— Немедленно заменить все эти трещотки на автоматы.
— Есть! Я говорил дядьке Макару — не соглашается. Стрелять, говорит, не умею из автомата, да еще из немецкого.
— Научить!
— Я и трещоткой, слава богу, уложил одного, — заявил Макар. — Только бы старание…
— Не разговаривать! — прервал старика Погребняков. — Бои будут большие. Вам же хочу лучшего, а вы — на дыбы. Не поменяете — отправляйтесь домой.
— Да я что, товарищ начальник?.. Надо — возьму автомат. Только разрешите, чтоб при мне была и централка. Она мне дорога — от колхоза премировали.
Погребняков улыбнулся и только махнул рукой.
Вскоре послышался гул самолета. Все взглянули вверх и увидели свастику на двойных фюзеляжах. Самолет, вероятно, был вызван по рации и имел точные данные о месте партизанской обороны. Вынырнув из-за леса, он стремительно пронесся над поляной. Перелесок вздрогнул, покачнулись деревья и кусты, утопая в темных земляных столбах. На окоп Макара Яроцкого упала молодая осинка. Когда заглохли взрывы, кое-где послышались стоны и крики раненых.
— Дедуля… дедуля! — долетело до Макара, когда он выбрался из-под дерева.
Старик бросился в сторону соседнего окопа и увидел Василька, лежащего на спине. Руками, по которым неудержимо сбегала в рукава пиджака кровь, Василек крепко сжимал свою раненую шею.
— Дедуля… — едва слышно шептали его побледневшие губы.
— Ах, дитятко мое… Чем же перевязать тебя?
Он расстегнул ватник, разорвал свою рубашку и начал перевязывать мальчику рану. К окопу подполз Змитрок Кравцов.
— Отведи его, дядька Макар, к Ковбецу.
Вражеский огонь не прекращался. По приказу Погребнякова рота оставила перелесок и двинулась через поляну в лес. Когда она вошла в запасные окопы, тот же самолет снова пронесся над осинником. Он еще злее бомбил поляну, обстрелял ее из пулемета, а чтобы посеять панику, сбросил несколько пустых бочек. Слушая, как бочки с воем падают на землю, Макар проворчал:
— Дурной, нашел кого пугать…
Погребняков думал, что самолет снова вернется для обстрела и бомбежки. Но прошло минут двадцать, а он не показывался. «Видимо, больше не прилетит», — решил Погребняков и приказал:
— Занять прежние позиции!
Партизаны двинулись вперед. Но, ступив на поляну, они подались назад — из перелеска по ним вдруг ударил шквал огня. Погребняков догадался: за время, пока над поляной хозяйничал самолет, новая группа фашистских солдат пробралась из деревни и закрепилась в перелеске. Он понимал, что означает не только для его роты, но и для всего отряда потеря пригорка — пункта, который господствует над окрестностью. «Позор! Зачем я вывел роту из перелеска? Это весь отряд поставит теперь под страшный удар», — с ужасом подумал Погребняков.
— Чего заколебался? — вдруг услышал он позади себя голос Перепечкина.
— Виноват, Андрюша. Подвел.
— Ну, раскис. Все знаю. Правильно сделал, что на время бомбежки вывел людей из перелеска. Это была бы верная смерть… Теперь нужна атака. Выбить врага!
Погребняков ободрился, исчезло чувство отчаяния, злость на самого себя. Окрыленный, он подал сигнал к атаке.
Партизанские взводы рванулись вперед. Вместе со всеми выбежал на поляну и Перепечкин.
— Андрюша, вернись! — кричал ему Погребняков.
Но Перепечкин будто ничего не слышал и, стреляя на ходу, упрямо бежал вперед. Вот он миновал несколько кустов, выскочил на открытое место. И вдруг, словно споткнулся, с усилием сделал два — три шага и упал.
— Андрюша! — склонился над ним Погребняков. — Куда ранило?
— Ноги… ерунда… — и уже тоном приказа добавил: — Вперед!
Он видел, как партизаны ворвались в перелесок, слышал, как там бушевала стрельба, силился подняться — и не мог: при самом незначительном движении нестерпимая боль пронизывала обе ноги. Андрей попытался ползти, раз было подтянулся на руках, но, сжав зубы, уронил голову на землю. «Не слушаются, окаянные, перебиты», — словно во сне, подумал он и вдруг почувствовал, как кто-то дотронулся до его ног. Боль с новой силой резанула по телу. Подняв голову, Андрей страдальчески огляделся: возле него были Надя и Ольга. Одно мгновение он смотрел на них, словно не верил тому, что видит, потом бессильно упал головой на руки.
