— Ну, как прихожане, хозяин? Не те, что прежде?

— Одно могу сказать: не дай бог хуже!

— Да неужто? — отозвался поп Чира.

— Что-то и мрёт сейчас народ слабо, не так, как бывало… да и не родятся, как встарь, — сказал хозяин. — Мало родятся, потому, должно быть, и мало умирают.

— Да, да, вы правы, я это тоже заметил, — подтвердил Чира.

— Прошли старые времена, — говорит хозяин. — Помню, бывало, господи боже, в каждом доме полным-полно ребят, по девять Юговичей, не меньше. Как складно тогда получалось. Кто женится, кто замуж идёт! Легко и приятно было тогда и священствовать. А ты вот нынче побудь иереем, когда всё по таксе, по какому-то тарифу; нынче проживи, если сумеешь!

— Неладно, неладно! — отозвался поп Спира.

— Обойдите сейчас всех, из дома в дом, и ни у кого не найдёте кучи детей, как в прежние счастливые времена, — всё больше по одному, и то не всегда. Ежели в доме и есть девица, она того и гляди сбежит с каким-нибудь парнем, и попробуй потом заставь их венчаться по обряду нашего благочестия; а ежели парень, то норовит жениться на девица из другого села, — там и венчаются, а я остаюсь с пустыми руками… И сам не знаешь, что хуже.

— Верно, тяжёлые времена! — снова отозвался Спира.

— Я всё думаю, — разглагольствовал хозяин, — что всему виной наши епископы. Нет ныне таких владык, как в былые времена, не с кого иереям пример брать. Помню, в детстве, боже ты мой, чего-чего только не рассказывали про митрополитов Ненадовича и Стратимировича. Какая была силища! А какая дисциплина, какие строгости! Какая голова, боже мой! Ну и, конечно, раз другие владыки, так и священники другие и прихожане другие! Это была гроза, сущая гроза для духовенства — и белого и чёрного. Чуть прослышат про распрю какую между священниками, или, скажем, курил кто перед мирянами, или веселился в компании — ох, и тяжко тому приходилось! Ох, как тяжко!.. А буде какой вдовец возьмёт домоуправительницу по примеру иноверных священнослужителей или иереи на соблазн стада переругаются — хотел бы я видеть того, кто посмел бы предстать пред его очами! За малейший пустяк карал немилосердно.

— Эх, негоже, когда и слишком уж свиреп. Господи, ведь люди мы, сосуд скудельный, — вот и грешим, случается: недаром сказано: «Никто же без греха, токмо един господь», — неужто за это меня карать, как безбожные Содом и Гоморру? — говорит поп Спира, которому весьма не понравились разговоры о строгих епископах и архиепископах.

— А ежели, бывало, священник на священника епископу пожалуется, накляузничает, — продолжает хозяин, — да и миряне об этом проведают, — не дай господь! И ещё вопрос, кому больше достанется — жалобщику или обвиняемому…

— Так, так, верно… но оставим эти разговоры! — замечает поп Чира. — Целый день тряслись на подводе, а теперь ещё о таких вещах речь завели. Можно кратко заключить: ничего не осталось от прежнего — ни старых епископов, ни старых попов, ни старых прихожан, ни старых учителей…

— Как раз это и вертелось у меня на языке, достопочтеннейший, — подхватывает хозяин. — Можно ли терпеть, то, что проделывают нынешние учителя? Всё у них не так, как у людей! Ученики не смеют помогать пономарю, — не их, видите ли, это дело, ученики, мол, должны учиться. Правильно, нужно им учиться, но ведь они дети нашей святой церкви, возражаю я учителю, так почему бы им не послужить церкви и алтарю? И если бы я не знал, до чего они любят колокольню, какое им удовольствие доставляет виснуть на верёвке! По целым дням не сходили бы с колокольни. Вот вчера как раз я всласть посмеялся. Спрашиваю одного: «Кем ты будешь, Пера, когда вырастешь большой?» А он отвечает: «Пономарем». — «А ты, Иво?» — «И я тоже», — говорит. «А ты, Живо?» — «Я буду носить первую тарелку». — «А ты, Нико?» — «Хочу быть дьячком». — «А ты?» — «Хочу раздувать кадило». — «А ты?» — «Я буду пономарем». — «Я буду рипиды носить»… Послушать, все хотят служить только церкви. А они мне сказки рассказывают! Подумаешь, радеют они за грамоту! Ведь как славно было раньше: ребята на колокольне, пономарь мне дома по хозяйству помогает. А нынче приходится держать ещё и… вице-пономаря!!! Хе, до чего мы докатились! Негоже, совсем никуда не годится это новое обучение. И один господь ведает, куда это нас приведёт!

