Но кем она будет, Вале не приходило в голову. Все напряжение, которое случалось испытывать во время учения, состояло лишь в том, чтобы что-то заучить, запомнить, вызубрить, наконец, но не в том, чтобы узнать что-то.
Когда с трудом и слезами были сданы все экзамены и с грехом пополам защищен диплом, Валя вдруг ощутила какую-то пустоту. Напряжение кончилось. Готовиться ни к чему уже не нужно. Появилось чувство непричастности ко всему, что происходило вокруг.
Только когда на дом принесли билет до станции Северная гора, ощущение пустоты несколько потускнело.
Гололедов назначил Валю технологом. Квартиры ей не дали. Больше недели она спала в конторе на стульях. Потом ей уступил отдельную комнатку бухгалтер материального стола Егор Михайлович Лужица. Домик его стоял на отшибе, в самом конце маленькой боковой улочки. В Валиной комнате было светло и тихо, только при ходьбе уныло поскрипывала одна старая, бугристая половица.
Работа на фабрике Валю угнетала. Она толком не знала обязанностей технолога. Выполняла отдельные поручения Гречаника, плохо иногда представляя себе, что и для чего она делала. Это было скучно и неинтересно, а от того, что не хватало практических знаний, еще и трудно. Она иногда обращалась за помощью к кому-нибудь из мастеров. Нередко ей отвечали: «Ты технолог, тебе и знать, мы-то при чем?» И Валя старалась спрашивать как можно реже. Но еще тяжелей было то, что никто ни с чем не обращался к ней; спрашивали у мастеров, у механика, друг друга — у всех, а ее будто и вовсе не замечали.
…Валя шла рядом с Алексеем, следя за тем, как задетые ногою катились по дороге маленькие высохшие комочки земли, скатываясь в колею или рассыпаясь крохотными облачками буроватой пыли. Алексей расспрашивал про институт, про учение, особенно про математику:
— Трудно, наверно, да? Формулы эти трехэтажные?
— Очень. Они мне по ночам снились.
— Полжизни отдал бы тому, кто в мою голову их вложить смог бы! — признался Алексей. — Да что там половину! Всю отдал бы!
Он говорил, но Валя слушала не слова, а только его голос, мягкий и спокойный. Чувство большой радости все сильнее охватывало ее, наполняло все ее существо…
Ветер подул сильнее. Совсем недалеко загремело. Валя и Алексей оглянулись. Сзади надвигалось облако. Оно было громадным и наверху светилось. В середине цвет его делался пепельным и свинцово-серым — в самом низу. За ним шла туча, лохматая, в закрученных белых космах.
— Гроза будет, — сказал Алексей, прибавляя шаг.
Валя тоже пошла быстрее, хотя от грозы ей уходить не хотелось. Пусть бы налетела быстрей! Взорвалась бы молниями, исхлестала дождем, вымочила обоих до нитки! Они бы укрылись под деревом, укрылись бы именно потому, что нельзя под деревьями укрываться от грозы. Это было бы страшно и… хорошо!
— Вам куда? — уже в поселке спросил Алексей.
— В тот переулок… у Егора Михайловича, — ответила Валя, и собственный голос показался ей чужим, прозвучавшим откуда-то со стороны.
— Ну, пока! — сказал Алексей на углу.
— До свидания, — едва слышно произнесла Валя и быстро пошла к дому по утоптанной тропке, но вдруг непроизвольно замедлила шаг и… оглянулась.
Алексей стоял на углу и, кажется, улыбался ей.
Резко повернувшись, Валя продолжала путь, стараясь прогнать неотвязные мысли, а лицо с немного насмешливыми карими глазами неотступно стояло перед ней. Она закрывала глаза, но в бурой мгле было то же лицо. Спотыкалась о камень, открывала глаза, а лицо не исчезало.
Налетел вихрь. Над домами заклубилась желтая пыль. Туча мгновенно закрыла все небо. Стало темно. Ослепительная молния с фиолетовыми краями распорола мглу, и все кругом загремело: воздух, земля…
Егор Михайлович затворял окна. Валя ворвалась в дом и, не глядя на хозяина, пробежала в свою комнату, не затворив за собою дверь. Она бросила книгу на стол и, раскрыв ее на первой попавшейся странице, начала читать вслух, шепотом произнося слова. Буквы сливались, и вместо них возникали те же глаза, единственные, затоплявшие все, и, казалось, спрашивали: «Ну что? Куда ты теперь денешься?»
