Доучившись с грехом пополам до восьмого класса, Алексей удрал в город. Его приняли в ученики слесаря на домостроительный комбинат. Через полгода он уже достиг пятого разряда.

«Колобашечником» Алексей стал незаметно. Началось с ремонта станков в строгальном цехе. Потом появилась первая оригинальная фреза, которую он изобрел и сделал собственными руками. Позже — вторая… после — комбинированный патрон к станку… И поскольку создавалось все это, в конечном счете, для презираемых прежде колобашек, он полюбил в конце концов дерево простой, но сильной любовью, настолько сильной, что вскоре перешел в станочники.

Через неделю после начала войны он семнадцатилетним мальчишкой удрал на фронт. Дома считали его погибшим, потому что не получали писем, но в сорок пятом он вернулся. Эти четыре года войны ураганом ворвались в жизнь Алексея, но, рассказывая о них, он говорил так, словно было это самым обыкновенным делом. Он партизанил где-то в тылу у врага. С секретным заданием командования ушел на вражескую сторону. Друзья и все, кто знал его, считали тогда Алексея изменником. А он, не щадя жизни, сражался за счастье родной земли далеко за ее пределами. Возвращение в часть незадолго до победы было одним из величайших праздников его жизни. Об успехах, о делах фронтовых друзей Алексей рассказывал с увлечением, но когда дело касалось его, говорить начинал скупо и хмурился. Отец видел это и не расспрашивал. Да и нужно ли было, если ясней всяких слов говорили за Алексея строгие задумчивые глаза, возмужалое лицо, похудевшее и утратившее последние признаки былой мальчишеской свежести, да еще две Красных Звезды на его горьковато пахнущей гимнастерке.

Алексей возвратился на комбинат, к своему станку. Снова начались бессонные ночи — то над каким-то особенным резцом, то над новым устройством к станку. В трудную минуту помогали друзья. Из дум, из бессонницы, из взволнованных учащенных ударов сердца рождались дерзкие мысли. Они превращались в дела, в радость…

Алексею сказали: «Тебе нужно учиться!» Он только махнул рукой: «Некогда! За учением дела не сделаешь и время упустишь!» — «Смотри, парень, — предостерегали его, — жалеть будешь!» — «Ерунда! — отмахивался Алексей. — Неученую голову руки выручат, а ученых голов и без моей довольно!»

Позже, уступив просьбам отца, Алексей переехал в Северную гору, поступил на фабрику, строительство которой было в самом разгаре. Работал в бригаде монтажников. После пуска фабрики стал к станку. Неспокойная мысль снова не давала спать. Он задумал большое дело, ушел в него, но вскоре понял: знаний недостает! Забеспокоился, навалился на техническую литературу. Она давала половину того, что нужно было ему. В глазах пестрели бесчисленные и непонятные формулы. Они врывались в текст и превращали его, даже самый простой, в туманный и непонятный. Это вызывало жгучую досаду на себя за то, что проучился всего только восемь лет.

Что было делать? Начинать учиться? Но он давным-давно перезабыл все, что знал раньше. Попробовал заниматься сам, накупил учебников, справочников. Просиживал над книгами все свободное время, а знания не лезли в голову. Он приходил к глазному механику фабрики Горну. Александр Иванович, добродушный, живой, уже заметно лысеющий человек, несмотря на вечную занятость, помогал, сколько мог, но советы его Алексей выполнял слепо, не отдавая себе отчета в том, зачем он делает так, а не иначе…

Александр Иванович качал головой:

— Учиться, учиться нужно, Соловьев! При твоей голове да работа в темную! Разве ж это дело?

Алексей уходил от него, кусая губы и еще сильнее досадуя на себя. Часто беспокоить Горна он не решался, Ночи напролет просиживал над книгами. Бессистемные занятия поглощали много времени, а пользы давали мало. Вера в себя исчезала. Алексей мучился, но продолжал работу над задуманным делом: «Как-нибудь кончу все равно!»

Инженер Валя Светлова приехала на фабрику в прошлом году.

Настраивая станок, Алексей увидел незнакомую девушку с русыми вьющимися волосами. Она нерешительно ходила по цеху. Вид у нее: был растерянный, а на лице застыло выражение того обиженного беспокойства, какое бывает у школьника, который не приготовил урока, но вызван к доске первым. Было видно, что в цехе она чувствует себя посторонним, неизвестно почему попавшим сюда человеком.