— Клади на носилки. Нагнись — пули, — едва уловил он Надин голос и почувствовал, как его перевернули на спину и куда-то потащили.
Нелегко было выбираться с поляны. В воздухе не стихал свист пуль, а вскоре послышалось и завывание мин. Не поднимая головы, девушки быстро ползли, таща за собой Андрея. Остановились в гуще ельника, метрах в ста от поляны, ножом разрезали обе штанины Андреевых брюк и стали перевязывать раны. Когда заканчивали перевязку, Андрей раскрыл глаза и, сдерживая стон, спросил:
— Что с атакой?
— Фашисты выбиты из перелеска, — ответила Надя.
— Хорошо. Автомат мой с вами? — спросил он и снова сомкнул веки.
Девушки подняли носилки с земли и двинулись в сторону Нивы. Вскоре им навстречу попались два всадника-разведчика. Увидев Перепечкина на носилках, парни огорченно вздохнули:
— А мы ему донесение везем. Кому же передать?
— Он без сознания. Замещает Погребняков.
— Что такое? Какое донесение? — вдруг открыл глаза Перепечкин и попытался поднять голову.
— Лежите, лежите, — придержали его девушки. — Это разведчики.
— Что нового, хлопцы? — с тревогой в голосе спросил Перепечкин и, почувствовав, что разведчики колеблются с ответом, произнес громче, почти крикнул: — Ну, говорите скорей!
— Левый фланг Поддубного подвел. Около двух батальонов гитлеровцев прорвалось южнее Нивы. Стремятся окружить нас.
Наступило молчание. Перепечкин лежал неподвижно, напряженно думал. Через минуту сказал:
— Эх, Поддубный… сосед… Я же предупреждал его, чтоб левый фланг укреплял… — и, взглянув на разведчиков, приказал: — Передайте Погребнякову: отряд отвести на север от деревни. О прорыве немедленно сообщить штабу бригады.
Наступал вечер. Девушки торопливо шли вдоль ручья. У деревни они догнали Макара, несущего на плечах Василька. Увидев их, старик остановился, положил мальчика на землю и, сев возле него, заплакал:
— Ноги не идут. Что я несу Насте? Нет больше у нее сына, умер… Нет, не могу я нести…
Опустив носилки, девушки молча стояли. Не стало одного из их товарищей, самого юного комсомольца и дружинника. Опечаленные, они, не отрываясь, смотрели на Василька. В наступившей тишине отчетливее стало слышно журчание ручья. От него и от земли отдавало сыростью, сладковатым запахом перегноя и размытых корней лозняка. По кустарнику зябко пробегал ветер. Заходило солнце. Все вокруг продолжало жить, а вот Василька уже нет…
Макар встал. Он бережно поднял на руки мальчика, прошел несколько шагов и снова застыл на месте.
Молчаливые и задумчивые, девушки двинулись вдоль огородов. Вскоре они были возле сарая. Ковбец нахмурился, увидев на носилках Перепечкина. Встревоженный, он казался даже несколько неуклюжим, когда стал осматривать и перевязывать раненого. Перепечкин был без сознания.
Свет трех фонарей «летучая мышь», висевших на стенах в разных местах, освещал все углы сарая. Раненые лежали на разостланной свежей соломе. В сарае стоял густой запах лекарств. Ковбец ходил от одного раненого к другому, особенно часто склонялся он над одним, лицо которого было полностью забинтовано. Этого партизана привезли из-за Бугров, вражеская пуля навылет прошила ему обе щеки. Кормить его можно было только через зонд, и притом кипяченым молоком.
— Очень тяжело ему, — сказал Ковбец, взглянув на Надю и Ольгу. — Надо его накормить, он два дня ничего не ел… Достать бы молочка… Да и другим раненым не мешало бы…
— Мы сбегаем домой, — предложила Надя. — Принесем. Ладно?
— Боюсь за вас. Враг очень сильно напирает на деревню.
— Не бойтесь. Мы быстро.
— Ну, бегите. Только сразу возвращайтесь… Нам нужно выбираться отсюда…
* * *
До деревни было около километра. Девушки почти и не заметили, как прошли это расстояние. Вокруг стоял густой мрак. По шуму деревьев почувствовали, что подошли к околице. Миновав выгон и повернув на улицу, они вдруг услышали грубый окрик:
