— Не написано только, куда мы картофель деваем. Так что лгут без зазрения совести. Ухватятся за любой пустяк и раздувают. Но эти статьи пока вызвали лишь повышенное любопытство к вам: все билеты на матч распроданы.

После обеда боксеры отдохнули и отправились осматривать Осло. До центра они добрались электрической подземной дорогой: два вагончика, сначала катились по рельсам на поверхности земли, потом нырнули в туннель и остановились под землей в парке — невдалеке от королевского дворца.

Боксеры с интересом осмотрели старинную крепость Акерсхьюз, позабавились, глядя на опереточно одетых и напыщенных гвардейцев, охранявших королевский дворец. Затем они пешком прошлись по прямой и широкой улице Карла-Иоганна и побывали на набережной, где рыбаки, прибывшие с островов, продавали очень вкусных вареных рачков.

Первый матч со сборной рабочей командой Осло проходил на небольшом переполненном стадионе, где разрешалось курить. Поэтому дым над зрителями висел как туман.

Норвежцы дрались в иной манере, чем чехи: на ринге они были гораздо подвижней, нападая, наносили прямые, правда довольно легкие, но частые удары, а защищались раскрытыми перчатками ловко и точно.

Рабочие парни выступали хорошо натренированными. Советские боксеры в легчайших и легких весах с трудом уравняли счет. В ходе борьбы выяснилось, что резвость и наступательный дух у норвежцев заметно ослабевают, если боксеры нарываются на тяжелые, сотрясающие удары. После этого они либо быстро сдаются, либо начинают «бегать» — уходить от резких столкновений.

Ширвису противник попался очень высокий. Руки у него оказались такими длинными, что он мог доставать Яна, не подпуская близко к себе. Его удары были хотя не сильными, но довольно назойливыми. Он явно стремился выиграть по очкам.

«Как же мне сблизиться? — досадуя, думал Ян. — Долговязый, кажется, некрепко стоит на ногах».

Он попробовал, уходя под руку противника, изо всей силы бить его по корпусу. Это норвежцу не понравилось, — он то и дело стал прижимать к бокам локти.

«Ага, короче руки становятся!» — отметил про себя Ян. — Теперь я тебя приземлю».

Сделав обманное движение, словно намереваясь еще раз провести неприятный противнику прием, Ян заставил норвежца опустить локти и невольно открыть подбородок. Этого мгновения было достаточно. Ширвис ударил не в корпус, а в голову…

Он сам не ожидал, что удар будет таким резким и точным. Длинные ноги норвежца вдруг подогнулись… Падая на Яна, он нелепо взмахнул кулаками… И получил новый удар, от которого свалился навзничь и, раскинув руки, растянулся во весь ринг.

Нокаут был таким глубоким, что после счета «девять» норвежец не смог поднять головы.

Судья подвел Яна к канатам и поднял вверх его кожаный кулак.

И вот здесь, слыша восторженный свист, грохот аплодисментов, Ян неожиданно при вспышке магния разглядел в первом ряду Штоля и Лэйна. Вскочив со своих мест, они что-то кричали и приветственно махали ему шляпами.

«Чтоб вы провалились, заклятые друзья! — невольно Выругался про себя Ширвис и в страхе подумал: — Зачем их принесло сюда? Как же я избавлюсь от них?»

Настроение у него мгновенно испортилось, он уже не чувствовал радости победы и не мог улыбаться фотографам.

На другой день утром многие газеты в Осло вышли с портретами Ширвиса. Спортивные комментаторы оказались очень осведомленными: они подробно расписывали свирепость Яна в боях на рингах Чехословакии.

Поездка в Берген вселяла надежду, что Яну в конце концов удастся избавиться от прилипчивого импрессарио. Не будет же тот всё время разъезжать за ним?

На вокзал Ширвис приехал повеселевшим, а на перроне мгновенно помрачнел, так как увидел Лэйна, подсаживавшего в вагон поезда Осло — Берген Божену.

«И ее притащили. Значит, не отстанут, — понял Ян. — Она ему нужна для переговоров со мной. Как же мне избавиться от них? Где достать еще полтораста крон? Триста пятьдесят уже скоплено. Осталось немного. Может, у Кирилла занять? Нет, ему придется объяснять, для чего понадобилась валюта, иначе он не даст, А расскажешь — крупные неприятности наживешь».

