— Рекомендую до возвращения в Лондон как следует выспаться. — Свою речь он сопровождал неторопливыми взмахами рук. — Сон, отдых, тепло. И прежде всего умеренность — вот во что я верю, господа, таковы мои принципы. — Закончив врачебные рекомендации, он уселся за стол и тут же за один присест расправился с четырьмя круассанами.

Лишь ближе к полудню мне удалось остаться с Эллой наедине — она исчезла вскоре после завтрака, и мне пришлось из вежливости наблюдать, как доктор Петен с Эриком играют в шахматы. Они расположились с доской в гостиной, просторной квадратной комнате с высокими окнами, из которых был виден сад.

Я сидел на диване, время от времени улыбался доктору и своему другу, демонстрируя тем самым неослабевающий интерес к их партии, и думал об Элле, а когда заметил, что она показалась из-за тисов, извинившись перед мужчинами, покинул комнату. Догнал ее уже у фонтана, она торопливо шла в сторону дома, кутаясь в мужское пальто и придерживая у горла голубой школьный шарф. Вероятно, этот наряд прежде принадлежал ее отцу.

Заметив меня, она остановилась. Мы молчали.

— Привет, — первой нарушила она затянувшуюся паузу.

— Привет.

Элла попыталась было пройти дальше, но я схватил ее за руку:

— Почему ты обращаешься со мной, словно с чужим? — Бессонные часы, проведенные в тоске минувшей ночью, придали резкости моему тону. — Что случилось?

Она хмуро взглянула на меня и ответила вопросом:

— А ты не знаешь? — и отвернулась.

Я покачал головой. Она подняла глаза и принялась изучающе разглядывать мое лицо. Смятение, которое она там обнаружила, кажется, ее удовлетворило, и Элла полезла в карман за сигаретой. Я смотрел, как она подносит ее ко рту, прикуривает, медленно, глубоко затягивается и, запрокинув голову, выдыхает дым вверх. Я следил за ним взглядом, пока он не растаял в яркой холодной синеве.

— Поговори со мной, — попросил я.

Вдруг она резко отвернулась. Видно было, что она колеблется, и сердце мое сильно забилось.

— Хорошо. — Элла, по-видимому, в конце концов на что-то решилась. — Но давай отойдем. Сюда.

Она торопливо двинулась через рощицу по посыпанной гравием дорожке. Я отправился вслед за нею, с облегчением отметив, что фруктовый сад при свете дня выглядит живописно и нет в нем ничего пугающего, а великаны снова превратились в яблони.

Иней на траве сверкал на солнце и хрустел под ногами, пока мы пересекали поляну. Я понимал, что Элла ведет меня к каменоломне, и, поспешая за нею мимо деревьев, отделявших это диковинное место от фруктового сада, все же вновь, как накануне ночью, ощутил легкий озноб. Каменоломня при свете дня тоже перестала внушать страх — просто растянувшаяся у наших ног лужа с грязной водой, и больше ничего.

На берегу стояла скамейка, которой я вчера не приметил. Элла села и жестом пригласила меня устроиться рядом. Закурила очередную сигарету, но рта так и не раскрыла.

Я чувствовал, как между нами будто вырастает невидимая стена, однако не понимал, в чем я провинился, потому заговорил первым.

— Почему? — спросил я на сей раз значительно мягче.

— Что — почему? — Элла быстро взглянула на меня.

Я покраснел, но сдержался:

— Почему ты отослала меня прошлой ночью? Я так хотел остаться с тобой. — Я взял ее за руку — она позволила, но неохотно. — Мы столько времени провели в разлуке. Я не писал тебе из Праги, потому что ты сама меня попросила. А теперь я…

Она вырвала руку и подняла ее, останавливая меня.

— Ты действительно не понимаешь почему? — дрожащим голосом спросила Элла, словно не слыша ничего, кроме моего вопроса.

Я разглядел на ее лице смешанное выражение нежности и еще чего-то — мне показалось, насмешки. Покачал головой, отвел глаза, а когда опять взглянул на нее, с ужасом обнаружил, что она вот-вот заплачет. Элла поняла, что я это заметил, и плотно сжала губы. Когда она заговорила, голос ее звучал ровно и жестко.

— Удивляюсь, как можно быть таким наивным.

— Что?

— Думаю, ты прекрасно все расслышал. — Выражение нежности исчезло с ее лица.