Заметив, что Алексей наблюдает за ней, Валя сконфузилась и покраснела, Алексей улыбнулся и продолжал прерванное дело, Может быть, от этой улыбки и зародилось у Вали то новое для нее чувство, которое после часто заставляло ее хоть ненадолго задерживаться где-нибудь неподалеку от карусельного фрезера, как будто по делу. Она втихомолку наблюдала за Алексеем, за точными, уверенными движениями его рук…

Новое чувство овладевало ею все неотступнее, все более властно влекло ее к Алексею, с которым она даже не была еще знакома.

Познакомились они в выходной день. Кончался июль. Жаркий, безветренный, с застоявшейся, парящей духотой, он сушил травы, мелкими трещинами рассекал землю, серую и пыльную. Далеко за желтоватой дымкой горизонта бродили грозы, может быть, шли дожди, а поселок изнывал от жары.

Валя ушла к реке. Елонь, отступившая от берега, обнажила мыски, сердито ворчала на перекатах, не то пугала, не то звала к себе. Валя выбрала место, где лозняк был погуще, положила под кусты книгу, маленький букетик ромашек, разделась и, убрав волосы под ярко-желтую косынку, вздымая снопы сверкающих брызг, шумно бросилась в воду. Она не подозревала, что рядом над книгой сидит Алексей, защищенный спасительной тенью высоких кустов.

Он слышал всплеск неподалеку, а потом на середине реки увидел над водой голову девушки. В желтой косынке она напоминала большую, небывалых размеров, кувшинку. Девушка плыла к заводи. Вскоре она вышла на противоположный берег и стояла там в черном купальном костюме, стройная, блестевшая от воды и солнца.

Алексей отложил книгу и долго любовался Валей.

Потом она поплыла обратно. Алексей слышал, как она выходила из воды и, должно быть, одеваясь, напевала что-то вполголоса.

Вдали, под серым облачком, глухо прогремело, и Алексей ясно различил тихо произнесенные Валей слова:

— Вот бы гроза сейчас налетела, а то до чего сухо… — Помолчав, она добавила: — Просто даже сердце высохло!

Валя поднялась наверх, накинув на плечи влажную желтую косынку, и пошла по пыльной дороге к старой вырубке.

Нагретая трава щекотала ноги. По серым растрескавшимся пням суетливо ползали пауки. Валя легла на траву. Где-то тяжело гудел шмель. Легким порывом налетел ветер, встряхнул метелки трав и замер. Солнце жгло Валину руку. Читалось плохо. Валя опустила книгу на грудь. Наверху застыло спокойное, горячее и нестерпимо синее небо. Откуда-то набежала тень. Валя подняла голову. Перед нею стоял Алексей. Девушка поспешно села, не понимая, чему он улыбается и как будто чуть-чуть насмешливо.

— Отдыхаете? — спросил Алексей.

— Немного, — тихо ответила Валя, поправляя платье.

— После купания хорошо, — продолжал Алексей.

Русые прядки Валиных еще не просохших волос шевелил ветер. Он дул теперь без перерыва, не сильно, но настойчиво. Валя почему-то покраснела.

— Откуда вы знаете, что я купалась? — спросила она, вставая.

— Видел, как вы к заводи плыли, — сознался Алексей и, нагнувшись, поднял с травы книгу. — «Анна Каренина»… хорошая вещь. — Он полистал страницы, захлопнул книгу. — В той стороне не купаются, омутов много. В них вода холодная.

Валя не ответила. Ей было тревожно и радостно от того, что Алексей рядом, что никто не мешает ей стоять возле и слушать его.

— Вы к поселку? — спросил Алексей.

— Да, — машинально ответила Валя, хотя вовсе не собиралась домой.

Они вместе зашагали к дороге…

Училась Валя в Свердловске. Ее увлекала профессия врача, но в медицинский институт не удалось пройти по конкурсу. Подружки уговорили идти в лесотехнический. Так началось учение чужому, нелюбимому делу. Она даже пыталась уйти с третьего курса. Отговорила мать: «На строительство пойдешь, что ли? Кирпичи таскать? Куда ты без диплома годишься? Замуж только!». И Валя продолжала учиться: в самом деле, кем-нибудь все равно нужно быть.