В общежитие Валин возвращался, когда на город спускалась тьма. Дома во мгле казались нависшими скалами, а улицы — длинными ущельями.

Затемнение еще не было снято. Окна завешивались наглухо, а на улицах лишь у номерных знаков под арками ворот зажигались синеватые лампочки. В их слабом, приглушенном свете едва различались цифры.

Пешеходы продвигались почти ощупью. Изредка впереди мигали «жужжалки» — карманные электрические фонарики. Колеблющийся кружок света выхватывал из мглы то частицу обледенелого тротуара, то обтесанные камни фундаментов, то заделанные кирпичами невысокие окна подвалов… И опять все поглощала непроглядная тьма.

Бетти Ояровна и баба Маша прибыли с ребятами в конце апреля, Валин их встретил на грузовике и сразу же отвез на Фонтанку.

Тепло и уют аккуратно убранных комнат, цветок на столе так взволновали Бетти Ояровну, что у нее задрожал подбородок и на глазах выступили слезы.

— Как я рада, что обрела такого заботливого сына, — растроганно сказала она. — Спасибо, Боренька.

Бетти Ояровна обняла его и поцеловала. Смущенный Валин смог только произнести:

— Не за что, Бетти Ояровна. Я ведь для всех старался. Некоторое время нам придется пожить у вас.

— Ну, разумеется, какие могут быть разговоры! Мы стали одной семьей. Я так привыкла к вам и мальчуганам, что уже не смогу жить одна. А Ян еще не известно когда вернется.

Мальчишки, узнав, что у них будет своя комната, буйно обрадовались. Гудя паровозами, они принялись перетаскивать в нее свои вещи и потребовали немедля распаковать ящик с игрушками — с самодельными автоматами, грузовиками, саблями, кубиками и конструктором.

Два дня беспрестанно лил дождь, и только в воскресенье проглянуло солнышко, умытое и по-весеннему теплое.

Борис повел Игорька и Диму на Неву, по которой, шурша и сверкая, торжественно плыл удивительно белый ладожский лед. Над разводьями кружились крикливые чайки. Они то пикировали, то взлетали и опять планировали, почти не взмахивая крыльями.

— Что они делают? — любопытствовали мальчишки.

— Ловят рыбок.

— Каких?

— Вот таких маленьких, — разводя большой и указательный палец, показывал Валин. — Корюшку, ряпушку, салаку.

— А если мы поймаем чайку, она станет нам носить рыбок?

— Надо будет выучить. Это нелегко.

У пытливых мальчишек все вызывало живой интерес. Они наперебой задавали вопросы и требовали немедленных ответов:

— Почему зенитные пушки пойманы в сетку? Они же не рыбки?

— Как же пушки стреляют? Сетка ведь будет ловить снаряды?

— Почему на площади вырыты такие узкие канавы?

— Как же в них укроешься, если крыши нет? Бомба возьмет и упадет сверху.

Борис сначала обстоятельно и терпеливо объяснял все непонятное, а потом, устав от беспрестанных вопросов, взмолился:

— Хватит, ребята. Нельзя же быть такими почемучками. Вот в школу пойдете и всё узнаете.

— А когда мы пойдем в школу?

— Этой осенью. Я вам ранцы, тетрадки и буквари куплю.

Перед Первым мая в Ленинграде отменили затемнение. Вечером из окон хлынул живой золотистый свет. Его желтые блики заиграли на темных водах Фонтанки.

Тысячу четыреста дней ленинградские улицы и проспекты были во тьме и вдруг разом осветились из края в край.

Первого мая небо над праздничным Ленинградом было девственно чистым. На Дворцовой площади проходил парад. Радиорупоры разносили перекатывающиеся крики «ура», марши сводного оркестра и торжественные залпы.

Советские войска уже были в Берлине, штурмовали рейхстаг. Чувствовалось, что скоро наступит мир. Каким же он будет? Вернется ли кто к Дюде?

Валин решил для себя: он усыновит мальчика. Игорьку будет веселее. Они вместе пойдут в школу, вместе начнут готовить уроки, бегать на лыжах, на коньках. Но как к усыновлению отнесется Зося? Для нее и Игорек обуза.

