В нескольких строчках текст «Сказания» воссоздает картину полного окружения Мамаевой рати.

Ордынская конница побежала. Мамай сначала было хотел защищаться, окружив свой стан чапарами (высокими и широкими щитами, за которыми могло укрыться до десятка воинов). Но попытка перейти к обороне не удалась, и он кинулся прочь.

На поле пешие и конные полки уничтожали главные силы ордынцев, а те, кому удалось вырваться из окружения, мчались, загоняя коней. Московский конный полк во главе с князем Владимиром Андреевичем преследовал ордынцев до Красивой Мечи.

Битва при Каннах внесена в анналы военного искусства как непревзойденный пример полного окружения противника Ганнибалом и уничтожения войска, превосходившего по своей численности победителей. Но битва при Каннах по своей конструкции значительно проще Куликовской, проще и ее решение.

У римлян было 80 тысяч пехотинцев и 6 тысяч всадников. Непосредственно в сражении участвовало 55 тысяч тяжеловооруженных легионеров, 9 тысяч легковооруженных и 6 тысяч всадников.

Ганнибал имел 40 тысяч пехотинцев (в том числе — 8 тысяч легковооруженных) и 10 тысяч всадников. Всего 50 тысяч человек.

Римляне значительно превосходили карфагенян в численности, но открытая равнина давала карфагенской коннице тактическое преимущество.

Римский полководец Варрон построил легионы глубокими эшелонами, считая такой строй менее уязвимым для ударов карфагенской конницы и более пригодным для сокрушительного удара по карфагенской фаланге. В центре — пехота, а по флангам — конница. 2400 всадников на левом, защищенном речкой Ауфид, на правом фланге — 3600 всадников. Общая глубина пешего строя составляла 48 шеренг.

Ганнибал понял, что римляне построились для таранного удара, поэтому основные силы сосредоточил на флангах, пешую фалангу перевернул полумесяцем, рассчитывая, что ее центр прогнется под ударом римского тарана и фланги охватят римлян в клещи.

Против слабого левого фланга римлян, охраняемого 2400 всадниками, Ганнибал выставил 8 тысяч отборной тяжелой конницы.

Когда под ударом римского тарана центр пешей фаланги карфагенян начал пятиться, конница Ганнибала опрокинула римскую конницу на левом фланге и зашла в тыл римской пехоте. Могучие фланги пешей фаланги Ганнибала сдавили римлян с двух сторон.

При Каннах наступающей стороной были римляне, но с самого начала стало ясно, что все их войско подвергается опасности окружения с флангов.

На Куликовом поле Орда имела превосходство в коннице и угрожала русским флангам. Орда стремилась окружить русских и пробить их строй таранным ударом. Русские приняли бой в активной обороне. Перед русским войском стояла более сложная задача, чем перед карфагенянами. Надо было отразить таранный удар Орды, спешить ее и затем опрокинуть ее пехоту. Надо было снять численное превосходство в коннице сложным маневром левого фланга: сначала отступить, заманить правый фланг Орды в засаду, уничтожить его, а потом уже взять в окружение ее главные силы.

Думается, что с точки зрения военного искусства Куликовская битва являет собой непревзойденный пример использования всех тактических приемов для достижения победы.

Эхо Куликовской битвы прокатилось по всему тогда обозримому миру. Неожиданно для Западной Европы восстала из пепла, возродилась из мертвых Русь.

Но вот же досадная скромность. Оценивая Куликовскую битву, воздавая должное подвигу ее полководцев, русские историки не уставали с завидным усердием повторять, что на Куликовом поле было положено лишь начало освобождению от ордынского ига. Сейчас же вспоминали разорение Москвы, учиненное Тохтамышем два года спустя после Куликовской победы, как бы не замечая одного решающего обстоятельства. Да, Москва была сожжена, жители ее перебиты, но город не был взят приступом с боя, его ворота отворила измена. И Тохтамыш, едва узнав, что Дмитрий Иванович появился с городовыми полками под Переяславлем, а Владимир Андреевич в Волоколамске, тут же бежал опрометью с Русской земли. Непобедимый Тамерлан подошел к Ельцу. Его ждало на Оке московское войско, Тамерлан предпочел повернуть прочь.

После Куликовской битвы Орда не раз совершала набеги (Крымская Орда и при Иване Грозном сожгла Москву), но не решалась на битву с русскими в открытом поле.

Указывалось на то, что и после Куликовской битвы Русь платила дань Орде. Но то были не ордынские выходы, то был вынужденный откуп от разбойников, ибо худой мир всегда лучше хорошей войны. Забывают при этом, что даже Екатерина II слала «поминки», откупные от разбоя, крымским ханам.

Разгром Мамая, последовавшие за этим ордынские неурядицы, которые привели к окончательному распаду грабительское государственное образование, демонстрация превосходства русского военного искусства над военным искусством агрессора, усиление государственной власти на Руси — все это заметные последствия битвы на Куликовом поле. Но вместе с тем Куликовская победа положила начало возрождению национального самосознания русского народа. Это огромная, неисчерпаемая тема для специальных исследований.

Летописи и «Сказание о Мамаевом побоище» донесли до нас образы нескольких деятелей предкуликовского периода, созданные с огромной художественной убедительностью.

Прежде всего Дмитрия Ивановича Донского, радеющего не только о своей славе, чести и роде, но о благе народном. Это политический деятель, который сумел понять народные чаяния и объединить всех русских людей на их свершение и перед решающей схваткой с угнетателями примирить самые острые общественные противоречия. В этом его заслуга во внутренней политике.

Его дед, Иван Калита, в свое время научился поворачивать в свою пользу и в пользу усиления Москвы как собирательного центра ордынскую политику, нацеленную на разжигание межкняжеской вражды. Дмитрий Иванович унаследовал от деда умение использовать слабости ордынской политики, меж русскими князьями он искал пути для мирных решений противоречий и споров. Не столько оружием, сколько дипломатическим искусством он привел под руку Москвы Северо-Восточную Русь, и она выступила единой в час решающей схватки. Он не только возродил лучшие традиции русского военного искусства, он обогатил его новыми принципами стратегии и тактики, в невероятно сложных условиях сумел вооружить и обучить войско.

Во всех его делах по сплочению Северо-Восточной Руси и укреплению Москвы стояли рядом две значительные личности: митрополит Алексей и игумен Троицкого монастыря Сергий Радонежский.

Предкуликовский период был на Руси и эпохой русского исихазма, философского течения, требующего нравственного самосовершенствования без вмешательства извне. Трудно сказать, являлись ли митрополит Алексей и Сергий Радонежский зачинателями этого течения на Руси, но вся их деятельность была направлена на смягчение нравов той суровой и даже жестокой эпохи. Западную Европу в это время раздирала борьба с ересями, пылали костры, на которых сжигали еретиков, в русской церкви царили терпимость и спокойствие; на Западе церковь сеяла рознь и вражду между верующими, русская церковь собирала гонимых людей под единое знамя освобождения. В этом и состоит значение митрополита Алексея и Сергия Радонежского.

Мы выше говорили о воеводе Дмитрии Волынском. Ничуть не принижая роль Дмитрия Донского в разгроме Орды, мы должны воздать должное одному из самых значительных полководцев Древней Руси. И если летописцы и «Сказание» не оттенили его выдающееся полководческое дарование, то современники, те, кто сражался на Куликовом поле, твердо надеялись на его мудрость. Отнюдь не по капризу отдал князь под его начало засадный полк и руководство всей битвой. Это ли не высшая оценка?