— И в чем же я наивен? — спросил я кротко.

Она строго взглянула на меня:

— Ты правда хочешь, чтоб я сказала?

— Конечно.

— И действительно не знаешь, в чем дело?

— Действительно.

— Ну хорошо. — Она глубоко вздохнула. — Эрик в тебя безумно влюблен, — произнесла она медленно, намеренно отчеканивая каждый слог.

Эта фраза и сейчас звучит у меня в ушах, я вижу, как Элла смотрит мне в глаза, цепляя мой взгляд своим, чувствую, как во мне поднимается волна удивления, а потом ощущаю изумление почти осязаемое, какое она, в свою очередь, испытала, когда я рассмеялся. Я-то думал, между нами произошло что-нибудь по-настоящему серьезное, и смеялся отчасти от облегчения, отчасти потешаясь над ее ошибкой.

— Какая чушь! — искренне ответил я.

И как только произнес это, вдруг вспомнил странности, сопровождавшие нашу с Эриком жизнь в Праге: откровенные разговоры, которые я отказывался поддерживать, его взгляды, замеченные, но не понятые мной, тайные улыбки.

— Чушь, — повторил я, на сей раз уже не столь уверенно.

— Нет, не чушь, — возразила Элла ровным тоном, по-прежнему глядя мне в глаза. — Ему невыносимо видеть нас вместе, он ненавидит меня, потому что любит тебя. Как он смотрит на тебя, когда, как ему кажется, я не вижу!

— Чепуха!

— Ты знаешь, что это правда, Джеймс.

Я сидел неподвижно, отгоняя от себя постепенно крепнущее осознание того, что она, вероятно, права.

— Откуда ты знаешь? — выдавил я.

Элла выкинула недокуренную сигарету в воду.

— Женщины чувствуют подобные вещи, — произнесла она тихо. — Подозрение зародилось у меня еще в Праге, но тогда я отогнала его от себя. Подумала, что мое присутствие может тяготить его по другим причинам. Но вчера ночью я удостоверилась, что это именно так, как раз здесь, у этой скамейки… Ты тоже об этом знаешь, Джейми. — Голос ее снова дрогнул, а на глазах показались слезы. — Ты знаешь, что он в тебя влюблен. Может, ты сам себе в этом не признаешься, но ты знаешь.

Я сидел, не в силах произнести ни слова, с совершенно дурацким видом.

— Но я-то в него не влюблен! Так какое же отношение к нам могут иметь чувства Эрика? — спросил я хрипло.

Элла выпрямилась:

— Откуда такая уверенность, что ты в него не влюблен? — Она заглянула мне в глаза, в ее взгляде был холод, голос теперь звучал неестественно спокойно.

— Что?!

— Откуда ты знаешь, что ты в него не влюблен?

— Просто знаю.

Она продолжала пристально всматриваться в мои глаза:

— Джейми, ты скрываешь от самого себя догадку о его чувствах, а это доказывает, до какой степени ты их боишься. — Элла глубоко вздохнула. — Не хочешь признаваться себе в том, что Эрик любит тебя, и уж тем более в том, что, возможно, отвечаешь ему взаимностью, ведь тебе с детства внушали, что мужчина не может любить мужчину.

— Я…

Она жестом остановила меня:

— Ты испуган — в этом все дело, — и продолжила ровным, насмешливым тоном, взвешивая каждое слово: — Прежде чем мы сможем продолжать наши отношения, я хочу быть уверенной, что тебе и в самом деле нужна именно я.

— Мне нужна ты! — Я схватил Эллу за руку.

Она выдернула ее:

— Ты не можешь знать этого наверняка, не можешь принять взвешенного решения до тех пор, пока…

Я перебил ее:

— Я не… не такой, Элла!

— Откуда ты знаешь, если просто отметал такую вероятность? Я не хочу быть запасным вариантом, Джеймс.

Не веря своим ушам, я беспомощно уставился на нее:

— Ты пытаешься подвигнуть меня на то, чтобы я, так сказать, рассмотрел альтернативы?

— В некотором роде.

Я попытался отыскать ее взгляд, но она отвернулась и смотрела на каменоломню.

— Ты сумасшедшая, — сказал я. — Совсем сумасшедшая.

Плечи ее дернулись, и я понял, что коснулся больного места.

— Никогда больше не называй меня так, Джейми!