Бетти Ояровна тоже поговаривает об усыновлении. Оказывается, Ян дал слово Кириллу позаботиться о Дюде. Старушке мальчик, нравится, она его уже считает своим: шьет штанишки, рубашки. Впрочем, она и Игорька не забывает. Мальчики одеты одинаково.

— Лучше бы нам не разделять ребят, — сказал Борис. — Порознь им будет скучно.

— Я не против, — смеясь, ответила Бетти Ояровна. — Будьте моим третьим сыном, а Игорька мы зачислим во внуки.

По радио сообщили, что будет передано очень важное сообщение. Бетти Ояровна весь вечер не выключала репродуктор.

В десять часов вечера она увела мальчиков укладывать спать, а Борис уселся за письмо к Зосе. Ему хотелось выяснить: что же она намерена делать после войны?

Борис никогда не был уверен в Зосе, он ждал семейных бед. Испытал ли он с ней счастье? Да, в какой-то мере. Но это счастье было недобрым, тревожным. Раскаивается ли он в том, что так опрометчиво женился? Нет. В этой женитьбе, скорей, выгадала не она, позволявшая себя любить, а он, любящий по-настоящему. Его нередко донимали мысли: «Каково же ей было со мной? Ведь приятно доставлять радость лишь любимому человеку. Что ее устраивало в совместной жизни? Неужели только пребывание в Ленинграде и материальное благополучие?»

Он не рассчитывал, что Зося будет ему верной женой. И ничего не хотел знать об ее увлечениях военного времени. Вернулась бы только домой. Игорьку нужна мать. Да и сам он еще не стар.

А вдруг война изменила Зосю? Она же помнит о нем, раз посылает телеграммы. Может, у нее просто нет времени написать обстоятельное письмо? Переводчицам там нелегко, их могут загрузить работой в любой час.

Занятый этими мыслями, Борис не заметил, как вернулась, Бетти Ояровна и уселась штопать чулки мальчикам.

— Вы, наверно, Зосе Антоновне пишете? — спросила она. — Передайте от меня привет и попросите прислать рыбьего жиру ребятам. Здесь его не достать.

— Да, да… обязательно, — подняв близорукие глаза, ответил Валин. Приписав несколько слов, он вложил письмо в конверт и с той же задумчивой неторопливостью стал запечатывать его.

— Я ведь сегодня тоже именинница — получила письмо от Яна, — похвасталась Бетти Ояровна, полагая, что у Бориса есть вести от Зоей. — Пишет: «Чувствую себя хорошо». Совершенно здоров, а всё его по комиссиям гоняют. Тревожится, думает, что придется распрощаться с авиацией. А у него другой специальности нет.

— Пусть только приезжает, место найдем, — пообещал Борис. — Будет работать и учиться.

Лишь во втором часу ночи по радио сообщили о полной и безоговорочной капитуляции Германии. От радости хотелось петь, кричать, буйствовать. Какой тут сон? Валин решил немедленно отправиться на почтамт и телеграммами поздравить с окончанием войны Зосю и Яна.

Набросив на себя пальто, он выскочил на набережную. На улицах было более людно, чем днем. Вдоль Фонтанки двигались веселые компании с гармонями, гитарами. Незнакомые люди поздравляли друг друга, обнимались и тут же принимались отплясывать. Это была какая-то стихийная демонстрация радости.

На почтамте у окон телеграфа толпились такие же нетерпеливые поздравляющие, как и Валин. Взяв два бланка, первую телеграмму Борис написал Зосе:

«Поздравляем нашу родную победой тчк Ждем нетерпением домой тчк Крепко целуем Игорек и Борис».

В «Убежище девы Марии» на нянек возлагалась нелегкая работа. Они обязаны были наводить чистоту в спальнях, отвечать за опрятность ребят, водить их в столовую, на работу, в баню и на отбывание наказаний, полученных от старух воспитательниц.

Чтобы управиться с вечно голодными и капризными детьми, выросшими в трущобах концлагерей, надо было обладать ровным характером и терпением, а главное — щедрым сердцем. Малыши чутьем угадывали — хорошо ли к ним относятся. Притворством можно было обманывать разве только взрослых.

Ирина научила своих ребят вставать с постелей по первому сигналу, открывать окна и делать физзарядку. У нее ребятишки меньше капризничали, сами застилали постели и делали уборку.