* * *
Ян чувствовал себя беспомощным и окончательно выбитым из круга.
У других попавших в трудное положение хоть что-то светилось впереди, и они, несмотря на удары судьбы, тянулись к этому огоньку. А у Яна вдруг все оборвалось, вдали — сплошная мгла. Чем же он будет жить?
Даже в вуз не пойдешь, так как надо вспоминать все, что проходили в школе. А у него на это теперь не хватит ни сил, ни упорства. Он привык жить не задумываясь.
Единственная надежда, если не посадят в тюрьму, на скорый призыв в армию. Вот где начало новой жизни!
Ни сочувствующих, ни болельщиков, — со всеми успел поссориться или начисто порвать, а сейчас бы не помешала поддержка близкого друга.
Близкий друг! Да есть ли такие? Дружба, думал он, всегда связана с каким-то расчетом. А кто может ждать чего-нибудь путного от него? Разве только мать. Впрочем, существует еще Борис. Толстяк посочувствует. Но у него в советчицах Зося. От нее не жди добра.
И вдруг от Валина пришло письмо: приглашение на свадьбу. Ян возмутился: «Нашли время издеваться! Это, конечно, Зосины проделки, Борис на такое не способен».
Но когда Валин позвонил по телефону и рассказал о недавнем разговоре Кальварской с Гарибаном, Ян не захотел огорчать его.
— Ладно, шут с вами, — сказал он, — приду. — Но тут же предупредил: — Только подарков и льстивых речей от меня не ждите.
— Знаю, — смутился Валин. — Не злись. Вот, честное слово, сам понять не могу, почему именно меня она выбрала. И в счастье свое не верю, жду всяких неожиданностей.
— Да-а, нелегкая тебе предстоит жизнь, — посочувствовал Ян.
* * *
Свадьбу справляли в прохладный субботний день.
В крошечной валинской квартире собрались сослуживцы Бориса, пришли Зосины родные и Ирина с Кириллом. Последним явился Ян. Он был таким, словно только что оправился после тяжелой болезни: заметно осунулся и очень мало походил на прежнего развязного и громкоголосого парня. Остановясь нерешительно в прихожей, Ян поклонился всем и, не зная, куда деть принесенные цветы, спрятал их за спину.
Зося первой направилась к нему, ее глаза спрашивали: «Кем мы сегодня будем — врагами или друзьями?»— «Не знаю», — ответил его взгляд.
Ян отдал цветы и нашел в себе силы поздравить ее.
— Надеюсь, будете счастливы? — спросил он.
— Наверное, — ответила она негромко. — Мною выбрано лучшее из возможного. Во всяком случае — не огорчена, Я добилась своего. Ведь все люди эгоисты. Бывают лишь разные степени эгоизма.
— Так ли?
— Так, — заверила она. — Иначе я бы дождалась другого! Но сумел ли бы он сделать меня счастливой?
Она задала этот вопрос таким тоном, словно доверяла большую тайну. Зося, как хорошая актриса, умела взволнованно, вместе с тем сдержанно изображать сильные чувства.
«Ведь все еще можно поправить, — подумал Ян. — Нужны решительные шаги, иначе я потеряю ее навсегда». Но голос благоразумия подсказывал: «Не спеши, ты ведь знаешь, что существуют две Зоси: одна — веселая, остроумная, талантливая… какая может только пригрезиться, другая — расчетливая, фальшивая и недобрая. По отдельности они не существуют… Пусть это счастье достанется Борису». И Ян ответил:
— Нет, не сумел бы.
Раздавшийся звонок помог выйти из неловкого молчания. Появившийся рассыльный втащил большую корзину цветов. Зося прочла записку, под которой стояла подпись: «Гарибан», и, вспомнив недавний разговор с ним, сказала Яну:
— Да, я забыла передать. Евгений Рудольфович боится гласности. За удар он не будет привлекать к судебной ответственности. Это я точно выяснила.
— Спасибо.
Зося дала прочесть гарибановскую записку Борису. И тот сразу почему-то засуетился, захлопал в ладоши и начал приглашать всех к столу.
Яна он усадил рядом с какой-то полной блондинкой против Ирины и Кирилла.
— Как твои дела? — спросил Кирилл.
— Утряслись, — ответил Ян. — Начинаю жить заново. А у вас, кажется, близится такое же торжество?
— И мне казалось, да вот она возражает, — кивнув в сторону Ирины, сказал Кирилл. — Дружбу боится поломать.