Егор Михайлович, старичок с сердитым лицом и выпяченными вперед из-под щетинистых усов губами, словно он постоянно дул на что-то очень горячее, прислушавшись к Валиному шепотку, спросил:
— Это, Валюша, что? Турецкое заклинание по вопросу грозы?
— Книга очень интересная, — отозвалась Валя, — оторваться никак нельзя.
— А-а… — понимающе протянул Егор Михайлович, — Так, так…
Валя вдруг встала, захлопнула книгу и настежь распахнула окно. В комнату с дождем и пылью шумно ворвался ветер. Захлопали окна. Испуганный Егор Михайлович бросился на шум:
— Валя, ты что это? Этак ведь створки поотрывает!
Он торопился закрыть окно. Створки вырывались из рук, хлопали. Фиолетовая вспышка ослепила глаза. В невероятном треске, казалось, надвое раскололось небо, Из штепсельной розетки посыпались голубые искры. Ветер спутал Валины волосы.
Изловчившись, Егор Михайлович закрыл, наконец, окно. Лицо его было серым от испуга, а губы выпятились сильнее обычного.
Валя виновато опустила глаза.
— Вы не сердитесь, Егор Михайлович, здесь душно, а воздух во время грозы такой чистый… Я хотела…
— Хотела, хотела… — бормотал старик, отдуваясь.
Туча опустилась низко и стала серо-зеленой. Гремело теперь непрерывно со всех сторон. Отдельные дождевые струи слились в один сплошной поток. Небо за ним совсем исчезло. Дома, деревья, заборы расплылись серыми пятнами. Их озаряли ослепительные вспышки молний. Навстречу потокам ливня взлетали с земли каскады грязевых брызг. Грохот не прекращался. Удары слились в оглушительный рев. Временами, как щелчки гигантского бича, всхлестывали короткие, сухие удары — молния вонзалась в землю где-то рядом.
Ливень внезапно стих. Туча сдвинулась влево, но сразу же следом за нею, наваливаясь, как груда темно-серых камней, подошла другая. Грохот прекратился ненадолго; точно гроза выбирала место поудобнее. Хлынул ливень, но опять перестал, сменившись мелким дождем. Ветер ослабел, а гроза возобновилась с удвоенной силой. Молнии вспыхивали ежесекундно и били из разных мест тучи в одну и ту же точку на горе — в середину прижавшегося к ней, насмерть перепуганного леска, как будто громадные изогнутые и раскаленные добела прутья вонзались в него. Тучи уходили, на смену им приходили другие. Гроза, казалось, не хотела прекращаться.
Но вот на горизонте посветлело. Ветер стих. Валя распахнула окно. В комнату хлынули запах мокрой земли и пахучая свежесть тополей. В тишине с едва уловимым звоном лопались на лужах пузыри. Чей-то голопузый мальчонка выскочил на улицу без штанов и с визгом врезался в лужу, вздымая фонтаны мутной воды.
Валя прерывисто и часто дышала. Гроза прошла, а сердце стучало взволнованно, горячее, неуспокоенное.
6
Так началась любовь. Но одновременно начались и несчастья.
Валя напутала в режимах склеивания — двести шкафов оказались браком. Она получила выговор, Неделей позже то же повторилось с отделкой. Валя ошиблась в рецепте грунтовки. На третий день лаковая пленка начала отставать отвратительными серыми клочьями. Начальник цеха вызвал Валю. Она увидела испорченную мебель и похолодела. Приглашенная к главному инженеру, она понуро стояла перед ним, уставившись на графин с водой.
— Чего же стоит ваш диплом, товарищ технолог? — Голос Гречаника прозвучал мягко и даже несколько грустно, и Вале от этого сделалось ужасно стыдно. Она не ответила, потому что понимала: ее диплом не стоит ровно ничего.
Решение директора Гололедова испугало неожиданным милосердием:
— Пойдете мастером в станочный цех, — объявил он.
Мороз пробежал по Валиной спине. «Сменным мастером!..» Это было еще страшнее, это была гибель наверняка!
А вечером в Валино окошко постучал Алексей. Она увидела его и обомлела от страха. Неужели он узнал о ее позоре и пришел соболезновать?
Но Алексей пришел совсем за другим. Он вошел в комнату с растерянным лицом, держа под мышкой сверток чертежей. Долго молчал, потом, развернув чертежи, попросил:
