— Гарнак?.. Пошел в гору. Говорят, в Москве важным начальником стал… Правда, Макар? Тебе Борис, наверное, рассказывал.

Яроцкому хотелось это подтвердить, ему не терпелось о многом сказать, что люди не знали, но, подумав, что, кроме вреда, болтливость ничего не приносит, он сдержал себя и неопределенно ответил:

— Откуда же мне знать? У них, может, это считается секретом.

Подъехали партизаны. Злобич ловко соскочил с коня, стал здороваться с односельчанами. Следом за ним хотели было слезть и связные, но Злобич удержал их:

— Не надо, сейчас поедем.

— Что же это ты, Борис? — удивился мельник. — И побеседовать не хочешь с нами?

— Некогда, товарищи… Дела срочные. Еду в Калиновку. А дорога, видите, какая… не разгонишься. Ну, как живете?

— Пока что — неплохо. Под вашим партизанским крылом, как у бога за пазухой. День и ночь говорим вам спасибо, — опираясь на палку, прошамкал старик.

— Что правда, то правда, — поддержал мельник. — Теперь нас фашисты не терзают. Но, говорят, будто они, окаянные, снова лезут сюда. Скажи ты нам, Борис, чистую правду.

— И что это за грохот стоит день и ночь? — добавила Настя.

В эти дни Злобич не раз слышал такие вопросы в деревнях, по которым ему приходилось проезжать. И каждый раз, прежде чем ответить, он припоминал последние сводки Совинформбюро, донесения своей разведки, сообщения из отрядов. Вчера вечером ему стало известно, что на станции Гроховка высадились два полка эсэсовцев. А сегодня на рассвете из отрядов, расположенных в ближайших к Гроховке деревнях, сообщили, что ночью было несколько стычек с врагом, что эсэсовцы стремятся проникнуть на Калиновщину.

Что он мог сказать сейчас своим односельчанам? Почти то же, что говорил и в других деревнях.

— Фронт, товарищи, гремит. Наши самолеты прилетают, бомбят фашистов. Партизаны рвут рельсы, склады, уничтожают вражеские гарнизоны. Вот что грохочет. Понимаете?.. Хотят ли фашисты вернуться сюда? Хотят, рвутся! Разве им приятно, что наш район — партизанский, советский? Вот и лезут сюда, как свиньи на плетень. Что ж, пусть лезут себе на беду. Увязнут в ловушке, а мы их — по спине, по голове!.. Правда, дядька Панас? — блеснув черными глазами, обратился Злобич к мельнику.

— И не говори, Борис. В городе-то их прошлой зимой здорово перемололи, — ответил мельник смеясь.

— Жарко им тогда пришлось. Кто уцелел да убежал, до смерти не забудет, — добавил Злобич и, прощаясь, посоветовал: — Дружину укрепляйте, усиливайте охрану деревни, оружие под боком держите. Сегодня бой гремит далеко — завтра может быть близко. Помните это.

Партизаны тронулись с места. Борис вел коня на поводу, рядом с ним шел Макар.

— Хоть бы на минутку заехал, пообедал бы, — упрашивал старик.

— Спасибо, дядька Макар. Сейчас не могу, Камлюк срочно вызывает. Вы же знаете, что значит дела военные.

— Ну смотри, тебе видней.

— Буду возвращаться — обязательно заеду. Поклон передайте Наде и тетке Арине.

— Будь здоров! — не желая задерживать Бориса, проговорил Макар и зашагал обратно к мельнице.

Злобич приехал в Калиновку под вечер. Штаб соединения размещался на новом месте, не в здании райкома, а на зареченской окраине города, в доме, где до войны была контора льнозавода. Вокруг дома, вдоль зубчатого частокола, стояли на привязях кони. У калитки толпилось несколько партизан — ординарцы, связные — и горячо о чем-то разговаривали. Увидев Злобича, они неожиданно всей ватагой бросились ему навстречу, вытащили из седла и стали качать.

— Ура!

— Поздравляем!

— Желаем новых успехов!

Полный недоумения, Злобич не мог произнести ни слова. Только после того, как его перестали качать, он спросил:

— Что случилось, хлопцы? С чем вы меня поздравляете?

— С правительственной наградой, дорогой Борис, — опережая всех, сказал Сенька Гудкевич. — Около часа тому назад передали из Москвы Указ о награждении группы белорусских партизан. И ты есть в этом Указе. Имеешь орден Красного Знамени. Поздравляем!