— Ничего, уговоришь, — отшутилась летчица.
— Кстати, — вдруг вспомнил Кирилл. — У меня чудесная новость: Гарибан больше не будет шефом «Солопа». Снимают! Комитет запретил ему заниматься тренерской работой.
— Это очень хорошо, — сказала Ирина.
Борис, встав рядом с Зосей к столу, поднял руки:
— Товарищи, дорогие друзья мои! Сегодня совершилось невозможное — мы, я и Зося, записались в загсе. И стены не рухнули! По случаю этого невероятного события — прошу открыть шампанское!
Хлопнула одна бутылка, другая… Бокалы наполнились шипучим вином. Гости потянулись чокаться с молодыми.
Борис, пьяный от счастья, готов был обнять весь мир. А Зося вдруг сделалась грустной.
— Горько… Горько! — раздались голоса, требовавшие традиционного поцелуя.
Молодые торжественно обнялись.
Видя это, Ян нахмурился, залпом выпил шампанское и, поставив пустой бокал на стол, признался соседке:
— Очень горько, особенно мне.
Книга вторая
Летчики
Часть первая
Глава первая
По утрам, просыпаясь в одно и то же время от солнца, бившего в глаза, Ирина первым делом подбегала к окну и смотрела на противоположную мансарду. Если там, в проеме открытого окна, она видела Кирилла, приветствовавшего ее поднятой рукой и белозубой улыбкой, то у девушки весь день было приподнятое настроение.
В дневнике она писала:
«Высказать не могу, до чего мне хорошо! Этого состояния я не в силах описать. Оно такое, что исчезает всякий страх перед будущим, и все во мне ликует от счастья.
Я одеваюсь, словно под воздушным водопадом, солнце пронизывает меня. Спускаюсь на улицу и не иду, а бегу, готовая танцевать и прыгать на одной ноге.
Если меня спросят: «За что ты его любишь?», ответить не сумею. Разве дневной свет что-нибудь для меня сделал? А я ему радуюсь. Без Кирилла солнечный день становится пасмурным. Мне нужен его голос, его улыбка, его сильные, добрые руки. Каким-то совсем новым, родным существом он стал для меня. Я готова пожертвовать собой, лишь бы ему было хорошо..
Мне теперь безразлично, что скажут и подумают обо мне другие. Я бросилась в неизведанное не задумываясь. И не жалею об этом. У меня не было умудренных опытом советчиков, ни отца, ни матери. За все буду отвечать сама. Я счастлива и не побоюсь взглянуть в глаза кому угодно. Пусть меня осудят. В глазах рассудительных и осторожных людей я, наверное, поступила неправильно. Ну что ж, оправдываться не стану. Я поступила так, как подсказывало мне сердце, и не жалею об этом, наоборот — в последние дни я словно вся наполнена солнцем, и глаза меня выдают. Знакомые при встречах спрашивают: «Что случилось?», а я не могу и не хочу им объяснять. Это только моя и его тайна».
В эти дни и Кирилл Кочеванов жил словно в каком-то дурмане. Распрощавшись с Ириной поздно вечером, он грезил ею почти всю ночь, а рано утром, едва солнце показывалось из-за крыш, вскакивал с постели, чтобы не пропустить мгновения, когда девушка, еще растрепанная со сна, в одной сорочке подбежит к окну и, застыдясь, прижмет обнаженные руки к груди.
Этим движением она как бы сообщала: «Ты здесь, у меня, я не расставалась с тобой со вчерашнего вечера».
«И я ни на минуту не забывал тебя», — взмахнув рукой, сигналил он.
После короткого приветствия она хватала полотенце и убегала в ванную мыться. А он, не завтракая, спешил в порт, где в артели студентов грузил на иностранные пароходы баланс, сахар, зерно. Надо было заработать как можно больше денег, чтобы зимой не нуждаться.
Ирина настаивала:
— Ты должен учиться. О деньгах не беспокойся. Мы съедемся в одну комнату, и нам хватит моего заработка.
Съехаться и жить вместе лучше. Но разве годится мужчине рассчитывать на заработок жены? Нет, так дело не пойдет! Кирилл никогда не был иждивенцем. Видно, придется перейти в вечерники. Но где достать такую дневную работу, которая не мешала бы учиться? Надо посоветоваться с Глебом Балаевым, он самый дельный из друзей.