Положение казалось безвыходным. Товарищи в вагоне шутили, пели песни и почти не отходили от окон, любуясь заснеженными хребтами гор и хрустальными водопадами, низвергающимися с крутизны. А Ян весь путь молчаливо сидел в углу, ломая голову: как же ему избавиться от дурацкого протокола и долга? И ничего не мог придумать.

В бергенском поезде дневной свет то и дело сменялся кромешной тьмой туннелей. Казалось, что все горы здесь пробуравлены. Один из боксеров насчитал восемьдесят два туннеля.

Берген встретил советских спортсменов мелким дождем; панели лоснились, а жители ходили в прорезиненных плащах и шляпах-зюйдвестках.

— Берген — город дождей, — объяснил переводчик. — В Норвегии популярен анекдот. Его все рассказывают. Бергенского мальчика как-то останавливает турист и спрашивает: «Скажи, дружок, давно ли начался дождь?» Мальчик смутился и виновато ответил: «Я не знаю, мне всего одиннадцать лет… Спросите у моего дедушки, он, наверное, слышал».

Дождь действительно почти не прекращался. Бергенцы привыкли к нему; даже женщины здесь ходили в непромокаемых причудливых зюйдвестках и длинных, резиновых сапогах. Но стоило хоть на полчаса показаться солнцу, как они в мгновение преображались: зюйдвестки и плащи исчезали в сумках и на модницах появлялись кокетливые шляпки, элегантные костюмы, легкие платья. Женщины не решались только заменять резиновые сапоги на туфли с высоким каблуком и тонкой подошвой, так как знали непостоянство погоды родного города.

Боксеры здесь были покрепче столичных. Морские ветры их закалили, а нелегкая рыбацкая работа сделала выносливыми и смелыми. Однако Ширвису попался чрезмерно осторожный противник. Готовясь к матчу, он, наверное, начитался в столичных газетах о советском чемпионе и вышел на ринг с одной целью — избежать нокаута.

Весь первый раунд он пробегал, не давая Ширвису выбрать удобный момент для атаки. Во втором раунде Ян стал присматриваться, пытаясь приноровиться к быстроногому боксеру. Он даже умышленно «проваливался», делая мазки, и раскрывался. Но бергенец был осторожен, он предпочитал кружить по рингу на дальней дистанции, всячески избегая сближения. А когда Ширвису удавалось загнать его в угол, норвежец моментально захватывал его руки поверх плеч и с такой быстротой отпускал, что судья не мог сделать замечания. При этом норвежец успевал ускользнуть в сторону, чтобы опять кружить на дальних подступах.

Если бы бергенец обладал большей смелостью, он мог бы побеждать быстротой действий. Он так легко и ловко передвигался, что Ширвис и в третьем раунде не сумел остановить его, раскрыть и провести хотя бы одну серию полновесных ударов. Они чаще всего были скользящими или уходили в пустоту.

Наконец прозвенел гонг. Ян, потный и взбешенный, ушел в свой угол. А там, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, возмущался: зачем судьям понадобилось вести «подсчет, когда зрители видели, что его противник по-заячьи пробегал все три раунда? Такого надо дисквалифицировать и не выпускать больше на ринг.

А судьи с серьезными лицами спорили и совещались. Только минуты через три они вынесли решение: советский боксер выиграл по очкам.

Побежденный бергенец, словно обрадовавшись, подбежал к Яну с протянутыми руками, но тот демонстративно отказался пожать их и отвернулся.

Это вызвало ропот в зале. И Сомов укорил:

— Поступок неблагородный. Иди извинись, пока он не ушел с ринга.

— Извиняйтесь, если вам нужно, — взбеленись, ответил Ян. — А я проживу и так.

В Тронхейме по распоряжению главного судьи и руководителя советской команды Ширвиса не выпустили на ринг. Вместо него дрался Кочеванов.

Победы советских спортсменов во всех крупных городах обеспокоили руководителей Национального боксерского союза. Лучшие команды Европы не уезжали из Норвегии без поражений, а эти, никому не известные русские парни, впервые выступающие на международной арене, хотят покинуть страну, не проиграв ни одного матча. Недопустимый позор для Скандинавии! Повелись настойчивые переговоры о дополнительной встрече в Осло. Для поддержки престижа Норвегии против советских боксеров выставлялась национальная команда, имевшая немало побед на рингах Швеции, Австрии, Франции, Германии.