценностями. Темное полотно неба вылиняло и выцвело, почти рассвело, когда Анмар выбежал на берег выше того места, где он входил в реку с корягой. Как раз на то место, где он видел лодку. У берега в воде лежали два убитых Килсаном и гуртом охотника, которых Анмар отправил в городище. Лодки не было, она плыла почти посредине реки вниз по течению. На ней сидели Килсан и гурт. Перед ними лежала, беспомощно раскинув руки и повесив голову, неподвижная Хайрийя.