— Ну, спаси нас бог! — прерывает его поп Спира.

— Во спасение! — отвечает хозяин, чокается с ним и потом дважды с Чирой.

Пьют, беседуют и снова пьют. Отец Чира разрумянился и не только пьёт, но и сам подливает и в свою и в хозяйскую чарку, словно он тут хозяин.

Беседа течёт легко и оживленно, стаканы то и дело наполняются и пустеют. Хозяин потчует и чаще подливает отцу Чире, с которым меньше знаком: разок чокнется со Спирой, а с Чирой обязательно дважды. Обнесли и пуншем, который в то время пили во всех благородных, зажиточных домах.

Поп Спира вышел во двор распорядиться, чтобы Пера Тоцилов разбудил их вовремя, и пока он отсутствовал, а попадья возилась на кухне, хозяин вступил с попом Чирой в продолжительную беседу.

— А вы и не похвалились, достопочтеннейший: вас, полагаю, можно поздравить? Прослышаны мы, что… вы… так сказать, выдаёте свою дочь, а?

— Как же! — говорит Чира. — Сразу после рождества.

— А, значит, правда? Э, ей-богу, жених получит хорошую хозяйку и, как говорится, спутницу жизни, — заявляет хозяин. — Жалко, что он не здесь, надо бы его поздравить, — ведь именно его и следует поздравлять: подумать только — получит девушку из такого дома!

— Но и он хорош, — замечает отец Чира. — И она получит, как говорится, хорошего друга! Я вполне доволен, вполне! — весело заявляет он и наливает себе и хозяину. — Итак, спаси нас бог!

— Во спасение! — Выпили до дна. — Кончил семинарию, не так ли?

— Да, кончил семинарию… с отличием. Поёт просто на удивление, как царь Давид под арфу. Внешность, манеры — всё, всё!

— А много просит?

— Ни словом не обмолвился… ни словечком…

— Ну, конечно, умный юноша; стало быть, думает: самое ценное получил, а? Получил работящую и воспитанную девушку, примерную тёщу и почтенного тестя, а всё остальное, мол, на ваше усмотрение. Ну, значит, за здоровье жениха. Спаси бог!

Чокаются. Отец Чира пьёт залпом и наливает себе ещё.

— Ну, давайте чокнемся, — говорит хозяин. — За здоровье родителей невесты!

Чокаются. Гость снова залпом осушает стакан.

— Да и он, и он хорош… Истинное смирение! Если бы его увидел владыка — ну, было бы дело! Тотчас бы заграбастал его в монастырь, не позволил бы жениться, и вышел бы из него второй Раич или Мушицкий[95]!.. Вполне, вполне им доволен! — растроганно говорит поп Чира и машинально чокается, не заметив, когда хозяин вновь наполнил его стакан. Хозяин выпивает половину, а гость до дна. — Признаться, больше её надо бы поздравить! — откровенничает поп Чира.

— Собственно, — говорит хозяин, — всю заслугу следует приписать вашей почтеннейшей супруге, госпоже Персе, — недаром говорят: «Погляди на мать — и проси дочь!» Значит, беру на себя смелость, если разрешите… за здоровье примерной супруги вашей, госпожи Персы!

Чокаются, гость пьёт до дна, а хозяин — оставшиеся полстакана.

— Ну, а ежели, — продолжает хозяин, — мы и дальше станем, простите за выражение, копаться и доискиваться, то окажется, что это заслуга не столько вашей супруги госпожи Персы, сколько ваша, именно ваша, досточтимый отец Чира, потому, что вы в своё время избрали госпожу Персу супругой, а уж она воспитала господжицу Меланью!.. Значит, сумма-суммарум — вы главный виновник теперешнего счастья не только господина Перы, но и господжицы Меланьи (как вы по крайней мере говорите).

— Пожалуй, что и так! — соглашается Чира.

— Эх, значит зря пили мы, минуя вас, за других, менее достойных. Следовало бы сперва пить за ваше здоровье, дорогой мой и редкий гость, достопочтеннейший отец Чира! Но ничего, всё ещё можно исправить. Итак, перечеркнём и начнём сызнова! Значит, первый наш тост будет за ваше здоровье. Спаси нас бог!