— Поздравляем! — дружно подхватили партизаны.

— Спасибо, хлопцы, — взволнованно ответил Злобич. — А кто еще из нашего соединения в списке награжденных?

— Многие.

— Человек сто.

— Камлюку и Струшне — орден Ленина!

— Правильно! — воскликнул Злобич. — А у других какие награды?

— Орденом Красного Знамени, — снова опередил всех Сенька Гудкевич, — награждены Мартынов, Корчик, Вырвич, Новиков, Поддубный, Гарнак… Орден Красной Звезды получили Перепечкин, Смирнов, Зорин, Столяренко. Всех по памяти не пересчитаешь. Много хлопцев награждено медалями.

— В том числе и вот этот хлопец, — сказал один из партизан и хлопнул Гудкевича по плечу.

Все засмеялись. Злобич протянул руку Гудкевичу, поздравляя его в свою очередь с наградой.

— Что ж, покачаем и тебя? — спросил он.

— Уже качали вот эти медведи! — показав на своих друзей, пошутил Гудкевич. — Так накачали, что даже бока болят.

Злобич улыбнулся. Он перекинулся с партизанами еще несколькими словами и торопливо зашагал через двор к крыльцу дома.

— А-а, Борис Петрович! — воскликнул Камлюк, увидев Злобича.

— Простите, если опоздал.

— Нисколько. Я рассчитывал, что ты прибудешь позже — дорога-то плохая.

— Да, очень плохая, — проговорил Злобич и крепко пожал Камлюку руку. — Поздравляю вас с наградой!

— Взаимно, дорогой! Сегодня в нашем соединении многих надо поздравлять… Ну, раздевайся, садись. У нас, как видишь, изменения: новую резиденцию избрали… Неделю подряд прилетают «гробы», очень бомбят, все по центру города метят. Один из наших складов, что был в здании тюрьмы, вдребезги разбит. Такая потеря! В помещении райкома ни одного стекла не уцелело, все выбиты… Ну, говори, как там у тебя… Нажимают?

— И крепко, Кузьма Михайлович, — Злобич разделся и, повесив кожаную куртку на гвоздь возле двери, присел к столу. — Хотят отбросить от железной дороги.

— Больше того, — перебил его Камлюк, развертывая на столе карту Калиновщины, — напирают не на одного тебя, на все отряды. Хотят окружить и уничтожить… Словом, над районом собираются тучи.

— Что ж, будем рассеивать, — не выдавая своего внутреннего волнения, проговорил Злобич.

Его спокойствие я уверенность понравились Камлюку. Вот так, вероятно, и все партизаны встретят весть о новых боях: спокойно и сурово. Люди, воюющие каждый день, принимают такие новости как неизбежные. Конечно, если бы не этот нажим вражеских дивизий, Камлюк поставил бы теперь перед Злобичем другую задачу, о чем уже шел разговор в высших инстанциях.

— В Центральном штабе предполагали твою бригаду послать на запад.

— Зачем? — оживился Злобич.

— Рейд через всю Белорусь в район Белостока. Надо там помочь населению развернуть партизанское движение.

— Хорошо бы! — глаза Злобича радостно блеснули, он на мгновение задумался и потом мечтательно произнес: — Рейдированье — сильная штука!

— Безусловно! — подхватил Камлюк. — Этот метод проверен в боях на любой территории — и на степных просторах, и в лесах. Но и другие методы партизанской борьбы не хуже. Все партизаны — и те, кто совершает далекие рейды, и те, кто всю войну борется на территории одного или двух — трех районов, — делают большое дело. Помнишь, весной этого года через наш район проходила из соседней области бригада Павла Блискуна?

— А как же, помню.

— Так послушай о нем. Ты знаешь, что эта бригада долгое время жила у нас. Она ела наш хлеб, через наши аэродромы получала боеприпасы, находила приют в наших деревнях и борах, не раз выручалась нами в боях — словом, была окружена вниманием и заботой. Что ж, мы своим друзьям рады помочь, у нас народ щедрый и приветливый. Но каким неблагодарным человеком оказался Блискун! На прощание он заехал ко мне и Струшне. Подвыпив, наговорил нам много гадостей, вроде того, что только он настоящий партизан, потому что рейдирует, не сидит на месте, а нас поносил, осуждал всю нашу тактику, говорил, что мы не воюем, а только по лесам и болотам прячемся.